Глава одиннадцатая. Найденные связи

В романе Льва Толстого "Анна Каренина" у одного из главных действующих лиц, у Кити Щербацкой, произошел разрыв с офицером Вронским, которого она любила. Вронский увлекся Анной Карениной и перестал бывать в доме Щербацких.

Наступает крушение любви и счастья Кити. И вот молодая девушка худеет, теряет силы, как бы тает. Так проходит несколько месяцев. Ее посещают доктора, выслушивают, выстукивают; устраивают консилиумы. Но удивительная вещь: Кити слабеет с каждым днем, а доктора никаких заметных изменений не находят ни в легких, ни в печени, ни в нервной системе, ни в области сердца. В то же время деятельность этих органов, несомненно, нарушена.

Наконец, доктора решают отправить ее на курорт - на воды, как тогда говорили.

По великосветскому обычаю того времени знать ездила лечиться на заграничные курорты. И Кити отправляется в Германию, в городок Соден, известный своими минеральными источниками.

Через несколько месяцев она возвращается домой совершенно поправившейся. На ее щеках снова румянец; она прибавила в весе, исчезла угнетенность, вернулась живость, бодрость. Кити становится здоровой, как прежде.

Что же здесь произошло с врачебной точки зрения? То, что Кити худела, слабела, говорило об изменившейся работе внутренних органов, о нарушении обмена вещества в тканях, о неправильной функции клеток.

Так обстояло дело до путешествия на воды.

На водах Кити стала поправляться. Это значит, что деятельность внутренних органов начала принимать нормальный характер. Но отчего? Что изменилось в условиях жизни Кити? Изменились внешние обстоятельства. Появились новые люди, с которыми она встретилась на курорте, вокруг нее была другая природа. Иначе говоря, изменилась окружающая обстановка.

Но какое отношение эта внешняя обстановка имеет к работе внутренних органов? Разве перемена общества или переход от широких, необозримых просторов русской равнины к гористой местности, где расположен город Соден, новые впечатления, встречи могут влиять на деятельность внутренних органов, например печени или щитовидной железы?

Летом 1940 года миллионер Джонсон решил позволить себе отдых и стал советоваться с врачами. Врачи, получавшие у биржевика хороший гонорар за свои визиты, принялись тщательно изучать его здоровье. Самыми точными, самыми совершенными способами были исследованы сердце Джонсона, легкие, печень, желудочно-кишечный тракт, органы внутренней секреции, нервная система. Все оказалось в полном порядке. Точные лабораторные анализы мочи и крови показали, что миллионер совершенно здоров. Но все же врачи добавляли в заключение, что ему было бы полезно поехать попутешествовать, освежиться.

Смит Джонсон действительно чувствовал себя великолепно. Обращение же к врачам, возня с исследованиями и анализами все это только показывало, что он понимает, как должен заботиться о своем здоровье очень богатый человек. Точно так же он считал предписанное ему летнее путешествие неотъемлемой принадлежностью образа жизни миллионера.

Джонсон назначил уже день своего отъезда в Южную Флориду, оттуда в Калифорнию.

И вдруг, за два дня до того, как он должен был сесть в поезд, произошло непредвиденное событие: биржевой крах.

Акции, которыми владел Джонсон, обесценились и стали стоить немногим больше, чем бумага, на которой они были напечатаны. Джонсон разорился.

Но интересно не это. Дело в том, что Джонсон стал ощущать какую-то физическую слабость, необъяснимую даже с учетом перенесенного им потрясения. Он быстро уставал, с трудом поднимался даже на второй этаж. У него появился кожный зуд, мучительный, не успокаивающийся, появилась странная неутолимая жажда. И все эти явления постепенно нарастали.

Биржевик обратился к врачам. Теперь это была уже не прихоть миллионера, а вопрос жизни.

Врачам не понадобились долгие и тщательные исследования. По всем признакам диагноз болезни вырисовывался довольно ясно. Анализ мочи и исследование крови подтвердили предположение: у Джонсона оказалась сахарная болезнь, диабет в очень резко выраженной форме.

Это значило, что поджелудочная железа перестала правильно функционировать.

Но откуда и каким образом появился диабет? Ведь за две недели до этого, когда Джонсон собирался путешествовать, никаких симптомов болезни у него не было. Щедро оплачиваемые миллионером врачи и профессора тщательно проверили состояние его здоровья, работу всех органов, в том числе и поджелудочной железы. Никаких отклонений от нормальных функций в организме Джонсона тогда не было. Никаких признаков сахарной болезни не нашлось.

Диабет, который обычно развивается исподволь, довольно медленно, у Джонсона возник внезапно, сразу же после биржевого краха.

Спрашивается: какая связь между разорением биржевика и работой поджелудочной железы?

Человеку пришла мысль - поднять голову и посмотреть внимательно на фасад дома, расположенного на другой стороне улицы. Он исполняет свое желание. В лесу он хочет протянуть руку к дереву и протягивает ее, он ускоряет шаг, он расправляет плечи и широко дышит, наполняя легкие чудесным лесным воздухом. Ему приятно, ему хочется улыбнуться, и вот мышцы его лица складываются в улыбку.

Все это - произвольные процессы, зависящие от воли человека.

Процессами произвольного характера управляет та часть центральной нервной системы, которая называется корковым слоем, или просто корой головного мозга, те центры, которые помещаются в извилинах коры. Кора в то же время является органом психической жизни, органом, где формируются наши желания, ощущения, представления.

Но есть в организме широчайшая область процессов непроизвольных, от сознания, от воли не зависящих: например, деятельность печени, почек, желудка, кишечника, желез внутренней секреции; множество функций, участвующих в кровообращении, в обмене вещества. Эти процессы имеют первостепенное значение для организма животных и человека.

Что же руководит ими, чем регулируется их работа?

Нервы, связанные с работой органов непроизвольного характера, составляют так называемую вегетативную нервную систему. Это, как предполагалось раньше, самостоятельный физиологический аппарат, совершенно автономный от нашего сознания; поэтому его еще называют автономной нервной системой. Он не подчиняется нашим желаниям, нашей воле. В самом деле, можем ли мы заставить желудочный сок выделяться быстрее и в большем количестве или кишечник - усилить перистальтические движения, или селезенку - сжаться, или печень - больше выработать желчи? Разумеется, нет. Нашему произвольному желанию все это не подчиняется. Раньше всегда и думали, что кора головного мозга, область высшей психической деятельности, никакого отношения к таким органам не имеет.

В вегетативной нервной системе различаются два рода волокон - симпатические и парасимпатические. И те и другие в известной мере различны и по своему строению, и по функциям, но назначение у них одно - иннервировать, обслуживать внутренние органы. Причем там, где симпатические волокна производят, например, усиление деятельности органа, парасимпатические замедляют, ослабляют, задерживают ее. И наоборот, если симпатические волокна тормозят функцию органа, то парасимпатические - усиливают ее.

Для нас в данный момент особенно важна одна подробность строения всей вегетативной нервной системы. Ее волокна до самой коры мозга не доходят. Они заканчиваются в подкорковых центрах. Этим раньше анатомически объясняли, почему психика, воля на них не влияет. Ни наши волнения, ни наши желания и чувства не управляют растительными, вегетативными функциями организма но вполне, казалось бы, естественным причинам.

Случай с миллионером, заболевшим после биржевой катастрофы сахарной болезнью, действительно мог бы казаться загадочным. Как могли психические переживания влиять на поджелудочную железу и на выработку ею инсулина, - представлялось совершенно непонятным.

Точно так же невозможно было объяснить, почему новые впечатления, новые психические переживания, временная перемена обстановки изменили физическое состояние Кити Щербацкой.

Деление всех процессов, совершающихся в организме, на две независимые друг от друга категории: на произвольные, или связанные с психикой, и на растительные, с сознанием не связанные, существовало с давних пор. Хотя наука и двигалась все время вперед, но даже до последнего времени такое разделение признавалось многими исследователями.

Между тем существовали тысячи фактов, которые доказывали совсем обратное и говорили о том, что подобное учение о двух независимых друг от друга видах нервной системы глубоко противоречит множеству наблюдений и над здоровыми людьми, и над больными.

Известны, например, кожные болезни, высыпи и зуд, появляющиеся при душевном потрясении человека. Старые опытные врачи не раз замечали, что под влиянием скверного настроения та или иная болезнь резко ухудшалась, и наоборот. Подъем бодрости, радость, надежда нередко как бы исцеляет людей, т. е. ведет к исчезновению нарушений в организме, к восстановлению его нормальных функций.

Известный хирург-уролог профессор Хольцов при обходе оперированных им больных почти всегда мог предсказать, у кого из них раньше наступит выздоровление, у кого надолго затянется течение болезни. Его ученики, - в том числе и автор этих строк, - всегда поражались правильностью его предположений.

- Как вы себя чувствуете? - спрашивал Хольцов.

- Хорошо, профессор, - отвечал больной, стараясь улыбнуться, несмотря на то, что операция была произведена только вчера и боли в ране еще не совсем стихли.

Профессор довольно кивал головой: здесь дело скоро пойдет на поправку.

Другой больной на вопрос профессора вяло говорил:

- Плохо. Все болит, лежать трудно, мутит. Очень плохо, должно быть, не поправлюсь.

И в его голосе слышалось уныние, боязнь, тоскливость.

- У этого нашего пациента, - выйдя из палаты, говорил Хольцов сопровождавшим его врачам, - заживление будет идти очень медленно. С ним долго придется возиться, возможны даже осложнения. У него же нет воли к выздоровлению, нет оптимизма, все ему представляется в мрачном виде. А больной должен верить, что он скоро поправится, тогда он действительно скорее встанет.

И большей частью профессор не ошибался.

Кто из врачей не знает болезней, вызванных самовнушением людей! Мнительный человек болен то одной болезнью, то другой. Тот, кто вечно боится, нет ли у него, например, катара желудка, в конце концов начинает ощущать вздутие живота, отрыжку, тяжесть под ложечкой; потом у него исчезает аппетит, и в результате возникает расстройство деятельности желудочно-кишечного тракта.

Студенты-медики впервые приступают к изучению болезней, лишь перейдя на третий курс. Знакомясь с проявлениями различных недугов, они начинают присматриваться и прислушиваться к себе, к собственным ощущениям. И тогда им нередко кажется, что они сами больны той или иной болезнью. Они даже обращаются к врачам с жалобами на недомогание. Эти жалобы так и называются - болезнь третьего курса. Любопытно то, что врачи действительно находят иногда у таких пациентов некоторые нарушения со стороны внутренних органов; а до перехода на третий курс заболевшие студенты были совершенно здоровы. Их недомогания явились только следствием сильной впечатлительности при знакомстве с описанием симптомов болезней, т. е. следствием работы психики.

Все подобные факты показывают, что данные практической медицины не совпадают с утверждениями прежней теоретической науки. Физиология раньше учила, что деятельность органов вегетативной жизни автономна, независима от центров психики, от коры головною мозга, а множество наблюдений свидетельствовали, что такая зависимость существует, что центры коры мозга властно вмешиваются в вегетативную сферу организма.

Но это были лишь отдельные наблюдения, ничем между собой не связанные. Одних же таких наблюдений недостаточно. Надо доказать совершенно точно и неоспоримо научными фактами и экспериментами, что кора мозга действительно играет такую роль, и что здесь речь идет об общем для всех внутренних органов физиологическом законе.

Вот этого ученые на протяжении веков не могли добиться.

В последние годы за изучение проблемы взаимоотношений коры мозга и внутренних органов, выдвинутой И. М. Сеченовым и И. П. Павловым, взялся советский исследователь Константин Михайлович Быков.

Работа головного мозга, высших центров психики - это наиболее сложное, наиболее замечательное проявление жизни человека - всегда, на всех этапах истории человечества привлекала внимание исследователей. Ученые всех стран и времен стремились вскрыть сущность психической и душевной деятельности, выяснить, как она создается, как развивается, какими законами она управляется. Проблема психики являлась в учении о человеческом организме самой увлекательной и в то же время самой трудной.

Виднейшие физиологи занимались изучением функций мозга. Однако, несмотря на большие успехи, очень многое оставалось неясным, темным, вызывающим возражения, споры. Наиболее существенным революционизирующим вкладом в науку о работе головного мозга явилось учение знаменитого русского физиолога Сеченова, который впервые в истории науки доказал, что механизм психических процессов действует по типу рефлексов. Учение Сеченова направляло внимание исследователей на путь плодотворных открытий и в дальнейшем сыграло огромную роль в замечательных исследованиях великого физиолога Ивана Петровича Павлова. До работ Павлова изучение деятельности коры головного мозга не приносило заметных удач. Особенно темной представлялась область воздействия центров мозга на вегетативные функции организма.

В то время, когда уже были сделаны важнейшие открытия, позволившие точно узнать законы, по которым совершается деятельность почти всех внутренних органов, таких, например, как почки, печень, сердце, кишечник, железы внутренней секреции, селезенка с их тончайшими механизмами, - работа высших отделов центральной нервной системы представляла еще загадку.

Почему же изучение мозга не приносило нужных успехов?

Объясняется подобное положение, разумеется, трудностью самой задачи. Но самое главное препятствие заключалось в том, что отсутствовал такой метод исследования, который был бы пригоден для изучения высших отделов центральной нервной системы.

Первые шаги, которые дали бы возможность проникнуть в загадку мозга, были предприняты в середине XIX века несколькими учеными. Исследователи вскрыли череп собаки и удалили оболочки мозга. Перед ними обнаружились выпуклости и извилины больших полушарий. Где же находятся таинственные центры, управляющие движениями мышц, когда животное хочет бегать, нападать, скрыться? Как найти их в однообразии серой поверхности коркового слоя мозга?

Ученые применили электрический ток. Раздражая электричеством различные точки обнаженного мозга, они искусственно вызывали сокращения тех или иных мускулов.

Так была установлена связь определенных мышечных движений с отдельными участками коры мозга.

Другие ученые прибегали в своих исследованиях к методу экстирпации, удаления, отсечения. Они вырезали тот или иной кусочек мозговой ткани и следили за тем, что получалось в результате. Возникал паралич различных мышц. Это указывало, что разрушались именно те центры, которые управляли парализованными теперь мышцами.

Подобным способом определялось и местонахождение в коре центров органов чувств.

Если удаление каких-либо участков коры сопровождалось потерей слуха, зрения или обоняния, то ясно было, где находятся центры, ведающие деятельностью этих органов чувств.

Приводили ли к цели такие методы изучения функций головного мозга, как метод непосредственного раздражения коры с обнажением мозга и метод экстирпации? С помощью этих и подобных им экспериментов удалось установить наличие в коре мозга целого ряда центров, связанных чуть ли не со всеми мышцами тела и с органами чувств.

Это разумеется, было достижением.

Однако оба метода обладали недостатками, которые резко ограничивали успехи. Применяли их на лабораторных животных: собаках, кошках, кроликах, мышах. Обнажение мозга для длительного раздражения и экстирпации превращало здоровых подопытных животных в больных. Таким образом, все получаемые реакции совершались уже не в нормальном состоянии экспериментальных животных, а в болезненном, патологическом. Задача же ученых заключалась в том, чтобы определить роль коры мозга в нормальных условиях.

Кроме того, операции, которым подвергались животные, не давали возможности вести длительные исследования. Через некоторое время после операции образовывались спайки, рубцы. А это тоже служило источником новых болезненных изменений. Значит, приходилось торопиться, т. е. ограничиваться короткими наблюдениями. Кратковременные же наблюдения в этой области были лишены главного - возможности установить постоянство явлений.

Наконец, самым значительным недостатком всех тогдашних способов изучения функций высших нервных центров надо было считать то, что исследователи могли изучать в своих опытах только связь коры с мышечным аппаратом туловища, головы, конечностей. Внутренние органы оставались большей частью недоступными. Какие у здорового существа имеются взаимоотношения между печенью, почками, селезенкой, внутрисекреторными органами, различными тканями, с одной стороны, и корой мозговых полушарий, с другой, - нельзя было, разумеется, выяснить ни путем обнажения мозга, ни путем разрушения отдельных участков коры. Нужно было бы еще вскрывать брюшную и грудную полости, извлекать оттуда органы и манипулировать на них. Такие операции на внутренних органах, даже при очень большом хирургическом таланте экспериментатора, наносили огромные травмы нежным, чувствительным тканям с их тонкой дифференциацией.

Одним словом, методы, связанные с нанесением обширных ранений, больших травм, много дать не могли. Один ученый о подобных опытах говорил так: "Это все равно, что изучать механизм часов, стреляя в них из ружья".

Вот почему на самом деле настоящих успехов в изучении функций высших центров головного мозга физиологи того времени, занимавшиеся этой проблемой, не достигли, хотя в этом отношении уже имелись отдельные крупные достижения.

Замечательные работы русских ученых - Бехтерева и Миславского - еще 50-60 лет назад показали, что кора мозга влияет и на сердечную деятельность, и на слюноотделение, и на движения мочевого пузыря, и на температуру тела, а ученик Бехтерева В. П. Осипов нашел в коре мозга центры, имевшие отношение к деятельности толстых кишок. Это были очень значительные для того времени работы, принесшие их авторам мировое признание.

Но, опять-таки, метод, которым пользовались эти ученые, - раздражение мозга электрическим током при вскрытой полости черепа, грубое химическое раздражение мозга и даже вырезывание частей мозговой ткани - не мог дать правильного представления о том, как протекают физиологические процессы в здоровом, нетравмированном организме. Поэтому полученные данные были спорными.

Нужно было отыскать особый способ исследования, особый метод, который бы позволял проникать в самые тонкие, самые скрытые, самые глубокие процессы, протекающие в коре мозга и во внутренних органах, и наблюдать их при совершенно нормальных условиях жизнедеятельности, не нанося организму никакого заметного повреждения.

Великий русский физиолог Иван Петрович Павлов уже к началу XX века был крупнейшим мировым ученым. К этому времени он подарил науке свое знаменитое учение о работе желез пищеварительных органов.

Занимаясь проблемой пищеварения, изучая деятельность желудочно-кишечного тракта, Павлов и обратил внимание на поведение одного небольшого органа, тоже участвующего в деятельности пищеварительного аппарата. Это была слюнная железа.

Ничего необычайного, никаких тайн слюнная железа в себе не заключала. Давным-давно уже было всем известно, что слюна увлажняет комок пищи во рту. Кроме того, слюна содержит ферменты - птиалин и мальтазу, действующие на сахарообразующие вещества, на углеводы пищи, и превращающие крахмал в виноградный сахар. Вот почему, если долго жевать, скажем, кусочек хлеба, то во рту появится ощущение сладкого вкуса. Как только пища поступает в рот, тотчас начинается раздражение окончаний вкусовых нервов, которое влечет за собой выделение слюны. Это совершенно закономерный акт автоматического рефлекторного порядка. Попадает в рот пища - непременно изливается в рот слюна.

Но вот что привлекло внимание Павлова в его опытах над собаками: когда животное в часы кормления видело пищу только издали, у него уже начиналось выделение слюны.

Было ли это с точки зрения науки того времени естественно? Разумеется, нет. Ведь выделительная рефлекторная реакция слюнных желез должна была следовать после раздражения пищей нервных окончаний во рту. Здесь же раздражение отсутствовало. Почему же появлялась слюна?

Вот что заставило Павлова, с его необычайной пытливостью, задуматься. Тысячи исследователей проходили мимо этого. Подобное явление всем казалось само собой понятным. Собака видит пищу, у нее возникает желание еды, а желание еды влечет за собой образование слюны, которая изливается в рот. Но Павлова такое объяснение не удовлетворило.

Он принялся изучать все процессы, сопровождающие слюноотделение. Оказалось, что дело не в том, что пища еще издали попадает в поле зрения собаки и у животного возникает желание еды. Обнаружился удивительный факт. Бели несколько раз кормление собаки сопровождать, например, звонком, то потом один только звук звонка, без пищи, тоже вызовет выделение слюны. Она выделяется так же, как это бывает и при приеме пищи.

Такое, на первый взгляд, простое обстоятельство на самом деле физиологически очень загадочно. Ведь звонок ничего общего с процессами питания и пищеварения не имеет. Отчего же его звук заставляет работать слюнную железу?

Объяснение этому могло быть только одно. Почему при попадании пищи в рот начинает выделяться слюна? Потому что таково врожденное свойство работы слюнной железы. Это врожденная реакция или, как принято говорить, врожденный рефлекс.

Но ведь звонок делал то же самое. Он вызывал ту же реакцию слюнной железы. Значит, и здесь имел место рефлекс. Но он не был врожденным. Он образовался лишь при условии предварительного неоднократного сочетания его с врожденным, пищевым рефлексом.

Это не врожденный, не безусловный рефлекс, а искусственно созданный.

Иван Петрович Павлов назвал рефлекс такого рода - условным рефлексом.

Как же действует условный рефлекс? В чем заключается его смысл?

Звуковое раздражение, вызванное звонком, или, иначе говоря, условное раздражение воспринималось органом слуха и передавалось в мозг по слуховому нерву. Клетки коры мозга приходили в возбуждение. Это возбуждение распространялось дальше.

В коре мозга возникало, говоря словами Павлова, явление иррадиации.

Но оно уже несколько раз связывалось с тем возбуждением, которое вызывалось безусловным раздражителем, пищей, и которое шло к слюнному центру.

Поэтому волна возбуждения, рожденная звонком, теперь, при одном лишь условном раздражителе, тоже шла по привычному пути, достигали слюнного центра и возбуждала его. Возбуждение же клеток слюнного центра влекло за собой работу слюнных желез.

Так Павлов проследил за тем, что происходит в коре мозга, когда применяются те или иные условные рефлексы.

Это, конечно, самая простая схема. Можно получать бесконечно более сложные условные рефлексы и вызывать гораздо более тонкие и более чувствительные реакции на них в корковых центрах.

Открытие условных рефлексов было величайшим успехом в физиологии мозга и метод условных рефлексов явился замечательным способом проникать в сокровенные тайны поведения животных и человека, в тайны психических процессов.

Все новые и новые опыты Павлова и многочисленных его сотрудников постепенно раскрывали механизм явлений высшей нервной деятельности. Так, после процессов возбуждения были изучены и процессы торможения - эти важнейшие функции больших полушарий головного мозга. После множества опытов и большого исследовательского труда роль и значение торможения стали ясными. В частности, особенно интересным и демонстративным оказался один опыт, поставленный и многократно повторенный в лаборатории Павлова.

В чем он заключается?

Если продолжить опыт со звонком и заставлять его звучать несколько раз, не давая при этом еду, то есть без подкрепления безусловным раздражителем, то получится следующее. Слюны с каждым разом будет все меньше и меньше. Наконец, ее выделение совсем прекратится, сколько бы звонок ни звучал. Условный рефлекс угаснет.

Возникает совершенно естественный вопрос: куда исчез условный рефлекс? Почему прекратилось его действие? Оказалось, что получить точный ответ - дело довольно трудное. Потребовалось несколько лет напряженной исследовательской работы, чтобы выяснить точные причины угасания условных рефлексов.

Торможение, возникшее в, клетках больших полушарий головного мозга, - вот что остановило действие условного рефлекса.

Следующий опыт, выполненный учеником Павлова Н. И. Красногорским, дал убедительное тому подтверждение.

На задней ноге собаки укрепили кололку. Это маленький приборчик, задача которого ясна из самого названия: раздражать кожу покалыванием. Прикрепили кололку внизу ноги, над самими лапами. Второй приборчик прикрепили на три сантиметра выше. Третий - на 23 сантиметра выше, почти у колена.

На все три приборчика выработали условные рефлексы: пускали в ход приборчик и затем тотчас давали еду. Разумеется, после нескольких таких сочетаний пуск в ход только приборчика и без кормления уже гнал слюну. Появился условный рефлекс.

После этого нижний приборчик, укрепленный над лапой, стали применять без еды. Слюна выделялась все в меньшем количестве. Наконец, ее совсем не стало. Условный рефлекс угас. Пускание в ход кололки еще и еще раз не вызывало ни капли слюны.

Но с двумя остальными приборчиками этого не происходило. Здесь до последней минуты существовал условный рефлекс. Подкрепление его едой продолжалось и тогда, когда у нижнего приборчика оно отсутствовало. К тому моменту, когда приборчик над лапой, приведенный в действие, не возбуждал слюнотечения, оба прибора, расположенные выше на ноге, усиленно гнали слюну.

Такова была подготовка к опыту. Затем перешли к самому опыту.

Снова пустили приборчик, находящийся над лапой. Как и следовало ожидать, слюны не было ни капли. А второй, средний, приборчик, пущенный через секунду, вызвал обильную слюну. Но через 3 секунды, приведенный в действие снова, он тоже ничего не дал. Ни одной капли слюны не выделилось.

Вот это было удивительно. Ведь только что, три минуты назад, средний приборчик гнал обильную слюну, условный рефлекс работал полностью!

Прошла секунда, другая, третья, пятая - ничего не было. Условный рефлекс исчез.

Тогда наступила очередь третьего приборчика, расположенного довольно далеко от лапы, на 23 сантиметра выше на ноге. Когда его пустили сразу вслед за вторым, уже не дававшим условного рефлекса приборчиком, слюна потекла обильно. Третий приборчик вызывал условный рефлекс в полной мере. И это понятно: так могло продолжиться несколько часов.

Но прошло всего пятнадцать секунд - и все было кончено. И третий приборчик, пущенный в действие, не дал ни одной капли слюны. Условный рефлекс отсутствовал. Можно было подумать, что его за эти пятнадцать секунд что-то погасило. Как же все это понять? Что разыгралось здесь?

Совершенно очевидно было, что благодаря отсутствию подкрепления едой действия самого нижнего приборчика - в головном мозгу вместо возбуждения от раздражения кожи возникло торможение. Вот почему не было условного рефлекса. Но процесс торможения не ограничился местом своего возникновения, а стал распространяться в коре головного мозга. Угасший условный рефлекс, связанный со средним приборчиком, показал, что торможение добралось до мозговых клеток, возбуждение которых участвовало в этом условном рефлексе. Через пятнадцать секунд торможение достигло и той области мозга, куда поступало раздражение, вызываемое самым верхним приборчиком. Условный рефлекс угас и здесь.

Это было так ясно, точно все происходило на экране. Экраном служила кожа ноги. Следя за тем, как исчезало слюноотделение, связанное сперва с нижним приборчиком, затем со средним приборчиком, наконец с самым верхним, наблюдатель словно видел распространение торможения все дальше и дальше по центрам головного мозга.

Интересно было еще одно обстоятельство. Когда экспериментатор пустил через две минуты в ход верхний приборчик, слюна потекла. Условный рефлекс снова обнаружился.

Что это значило? Очевидно по истечении некоторого времени торможение стало сокращаться, как бы стягиваться, освобождать захваченные мозговые клетки.

То же самое, спустя еще некоторое время, произошло и со средним приборчиком. Теперь, пущенный в ход, он также гнал слюну. Условный рефлекс появился. Значит, тормозной процесс опустился еще ниже.

Но приборчик над лапой, самый нижний, сколько его ни приводили в действие, не вызывал слюны. Здесь торможение проявляло свою функцию полностью. Оно здесь сконцентрировалось.

Следовательно, можно сказать, что процессы торможения сопровождаются процессом распространения, иррадиации, который затем сменяется процессом сосредоточения, концентрации.

Дальнейшими работами по изучению процессов возбуждения и торможения удалось установить еще один замечательный факт. Оказалось, что процессы возбуждения и процессы торможения обладают способностью влиять друг на друга. Возбуждение нервных клеток в одном участке мозга вызывает торможение в других. Точно так же и процессы торможения сопровождаются появлением возбуждения в соседних областях мозга. Получается так, точно процессы одного вида, возникшие где-либо в определенной точке, наводят, индуцируют процессы противоположного вида на расположенные рядом участки мозга.

И действительно, здесь проявляет себя так называемый закон индукции.

Изучая упорно, последовательно, шаг за шагом явления, связанные с условными рефлексами, Павлов открыл основные закономерности высшей нервной деятельности.

В лаборатории произвели опыт, который состоял как бы из трех серий. В первой серии у собаки выработали ряд условных рефлексов: слуховой - на звонок, зрительный - на зажигание электрической лампочки и другие. Каждое условное раздражение заставляло слюну выделяться.

Вторая серия опытов началась с операции: у собаки вскрыли череп, удалили кору мозга. Это была очень трудная операция, но она удалась. Когда собака совершенно оправилась, у нее стали вызывать выработанные раньше, до операции, условные рефлексы. Но напрасно, рефлексы исчезли. Их словно никогда и не было.

Тогда наступила очередь третьей серии опытов. У животного стали методически, с большой настойчивостью, заново вырабатывать прежние условные рефлексы. Но ничего не выходило. Сколько ни старались, не удалось вызвать ни одного рефлекса. Когда собаку кормили, слюна у нее выделялась. Безусловный рефлекс существовал, он сохранился, несмотря на операцию. Условные же рефлексы не создавались. Сколько бы раз ни сочетали дачу пищи с каким-либо добавочным условным сигналом, с тем же звонком, с показом издали пищи, с подготовкой дачи пищи, ничего не получалось.

Собака, лишенная коры мозга, потеряла способность вырабатывать условные рефлексы.

Так было доказано вполне убедительно, что в образовании условных рефлексов должна обязательно участвовать кора мозга.

Подобное заключение явилось одним из кардинальных положений учения Ивана Петровича Павлова.

Среди экспериментов, связанных с удалением коры головного мозга больших полушарий, особый интерес представляли те, в которых хирургически устранялась не вся кора целиком, а только ее часть, точнее, отдельные участки. Что происходило при этом с условными рефлексами? Сохранялись они или нет?

Да, сохранялись, но не все. Некоторые совсем исчезали. Пускали, например, в ход звуковой сигнал, звонок, на который раньше слюна выделялась обильно; животное поворачивало голову, навострило уши. Но после операции собака на звонок совершенно не реагировала. Не появлялось ни слюны, ни движения головы.

В то же время сигналы другого рода, например световой, давали должный результат. Этот сигнал продолжал служить возбудителем условного пищевого рефлекса. Слюна выделялась. Все протекало так, как будто никакой операции частичного удаления коры мозга не делали.

В первом случае можно было бы думать, что для собаки слуховой сигнал как бы не выделялся из всей массы внешних раздражителей, падавших на наружный аппарат слухового органа чувств. Его словно не воспринимала та область коры мозга, до которой доходят нервные импульсы, возникающие в слуховом органе чувств, и которая отзывается именно на эти импульсы. Вот отчего и не проявился условный рефлекс.

Совершенно ясно отсюда, что при эксперименте был вырезан в коре мозга тот участок, который отличает определенные звуковые раздражения, который обладает свойством выделять, как бы анализировать, поступающие сюда сигналы из внешнего мира.

Исходя из подобных опытов с частичным удалением коры мозга, И. П. Павлов и создал свое учение об анализаторах. Под анализатором понимается периферический аппарат органов чувств, нервные пути, идущие в центральную нервную систему и несущие туда соответствующие нервные импульсы, и клетки коры мозга, куда эти импульсы поступают и где они преобразуются в ощущения. Получается единое целое, единый орган, анализирующий раздражения, исходящие из внешнего мира. Вот павловское определение анализаторов: "Анализаторы - это такие аппараты, которые разлагают внешний мир на элементы и затем трансформируют раздражение в ощущение".

Таким образом, кора есть как бы совокупность всех анализаторов. Благодаря ей вся масса влияний, падающих извне на организм, распределяется на отдельные сигналы. В силу этого и происходит различение всего мира явлений или, как говорит Павлов, его дробление. И чем выше по строению животное, тем такое дробление тоньше и точнее. В результате мир распадается на краски, запахи, звуки, прикосновения со всеми их мельчайшими оттенками и особенностями, что позволяет живым существам разбираться в предметах и явлениях окружающей среды.

Изучение анализаторов привело к очень интересным фактам. Оказалось, например, что одни анализаторы могут быть более развиты, чем другие. Так, собаки ищейки различают до полумиллиона различных запахов. В то же время, многих цветов собаки не воспринимают. Они не отличают красного цвета от зеленого и желтого и все предметы видят только в черно-белых оттенках. Можно сказать, что человеку действительность представляется как на экране цветного кино, в красках, а собакам - как на обыкновенном экране нецветного кино. Ученые объяснили причину малокрасочности, если можно так выразиться, зрения у собаки. Суть заключается в условиях исторического развития царства животных, в условиях их существования. Собаки произошли от таких диких животных, как волки. А эти дикие животные вели в основном ночной образ жизни. Отсюда и получилось то, что у них развивались те части органа зрения, которые воспринимают только зрительные ощущения, существующие ночью, когда нет многообразия красок.

Человека сажают за стол и кисть одной руки кладут на металлическую пластинку. Потом включают ток. Ток по проводу идет в металлическую пластинку и проходит через кисть. Человек мгновенно отдергивает руку. Это происходит рефлекторно.

Есть еще одно обстоятельство, участвующее в этой процедуре. Перед тем, как включить ток, нажимают кнопку звонка. Раздается громкий переливчатый звон. Он длится пять секунд. После этого включается ток.

Так повторяют несколько раз, и каждый раз рука, получив удар током, невольно отдергивается.

И вдруг человек, сидящий за столом, человек, рука которого получает электрический удар, бледнеет. Тот, кто включает и звонок и ток, прекращает процедуры, подходит к нему и спокойно говорит:

- Вы прекрасно слышите. Отпираться бесполезно.

Что здесь произошло? Человек за столом утверждает, что страдает полной глухотой. Его начинают проверять. Отдергивание кисти при ударе током - это безусловный, врожденный рефлекс. Присоединенный к действию электричества, звонок создал у испытуемого условный звуковой рефлекс на почве безусловного.

Но в последний раз, когда прозвучал звонок, ток включен не был, а сидевший за столом отдернул руку ровно через пять секунд. Это значит, что действовал условный рефлекс, условный звуковой раздражитель. Другими словами, никакой глухоты здесь нет. Иначе звуковой условный рефлекс не мог бы образоваться.

Так с помощью условных рефлексов можно проверить симулянтов, заявляющих о своей глухоте.

Рабочий утром отправляется на завод. Он не боится опоздать - даже не торопясь, он придет на работу во-время. Но, услышав гудок, предвещающий близкое начало смены, он невольно ускоряет шаги, хотя знает, что спешить ему нечего. Это делает условный рефлекс, которым стал заводской гудок.

Вы перешли железнодорожный путь и удалились от полотна на достаточное расстояние. Вдруг доносится из-за деревьев грохот поезда и пронзительный свисток паровоза. Вы вздрагиваете и делаете два-три шага, похожих на прыжки, хотя вам ничего не угрожает. Это тоже результат условного рефлекса, вызванного неоднократным видом мчавшегося поезда, грохот и свисток которого заставляли вас раньше бросаться в сторону от рельс.

Лет пятьдесят назад в Париже произошел пожар в театре "Большая Опера". В публике возникла страшная паника, все кинулись спасаться, думая только о своей жизни. Давка была неописуемой. Охваченные страхом погибнуть в огне, все старались пробиться к дверям. Мужья отталкивали своих жен, родители бросали детей без помощи.

Как объяснить такое состояние?

Совершенно несомненно, что крики "Пожар!", "Горим!" являлись необычайно сильным раздражением, которое вызвало сильнейшее возбуждение мозговых центров, связанных с рефлексом защиты. Такое огромное возбуждение сопровождалось, естественно, сильной иррадиацией в остальных участках больших полушарий головного мозга. Это затормозило все условные рефлексы, даже воспитывавшиеся десятилетиями. Существовала только иррадиация всеподавляющего возбуждения рефлекса "защиты".

Известно, что дети, разыгравшиеся перед сном, долго не могут заснуть. Что это такое? Ясно, что здесь виновато распространившееся в коре мозга возбуждение, виновата иррадиация возбуждения.

К концу однообразного, скучного школьного урока порядок в классе неудержимо нарушается. Ученики начинают двигаться, шалить. Это результат торможения внимания, вызванного монотонностью урока. Торможение в одних центрах мозга влечет за собой, по закону так называемой индукции, появление возбуждения в других центрах.

Такова работа условных рефлексов и других механизмов высшего отдела центральной нервной системы. Психическая, душевная деятельность оказалась объяснимой чисто физиологически.

Теперь понятен обобщающий вывод. Возбудителем условного рефлекса может стать любое внешнее обстоятельство, если оно было хотя бы на некоторое время связано с каким-либо безусловным рефлексом, например пищевым рефлексом, защитным или ориентировочным. Весь внешний мир - это возбудитель огромного числа условных рефлексов, создающихся у человека. Одни из них угасают, другие только возникают, третьи крепнут, становятся прочными, четвертые тормозятся, исчезают. Все они, вместе взятые, и определяют поведение живых существ, особенно высокоорганизованных. Все явления внешнего мира воздействуют на органы чувств и, следовательно, на центры коры мозга и вызывают ту или иную реакцию, тот или иной поступок.

Таков смысл действия условных рефлексов, этих временных связей между организмом и окружающей его средой. Без них существование животных и человека превратилось бы в нечто случайное, стало бы непрочным, не приспособленным к взаимоотношениям с внешним миром.

На протяжении нескольких десятков лет Павлов и его ученики поставили тысячи опытов, произвели тончайшие эксперименты над функциями центральной нервной системы. Они подробно установили законы, условия выработки у высших животных условных рефлексов, изучили, когда рефлексы угасают, тормозятся и усиливаются. Было открыто явление концентрации, т. е. сосредоточения возбуждения в определенных, строго ограниченных областях, явление дифференциации, т. е. разграничения возбуждения по отдельным точкам коры. Была выяснена роль сна как общего торможения условных рефлексов, дающего отдых нервным клеткам, охраняющего их от чрезмерного возбуждения и, следовательно, от истощения.

Замечательные исследования павловской школы постепенно вскрывали одну за другой физиологические закономерности деятельности головного мозга.

Стало многое понятно в поведении и животных и человека. Изменяя порядок действия возбудителей условных рефлексов, нарушая правильное чередование явлений возбуждения и торможения в коре мозга, можно было течение нервно-психических процессов делать неправильным, патологическим. Кем же становятся те, у кого вызывается неправильное течение нервно-психических процессов? Они становятся так называемыми невротиками. И вот из подопытных животных, вызывая у них вместо реакции возбуждения реакции торможения и, наоборот, меняя реакции, перебивая одни реакции другими, создавали больных животных со всеми подробностями нервных заболеваний, очень похожих на такие же проявления у больных людей.

Подмеченные общие явления у животных и человека позволили думать о возможности применения некоторых мероприятий для борьбы с нарушениями нервно-психических процессов у человека при ряде заболеваний, связанных с корой головного мозга. Лабораторные работы Павлова получили продолжение в клинике. Изменение хода условных рефлексов, введение в клинику тормозящего действия длительного сна стали лечебными средствами.

Все эти интереснейшие фанты, добытые на протяжении многих лет, свидетельствовали о крупнейших успехах группы ученых, руководимых изумительным исследовательским талантом главы мировой физиологии. Механизм влияния внешнего мира на кору полушарий головного мозга был изучен и раскрыт.

Громадная ценность этих работ подняла значение павловской школы на небывалую высоту.

Но в достигнутых успехах, какими бы значительными они ни представлялись, содержалось решение только части проблемы. Вся задача была направлена на то, чтобы найти законы реакции коры мозга на раздражения, поступающие через органы чувств, т. е. из внешнего мира.

Однако, кроме внешнего мира существует внутренний мир, мир внутренних органов, область сложных и тончайших процессов, совершающихся в тканях и клетках.

Но все работы физиологов XIX века и начала XX века оставляли в общем в стороне связь этих органов и тканей с корой головного мозга.

Почему? Может быть значение внутренних органов ничтожно?

Нет, наоборот. Они играют первостепенную роль в жизни организма, во всей его деятельности.

Перед учеными проблема связи внутренних органов с центрами коры мозга не вставала потому, что никакой проблемы тогда не было. Считалось бесспорным, что, например, печень, почки, селезенка, обмен веществ, газообмен, температурная регуляция никакого близкого отношения к коре мозга не имеют, что всей этой областью управляет совершенно самостоятельно вегетативная нервная система.

Вот почему такой проблемы, как связь внутренних органов с корой, до работ павловской школы не существовало.

Разработкой этой проблемы занялся один из крупных советских физиологов Константин Михайлович Быков.

В чем была трудность положения? Почему никто из ученых не занимался проверкой правильности такого долго существовавшего взгляда?

Да и как это можно было сделать? Ведь внутренние органы - это не слюнная железа, секреторную деятельность которой легко наблюдать в любой момент. Как проследить за выделением печенью желчи или щитовидной железой ее гормона?

Никому из исследователей не могло прийти в голову, что возможно добиться искусственного управления такими глубоко скрытыми органами.

Острый взгляд Быкова открыл путь к решению задачи.

Новая интересная цепь событий в науке началась с довольно скромного и даже как будто случайного обстоятельства.

В лаборатории Павлова один из сотрудников исследовал функцию мочеотделения. Задача была несложной. Нужно было вводить подопытному животному воду и затем следить, как идет выделение мочи из почки.

Эта задача действительно несложна по существу, но по выполнению она не так проста. Работа требовала большого хирургического навыка.

У собаки удалили мочевой пузырь, а концы мочеточников, открывающихся в пузырь, вывели наружу и прикрепили к коже. Моча поступала из почек в стеклянные сосуды. Теперь можно было наблюдать за тем, как работают почки. По делениям, нанесенным на стеклянных банках, можно было проследить степень их заполнения, что позволяло судить о выделительной функции почек.

Собака находилась в специальном станке. Воду ей вливали в прямую кишку.

Получилась вполне естественная картина: после введения воды количество мочи увеличивалось. Это видно было потому, как заполнялись банки. Вода всасывалась через слизистую оболочку прямой кишки в кровь, проделывала свой путь в организме, выделялась в почках и, пройдя мочеточники, изливалась каплями в градуированные сосуды.

И вот тут произошло непонятное явление.

На пятом или шестом сеансе условия опыта изменились: воду влили в кишку, но сейчас же воду выпустили. Следовало ли ждать увеличения выделения мочи из почек? Конечно, нет. Ведь все произошло так быстро, что вода не успела всосаться в кровь и добраться до почек. Исследователи и не ждали увеличения мочи.

Но к величайшему своему удивлению они увидели, что приток мочи в банки стал нарастать. Можно было подумать, что воду не извлекли из кишки, а оставили ее там.

Опыт повторили еще и еще раз. Повторили и на других собаках. Все они давали те же результаты: после нескольких вливаний только одно прикосновение резиновой трубки и воды к стенкам кишки влекло за собой увеличение количества мочи, хотя всасывание не успевало произойти, так как вода тотчас удалялась.

Но вдруг все изменилось. С собакой проделали такую же манипуляцию: воду ввели и выпустили. А почка внезапно перестала увеличивать количество выделяемой мочи.

Но почему? Изменили характер опыта? Нет, все было как и в прежних экспериментах. За исключением, впрочем, одного обстоятельства, - того, что собаку перевели в другое помещение. Вот в новом помещении опыт и дал неожиданный результат.

Тогда весь эксперимент провели снова с самого начала. Животному опять несколько раз вводили воду в прямую кишку и там ее оставляли. В стеклянных сосудах при этом уровень жидкости резко поднимался. Затем воду в кишку ввели и сразу же выпустили.

Произошло то, что происходило в прежнем помещении. Воды в кишке не было, а моча и в этот раз прибывала так, точно в почки поступала вода.

Теперь все стало ясно. Увеличение количества мочи при вливании воды в кишку - результат безусловного рефлекса. Прикосновение резиновой трубки к кишке, сопровождавшее безусловный рефлекс, стало условным раздражителем, начальным моментом выработавшегося условного рефлекса. Резиновая трубка в данном случае играла ту же роль, какую играл звонок в условном рефлексе выделения слюны. Перевод в новое помещение, нарушивший условия опыта, явился торможением условного рефлекса. Когда снова прибегли к безусловному рефлексу, т. е. когда им несколько раз подкрепили условный рефлекс, торможение было устранено.

Животный организм, обладающий способностью вырабатывать условные рефлексы, может вступать в те или иные взаимоотношения с окружающей средой лишь в том случае, если он в состоянии замечать все, что происходит вокруг. На каждое изменение в окружающей среде живые существа с помощью механизма условных рефлексов отвечают реакцией приспособления.

Для того чтобы именно так все совершалось, в организме должен существовать механизм, воспринимающий внешние воздействия. В теле животных и человека подобные механизмы имеются. Это - органы чувств и нервная система. Периферические окончания органов чувств, на которые падают внешние раздражения, получили название рецепторов. От рецепторов тянутся нервные волокна, передающие раздражения в центральную нервную систему, а из центральной нервной системы соответствующие волокна направляются к тем органам, которые осуществляют вызванную реакцию. Органы, выполняющие реакцию, будь то железы, мышцы, кровеносные сосуды или что-нибудь иное, называются эффекторами.

В опытах Быкова и его сотрудника Алекоеева-Беркмана над мочеотделением эффекторами являлись почки - такими же эффекторами, какими в опытах Павлова были слюнные железы.

Что же непонятного в этой, казалось бы, ясной картине?

Мы знаем, что при образовании условного рефлекса связь рецептора с эффектором проходит через кору мозга. Это обязательный путь. Без коры мозга не может быть условных рефлексов. Но что такое почки? Это внутренние органы. А внутренние органы управляются своей собственной, вегетативной, автономной нервной системой, независимой от головного мозга, не соединенной с ним. Это тоже была аксиома, принятая в физиологии.

Как же может кора мозга, обязательно участвующая в условном рефлексе, действовать на почки, с которыми она не имеет связи?

Вот это и было то непонятное, о чем мы говорили. Получалось препятствие, казавшееся непреодолимым.

Но в науке препятствие - это начало новой задачи, требующей нового решения. Быков стал добиваться такого решения. Одна из аксиом должна была отпасть. Нужно было выяснить со всей убедительностью и точностью, какая именно аксиома неверна.

Тут и пришел на помощь тот метод, который отсутствовал в физиологии до Павлова, - это метод условных рефлексов с применением внешних условных раздражителей.

Чтобы доказать участие норы мозга, требовалось поставить такой эксперимент, в котором, помимо внутренних органов, действовали бы органы чувств, зрение, слух, связанные с внешним миром, с одной стороны, и центрами головного мозга - с другой.

Теперь над собакой с выведенными наружу мочеточниками проделали следующий опыт. Ей опять ввели в прямую кишку воду, но за несколько секунд перед этим включили электрический свет. Зажигалась лампочка, затем вливали воду. Такое сочетание повторили несколько раз. Результат получился тот, который ожидался: увеличивалось выделение мочи. Так и должно было быть: вода нормально всасывалась в кровь.

Из всего предыдущего ясно, что проделали дальше. Лампочку зажгли, а воду не влили.

Прошло несколько минут. Сомнений не оставалось: на свет лампочки почки ответили усилением мочеотделения.

Так зрительное восприятие, зрительный рецептор, заставил работать почки.

Осторожный экспериментатор проверяет полученные данные. На этот раз место органа зрения занимает орган слуха. Вливание воды производят в сопровождении равномерного стука метронома. Это сочетание дает должный эффект: количество мочи нарастает.

И опять, как и в опыте с лампочкой, вливание воды выключается. Звучит один метроном. Глаз наблюдателя видит, как градуированные стеклянные банки, подвешенные к отверстиям мочеточников, заполняются мочой.

Так слуховое восприятие, слуховой рецептор заставил работать почки.

Но зрительное восприятие и слуховое имеют лишь один путь: в центры, расположенные в коре головного мозга. Только там импульсы зрительных и слуховых нервов возбуждают клетки соответствующих областей коры мозга, импульсы которых, в свою очередь, идут к нервам почки и вызывают деятельность эффектора, то есть усиление функции мочеотделения.

Таким образом неоспоримо было установлено участие коры мозга в работе внутренних органов.

Утверждение о независимости вегетативной нервной системы от коры мозга отпало.

Обнаружение возможности воздействовать по воле экспериментатора через кору мозга на деятельность почек явилось интереснейшим и знаменательным событием в физиологии. Это был один из тех фактов, которые прочно входят в историю науки.

Существовавшее среди ученых на протяжении веков деление организма на две резко разграниченных части - область вегетативных процессов и область двигательно-произвольных процессов - оказалось несостоятельным. Опыты Быкова, проведенные над мочеотделением с помощью условных рефлексов, с помощью образования временных связей между рецептором и эффектором через кору мозга показали, что область сознания и психики вмешивается в тот мир, который раньше считался совершенно самостоятельным. Установленному издавна положению, что сознанию и воле подчинены только скелетные мышцы, а все внутренние органы и физиологические процессы находятся вне контроля мозговых центров, был нанесен сильный удар.

Но опыты на почках - только первый шаг. Почки могли быть исключением. Надо было идти дальше.

Вторым объектом исследований Быков и его сотрудница А. В. Риккель избрали печень.

Этот крупный тяжелый орган играет в организме чрезвычайно серьезную роль. Он обладает несколькими функциями. Значение хотя бы одной из них станет ясно, если вспомнить о таком замечательном по простоте и наглядности эксперименте, как операция русского ученого Экка.

Это очень интересная операция. Заключается она в следующем.

Все кровеносные сосуды, идущие от кишечника, постепенно собираются вместе и образуют так называемую воротную вену. Она входит в печень и там в свою очередь распадается на множество мелких и мельчайших сосудов. Значит, воротная вена приносит в печень всю кровь от кишечника со всеми всосавшимися в нее веществами, продуктами пищеварения.

Из печени кровь выходит по печеночной вене, которая впадает в нижнюю полую вену, представляющую собой, как и печеночная вена, часть большого круга кровообращения.

Если у животного воротную вену, прежде чем она войдет в печень, соединить с нижней полой веной, устроить между ними сообщение, или, как говорят физиологи, соустие, то образуется как бы обходной канал. Предварительно воротная вена возле самой печени перевязывается. Тогда вся масса крови, идущая от кишечника, не попадает в печень, а поступает через образовавшийся обходной путь прямо в нижнюю полую вену, то есть в общий ток кровообращения, минуя печень.

Искусственное соединение воротной вены с полой веной и составляет операцию Экка. Дополненная и видоизмененная Павловым, она называется Экк - Павловской операцией.

Что произошло с собаками, подвергнувшимися такой операции? Оставила она какой-нибудь след в их жизнедеятельности? Да, след оставался и чрезвычайно существенный. Животные гибли в течение нескольких дней. И ничто их не могло спасти.

Но не операция была виновата в этом. Сама операция с хирургической стороны удавалась очень хорошо. Причиной смерти являлось отравление. Собак убивали продукты распада белка и другие ядовитые вещества, такие, например, как индол, скатол, фенол, которые образуются в кишечнике в результате жизнедеятельности бактерий и проникают в кровь.

Если бы кровь, содержащая все эти вещества, прошла не обходным путем, не через искусственное соустие, а нормально через печень, то ничего опасного для жизни собак, не произошло бы. В печени обезвредились бы все ядовитые продукты. Печень защитила бы организм от продуктов отравления, словно поставила бы перед ними барьер.

В этом и заключается барьерная, защитная функция печени.

Как видите, такое свойство печени имеет исключительное значение для организма.

Другая функция печени - превращение углеводов в необходимый для работы мышц гликоген.

Еще одна важнейшая функция печени - образование желчи. Эта довольно густая, зеленоватой окраски жидкость скопляется в желчном пузыре и по мере надобности вливается в двенадцатиперстную кишку. Роль желчи для процессов пищеварения очень существенна. Без желчи, например, плохо усваиваются жиры, так как липаза - фермент, расщепляющий жиры, - активно действует только в присутствии желчи. Желчь превращает жиры в эмульсию, т. е. в мельчайшие, находящиеся во взвешенном состоянии частицы, что опять-таки содействует их расщеплению. Без желчи затрудняется всасывание жиров; в таком случае, человек, например, может поглотить много питательных веществ, а будет оставаться тощим, вследствие жирового голодания. Желчь усиливает движение, перистальтику кишечника, что препятствует застою пищевой кашицы. При поступлении желчи в кишечник улучшается секреция поджелудочной железы, которая выделяет очень нужные для пищеварения ферменты: трипсин, действующий на белок, и амилазу, мальтазу, лактазу, превращающие крахмал в различные углеводы.

Без участия желчи все эти процессы нарушаются.

Все функции печени протекают глубоко, скрыто, независимо от нашего сознания и воли. Никогда и никто не мог сказать, что можно, влияя на высшие центры мозга, по своему желанию задержать или ускорить сложную работу печени.

Теперь Быкову и Риккель предстояло установить, так ли это? Нет ли здесь сходства с почками?

Прежде всего, следовало открыть дорогу к желчи, отыскать возможность следить за процессом ее выделения. Этого достигли тем, что оперативным путем через брюшную стенку получили доступ к желчному протоку. Теперь желчь попадала в руки экспериментаторов. Ее можно было собирать в стеклянный сосуд.

Затем надо было найти такое средство, применение которого вызывало бы обязательное выделение желчи; другими словами, надо было уметь создавать безусловный рефлекс на печень.

У исследователей подобные средства были. Сюда относились: соляная кислота, раствор гликохолевокислого натрия. Вслед за их впрыскиванием у животного начиналось усиленное выделение желчи.

Интересно, что сама желчь, даже в разбавленном виде, тоже давала такой эффект - желчегонный.

Теперь можно было перейти к решению задачи.

Собаку помещали в станок и тотчас после этого вводили под кожу гликохолевокислый натрий. Уже известно было по предварительному обследованию, сколько, например, за два часа поступает при обычных условиях в сосуд желчи. После впрыскивания это количество резко увеличивалось. Таково было желчегонное действие гликохолевокислого натрия.

Три дня подряд собаку ставили в станок и производили впрыскивание. Каждый раз наблюдалось нарастание выделения желчи. А на четвертый день животное также поместили в станок, но этим и ограничились. Гликохолевокислый натрий, т. е. безусловный раздражитель, не был пущен в ход.

И что же? Получился тот же результат: количество желчи увеличилось. Но здесь уже действовал только условный рефлекс.

Но откуда он взялся? Ведь в данном случае его не создавали. Не было зажигания света, не звучал метроном. Однако условный раздражитель имелся. Это - станок. Установка собаки в станок, сочетавшаяся несколько раз с введением желчегонного вещества, образовала условный рефлекс. Между помещением в станок и усилением работы печени создалась временная связь.

Это могло произойти, как мы уже знаем, только при участии коры мозга.

Сделали проверку еще одним путем. Во время действия условного рефлекса, когда собака находилась в станке и желчь в усиленном количестве поступала в стеклянный сосуд, в руках экспериментатора появлялась кошка. И вот мгновенно желчеотделение прекращалось. Наступало торможение.

Но реакция на появление кошки - это испуг или гнев собаки. Значит, испуг или гнев, т. е. психические акты, тормозили функцию печени.

Итак, печень, как и почка, в своей деятельности оказалась подчиненной коре головного мозга.

Конечно, пытливость исследователей этим не могла быть удовлетворена. Работа продолжалась.

Селезенка - очень любопытный орган. Она имеет, прежде всего, близкое отношение к кровообращению. Это как бы склад, в котором находятся в резерве миллиарды эритроцитов - красных, кровяных телец. В нужные минуты они могут в большом количестве поступить в общий ток крови. Те же эритроциты, но уже отжившие, потерявшие свою жизнеспособность, в селезенке распадаются. Куда деваются вещества, из которых состоят эритроциты, - главным образом гемоглобин, содержащий железо? Составные элементы эритроцитов частью используются на месте в виде железа для образования нового гемоглобина. В селезенке заключается железа больше, чем в каком-либо другом органе.

Вместе с тем селезенка имеет известное значение для сохранения жизни организма, для защиты его от болезнетворных микробов. В ней очень много так называемой ретикуло-эндотелиальной ткани, мобилизующей свои клетки против микробов, против инфекций. Когда человек заболевает, например, тифом или малярией, селезенка увеличивается, иногда очень сильно, становится плотной и легко прощупывается под левым подреберьем. Это до известной степени показатель ее участия в защите организма. При выздоровлении селезенка уменьшается в объеме, уходит в глубь брюшной полости. Прощупать ее тогда уже не удается.

Это единственный орган среди внутренних органов, который и в нормальном состоянии резко меняет свой объем, то увеличиваясь, то сокращаясь под влиянием различных процессов, совершающихся в теле. Считалось всегда, что исключение составляют только процессы, протекающие в высших нервных центрах. Они с селезенкой не связаны. Селезенка обладала, как думали, даже еще большей независимостью от коры, чем почки или печень.

Разумеется этот орган привлек внимание Быкова и его сотрудников. Задача, казалось, не представляла особых трудностей после того, что уже было сделано.

Но существовало одно обстоятельство, которое коренным образом отличало предстоящие исследования от прежних. Это отличие сильно усложняло все дело.

Суть его в том, что селезенка не выделяет ничего такого, что можно было бы собирать и измерять. У нее не имеется ни жидкости, вроде мочи или желчи, ни протока, который можно было бы вывести наружу или в котором можно было бы сделать отверстие, наложить так называемую фистулу.

Если испытанные способы изучения не годились, то надо было добиться другого: поставить селезенку в такие условия, чтобы она стала доступна для непосредственного наблюдения за тем, что с ней происходит.

Разумеется, это трудная задача, но решить ее следовало.

И путь решения нашелся.

Селезенка лежит в левом подреберье, между кишечником, почкой и диафрагмой - грудобрюшной преградой. Экспериментаторы заставили селезенку покинуть свое место и совершить путешествие к другому месту, более удобному для наблюдения. Они хирургически передвинули ее из глубины подреберья вперед, под самую кожу.

Таким образом селезенку можно было в любой момент нащупать и даже видеть ее выпуклую поверхность благодаря выпячиванию кожи над ней.

Операция удалась. Подопытное животное осталось здоровым. Его состояние было совершенно обычным, а селезенка стала доступной для наблюдения. Впервые в истории физиологи ее изучали в нормальных условиях жизнедеятельности.

Как было сказано, характерным для селезенки является изменение ее объема. Вот это свойство и послужило исследователям - академику Быкову и его сотруднику Кельману - ключом к решению.

Адреналин - вещество, вырабатываемое органами внутренней секреции - надпочечниками. Его можно назвать возбудителем активности организма. Он появляется в крови при гневе, возбуждении; он усиливает частоту ритма сердца и увеличивает амплитуду сердечных сокращений. Адреналин содействует повышению энергии мышц. Он - стимулятор действия. При актах защиты и нападения повышается выделение этого гормона надпочечников.

На селезенку адреналин тоже влияет - он заставляет ее сокращаться. И это понятно. Сокращаясь, селезенка весь резерв крови выталкивает в кровеносные сосуды. Количество гормона надпочечников, как мы сказали, повышается при защите и нападении, когда организм, разумеется, расходует больше питательных веществ. Увеличенное расходование сил требует увеличенного подвоза питательных веществ, т. е. увеличения количества крови.

Селезенка под влиянием адреналина это и делает, передавая весь свой запас крови в общий ее поток.

Есть в физиологических лабораториях небольшой прибор - онкограф. С его помощью можно записывать кривую, показывающую изменения объема органа. При впрыскивании адреналина онкограф отмечает сокращение селезенки.

Так был установлен безусловный рефлекс селезенки на адреналин. Действие этого рефлекса можно было видеть, ощущать, записывать.

Задача непосредственного наблюдения над селезенкой в основном получила свое решение.

Теперь оставалось образовать условный рефлекс. Для этого взяли метроном. Его звуки - 60 ударов в минуту - сочетали с инъекцией адреналина. Метроном начинал звучать за 3 минуты до впрыскивания и действовал еще 3 минуты после него.

Семь раз сделали впрыскивание и семь раз на четвертой минуте после инъекции происходило сокращение селезенки.

На восьмой раз только прозвучал метроном. Он отбил свои удары - первые три минуты и вторые три минуты и также еще через минуту селезенка сжалась, точно в нее влился адреналин.

Но никакого адреналина не было. Сокращение селезенки вызвали удары метронома. Это явилось результатом условного звукового рефлекса.

Была проделана выработка условного рефлекса также и на свист. Собаке кололи иглой заднюю ногу. Селезенка отвечала на укол своим сокращением. Это была безусловная реакция защиты. Пере! уколом раздавался звук свистка. Так поступали десять раз. Па одиннадцатый раз укола не произвели, но свист раздался. И линия онкографа сделала скачок вверх; селезенка сократилась.

Условный рефлекс дал нужный результат. Метроном, свист, звуковые явления внешнего мира, действуя через кору мозга, влияли на функцию внутреннего органа.

Интересна и очень показательна одна подробность. Когда пускали в ход метроном со 120 ударами в минуту, ничего не получалось. Селезенка оставалась без изменений. Только 60 ударов в минуту являлись условным возбудителем. 120 ударов вызывали торможение.

Совершенно очевидно, что различение 120 ударов и 60, т. е. различение частых ударов от медленных, тоже осуществляется благодаря работе высших центров мозга.

Факты, добытые в лаборатории Быкова, подтверждали, что исследования идут по правильному пути. Разнообразные опыты над важными для жизни органами приводили к одному и тому же определенному результату.

Но все это были отдельные органы. А ведь в организме происходят процессы, в которых участвуют целые системы органов, которые являются выражением деятельности всего организма, процессы, связанные с функциями многих тканей.

К таким процессам принадлежит, например, газообмен в основном поглощение кислорода и выделение углекислоты.

В первые секунды появления ребенка на свет его еще связывает с организмом матери пуповина, несущая кровеносные сосуды: артерии с кислородом и вены с углекислотой. Когда перерезают пуповину, то в этот момент прекращается доступ кислорода в тело новорожденного. Образовавшаяся углекислота тоже не имеет выхода. Накопление углекислоты раздражает дыхательный центр ребенка. Это влечет за собой первое движение дыхательных мышц грудной клетки. Происходит вздох, первый вздох родившегося человека. Со вздохом поступает в легкие кислород.

Жизнь новорожденного, жизнь езде одного человека на Земле, начинается.

Углекислота - это раздражитель безусловного дыхательного рефлекса. Зависит этот рефлекс от желания, сознания? Нет, конечно. Разве человек дышит тогда, когда он хочет? Можно задержать движение мышц, выполняющих акт дыхания, но сам дыхательный акт совершенно автоматичен. Никогда никому не приходило в голову, что можно повысить по своей воле поглощение кислорода клетками или выделение углекислоты из тканей тела.

В лаборатории Быкова его сотрудница Р. П. Ольминская подошла к выяснению достоверности того, что газообмен независим от психики, от высшей нервной деятельности.

Произведенные усилия, затраченная организмом энергия определяются в физиологии количеством поглощенного кислорода. Во время работы оно вырастает в два-три раза. Все это мы прекрасно знаем. Чем больше физическое напряжение человека, тем сильнее и глубже его дыхание; таким образом вводится в организм больше кислорода.

Но вот удивительная история. Люди спокойно сидят, не заняты никаким трудом, а у них резко увеличилось потребление кислорода: газообмен повысился. И это вовсе не больные, у которых нарушены нормальные процессы поглощения и выделения газов. Это вполне здоровые рабочие завода, которых обследуют сотрудники академика Быкова. Они не в цеху, они в. комнате над цехом, превращенной временно в лабораторию. Освобожденные от работы, явившиеся до начала работы, они, собственно, отдыхают. Но расход кислорода у них такой, точно они напряженно и сильно управляют рычагами, передвигают тяжелые детали, куют и штампуют - словом, такой, как у работающих в это время за станками.

Вам, конечно, уже понятно, в чем здесь дело. Эти люди в эти часы обычно стояли у своих рабочих мест. Будучи сейчас в лаборатории, они слышали заводской гудок. И сама комната лаборатории, помещавшаяся над цехом, была так устроена, что сквозь ее стены доносились все звуки действующего завода: шум машин, грохот тележек, голоса мастеров и бригадиров.

Все эти шумы, голоса, заводской гудок - условный раздражитель. Он и вызвал в клетках тела неработающих людей усиленное поглощение кислорода и отдачу углекислоты.

Когда тот же опыт произвели в выходной день, результат получился другой. Газообмен не поднялся. И люди были те же, и обстановка лаборатории та же, и обследователь тот же. Условия отличались только в одном отношении - был нерабочий день. Это и явилось торможением условного рефлекса. Но знание того, какой день выходной и какой не выходной, уже относится к работе психики.

Значит ясно, что деятельность коры в том и в другом случае вмешивалась в процессы газообмена, то повышая их, то понижая.

Все представлялось убедительным. Можно было считать, доказанным, что и тканевые процессы подчинены тем же законам, которые были установлены для почек, печени, селезенки.

Но сотрудникам лаборатории Быкова это казалось недостаточным. Явление только тогда становилось неоспоримым, когда его можно было воспроизвести в условиях точного опыта.

У Ольнянской в лаборатории появились обычные объекты экспериментов - собаки.

Предстояла длительная предварительная подготовка. Надо было изучить газообмен у животных в состоянии покоя, при полном отсутствии мышечных движений. Это значило заставить собак спокойно и неподвижно лежать на протяжении нескольких часов. Лежали они с надетой на морду особой дыхательной маской, соединенной трубкой с прибором, с так называемыми газовыми часами и регистрирующим аппаратом. Для собаки это, конечно, сложные и неестественные условия.

И все же терпеливые исследователи добились своего. Через шесть месяцев можно было приступить к делу. Собаки были приучены к неподвижному лежанию.

Тироксин - это гормон щитовидной железы. Когда его вводят в организм, газообмен повышается. И не на короткий срок. Действие тироксина длится до шести дней.

Пять раз впрыскивали собаке под кожу тироксин. И каждый раз газообмен резко усиливался: увеличивалось как поглощение кислорода, так и образование углекислоты. Сильнее всего это проявлялось на 2-3-й день. Затем газообмен постепенно падал и становился нормальным.

Но в шестой раз впрыскивания не произвели. И все же регистрирующий аппарат показал, что потребление кислорода увеличилось так же, как и выделение углекислоты.

Ничего загадочного здесь не было. Свою роль в этом сыграла электрическая лампочка.

Все пять раз за две минуты до инъекции тироксина вспыхивал свет в затемненной комнате. Условный раздражитель присоединялся к безусловному рефлексу. На шестой раз действовал только выработанный условный рефлекс.

Результат не вызывал уже никаких сомнений. Это было свидетельство участия коры головного мозга в процессах газообмена.

В то же время эксперименты над газообменом навели исследователей еще на одну крупную проблему.

В описанных только что опытах газообмен стимулировался введением тироксина. В обычных условиях, в жизни, ничего вводить не надо: тироксин по мере надобности поступает в организм из самой щитовидной железы. Это все понятно. Но когда с помощью условного рефлекса усиливается газообмен, то что здесь происходит? Ведь тироксин не вводится. Отчего же повышается газообмен? Он может активизироваться благодаря выработке гормона щитовидной железы в большей дозе, как и следовало полагать. Но ведь газообмен может явиться и результатом того, что начинают действовать какие-то другие причины, какие-то особые, не известные еще механизмы, способствующие захвату клетками кислорода и выделению углекислоты. Так тоже могло быть.

А как происходит на самом деле?

Подобный вопрос, раз он возник, разумеется, не мог остаться без ответа.

И вот в лаборатории Быкова началась серия очень тонких, очень сложных работ, представляющих большой интерес.

В том, что свет лампочки пускает в ход всю систему повышения газообмена, сомнений, конечно, никаких не было. Но свет лампочки воздействует на рецепторы, на органы чувств, воспринимающие зрительное раздражение. Оно доходит до коры мозга и возбуждает соответствующие нервные центры. Оттуда новые импульсы бегут к физиологическому аппарату, который вызывает подъем газообмена.

Что же представляет собой этот аппарат? Можно доказать, что им является щитовидная железа?

Можно. Импульсы из коры мозга передаются по нервным волокнам. Надо лишить щитовидную железу всех ее нервных связей с мозгом, перерезать нервные волокна. Не будет нервных волокон, импульсы не дойдут до щитовидной железы. Не дойдут импульсы, не будет подъема газообмена.

Такое рассуждение совершенно логично. Несомненно, пользуясь им, можно достигнуть цели: доказать, что на газообмен влияет щитовидная железа.

Ольнянская проделывает нужную операцию. Она хирургически открывает доступ к железе собаки и перерезает все нервы, идущие оттуда к головному мозгу. Щитовидная железа выключается из нервной сети.

После того, как животное совершенно оправилось, повторили прежний опыт: впрыскивание тироксина с одновременным зажиганием лампочки в затемненной комнате. Все сделали, чтобы образовать условный рефлекс. И вот вспыхивает лампочка, а тироксин не вводится. Совершенно очевидно, что условный рефлекс теперь ни к чему не поведет. Его просто не будет. В самом деле, влияние щитовидной железы благодаря операции перерезки ее нервов выключено. И импульсы коры до нее не доходят. И тироксин не впрыснут. Газообмен не может измениться.

Но, к удивлению экспериментатора, вышло совершенно иначе. Получилось так, точно железа не была выключена. Газообмен усилился и больше всего на третий день, а затем стал, как обычно, снижаться. Такое явление было неожиданно. Для объяснения требовались дальнейшие поиски.

Невольно возникало предположение, что существуют еще какие-то пути воздействия коры мозга на щитовидную железу, но они упущены экспериментатором. Щитовидная железа лишилась нервных связей с корой, но эти другие пути сохранились и действуют. И заставляют работать щитовидную железу.

Что же делать? Как устранить всякое участие железы в газообмене?

Выход в конце концов придумали. Надо совсем удалить железу, вырезать ее целиком. Тогда станет ясно, какую роль в газообмене она играет. Не обнаружатся ли тогда другие возбудители газообмена?

Так Ольнянская и поступила. Щитовидная железа была удалена. И это оказалось действительно тем обстоятельством, которое принесло точный и убедительный ответ. Введение тироксина под кожу поднимало газообмен, но ни свет лампочки, ни любые другие условные раздражители ничего не давали.

Импульсы из коры мозга оставались безрезультатными, если была удалена железа.

Значение щитовидной железы как основного фактора газообмена нужно было считать признанным. Без гормона железы газообмен повышаться не может. Разумеется, если при этом не впрыскивали тироксин.

Все это было бесспорно и явилось замечательным экспериментаторским достижением. Но опять оставалось невыясненным одно темное место. Оно имело прямое отношение к перерезке нервов щитовидной железы, или, как говорят физиологи, к ее денервации.

Ведь денервированная железа, когда ее не удаляли, усиливала газообмен при условном рефлексе, при зажигании лампочки. Как же к железе поступали сигналы, импульсы коры мозга, если все нервы были пересечены? Это казалось совершенно непонятным. И вполне естественно, что Ольнянской пришлось затратить много усилий для выяснения этого вопроса.

Кора мозга посылала импульсы щитовидной железе. Нервные связи с железой были прерваны, а импульсы до нее, несомненно, доходили. Значит, сигналы мозга нашли другой путь к железе, помимо передачи возбуждения по нервным волокнам. Ольнянской следовало обнаружить этот второй добавочный путь.

В конце концов, после долгих поисков, она обратила внимание на так называемый гипофиз, на нижний мозговой придаток. Это тоже железа внутренней секреции. Расположена она в ямке дна черепа, в углублении, которое носит название турецкого седла. Гормон гипофиза имеет существеннейшее значение для роста организма и для жирового обмена. Нарушение его функций характеризуется задержкой роста или, наоборот, чрезмерным ростом. Почти все карлики и великаны - это результат или недостаточности работы гипофиза или его чрезмерной деятельности. У людей с ненормальной функцией гипофиза могут иногда увеличиваться отдельные части тела - руки, ноли, нижняя челюсть, - получается то, что называется акромегалией. Развивается иногда непомерное ожирение.

Почему же Ольнянская проявила такой интерес к гипофизу?

Это не было случайностью. Между придатком мозга и щитовидной железой есть какая-то связь. При некоторых нарушениях работы щитовидной железы тоже наблюдается карликовый рост. Такие карлики, правда, отличаются от гипофизарных карликов, но во всяком случае несомненно, что и щитовидная железа и мозговой придаток влияют на рост.

Существуют указания на то, что повреждение щитовидной железы сопровождается усилением деятельности гипофиза.

Одним словом, эти два органа внутренней секреции безусловно связаны друг с другом. Ничего странного, следовательно, нет в том, что Ольнянская стала искать разгадку функций денервированной железы в существовании гипофиза. Нет ли здесь ключа к раскрытию тайны?

В лаборатории появился еще один объект исследований: новая собака, совепшенно здоровая, с неповрежденной щитовидной железой, с нормальным гипофизом. Впрыскиваниями тироксина и зажиганием лампочки в затемненной комнате у животного выработали условный рефлекс на газообмен. Все проделали, как обычно, А затем, когда этот рефлекс укрепился, собаку подвергли операции удаления гипофиза.

Исчезли после этого условные рефлексы? Нет, не исчезли. Когда в положенный час, в привычной обстановке помещения загорелась лампочка, газовые часы показали, что у собаки начался подъем поглощения кислорода. Все было как полагается.

Вот теперь у нее денервировали щитовидную железу.

Что случилось с условным рефлексом после денервации? Он исчез. Он перестал оказывать какое бы то ни было действие на расходование кислорода и выделение углекислоты. Загадка была раскрыта. Чтобы вызванные условным раздражителем импульсы коры мозга совсем не доходили до щитовидной железы, надо было и перерезать нервы железы и удалить гипофиз.

Значит, импульсы центров коры имели два пути к щитовидной железе. Один - непосредственный, через нервы, другой - как бы с промежуточной инстанцией, через гипофиз. Когда перерезали нервный проводящий путь, действовали те импульсы из коры мозга, которые достигали гипофиза и усиливали его гормональную функцию. Увеличенное количество гормона гипофиза, поступая в кровь, достигало денервированной щитовидной железы и пробуждало ее к усиленной деятельности, т. е. к большой выработке тироксина.

Это и есть так называемая гуморальная связь органов внутренней секреции, осуществляющаяся через жидкости организма, через кровь и лимфу.

Теперь не оставалось никаких сомнений. Кора мозга обладает двумя путями воздействия на функции внутренних органов: основным, определяющим - нервным и добавочным - гуморальным.

Это был обыкновенный товарный поезд, каких много на каждой железной дороге, и кондуктор любого его вагона ничем особенным не отличался от всех кондукторов товарных поездов. Это были люди обыкновенного сложения, и со стороны здоровья никаких отклонений у них не наблюдалось.

Когда же сотрудники Быкова-Слоним и Понугаева - занялись их исследованием, обнаруживалось очень много интересного.

Терморегуляция, или, что то же самое, теплорегуляция - это приспособление организма к тому, чтобы сохранять постоянную нормальную температуру тела независимо от колебаний температуры внешней среды, конечно, в известных пределах. Это очень важное для организма свойство. В самом деле, если организм не обладал бы теплорегулирующими физиологическими механизмами, то жизнь его была бы совершенно невозможна или необыкновенно ограничена. Где-нибудь на юге температура тела, нагревшегося до температуры воздуха в 50, например, градусов, быстро вызвала бы смерть. Уже при температуре около 52 градусов белки тела, как известно, свертываются, что несет гибель организму. И, наоборот, зимой, даже при морозе всего в 10 градусов человек превратился бы в кусок льда.

Но организм обладает очень чуткой системой регуляции тепла, в которой участвуют и сердце с кровеносными сосудами, и вегетативная нервная система, и железы внутренней секреции; есть, в организме и, так сказать, главный пост - теплорегулирующий центр, расположенный в так называемом промежуточном мозгу. Благодаря теплорегуляции организм может приспособляться к внешней температуре. Сколько бы градусов холода или тепла ни было в воздухе, тело человека в границах возможной теплорегуляции сохраняет свойственную ему температуру. У человека и на суровом севере и на знойном юге она равна, примерно, 36-37 градусов.

Что происходит, когда на улице очень жарко? Человек потеет. Пот испаряется. Для превращения жидкости в пар требуется затрата тепла; увеличивается, значит, теплоотдача. В итоге, температура тела понижается. Одновременно уменьшается выработка тепла клетками организма. Значит, понижается деятельность клеток. А это влечет за собой падение газообмена. Температура тела не может в таких условиях повышаться.

На холоду увеличивается выработка тканями и клетками тепла, на что уходит больше энергии. Ясно, что газообмен усиливается. Температура тела в таких условиях не может понижаться. В этом суть терморегуляции.

Однако, вернемся к товарному поезду. Поставим вопрос: если в Ленинграде 30 градусов мороза и в Любани 30 градусов мороза, одинаково должно быть холодно здесь и там одному и тому же человеку? Ответ как будто бы очевиден. Конечно, и в Ленинграде и в Любани человеку при 30 градусах в одной и той же одежде будет холодно в одинаковой степени.

Но кондукторы железнодорожного участка Ленинград - Любань, обслуживающие товарные поезда и находящиеся поэтому всегда на тормозных площадках, опровергают это ясное и естественное положение. С ними происходят интересные вещи. Какой бы мороз ни стоял в Любани, даже более крепкий, чем в Ленинграде, кондукторам, едущим в сторону Любани, всегда становится теплее. Они даже расстегивают вороты полушубков.

Зато, когда поезд идет к Ленинграду, холод становится ощутимее. Кондуктора дрожат, ежатся, кутаются. Они мерзнут, хотя мороз в Ленинграде может быть и гораздо слабее, чем в Любани.

Как понять такое странное явление?

Когда у этих железнодорожников произвели измерение газообмена, то установили, что при направлении на Любань газообмен у них действительно повышался, т. е. выработка клетками тепла усиливалась: поэтому кондукторам, хотя они и находились на тормозных площадках, становилось тепло.

Когда же поезд шел в сторону Ленинграда, газообмен у них значительно падал, т. е. выработка тепла ослабевала и температура тела снижалась, отчего им действительно должно было быть холодно.

Объяснить эти "чудеса" теперь, после работ школы Быкова, нам довольно просто. При уходе поезда из Ленинграда людям предстоял долгий путь. Их теплорегуляторный центр, словно зная это, готовился к длительному охлаждению тела. Поэтому он как бы сигнализировал о большой выработке тепла. Человеку приходилось даже расстегивать полушубок.

Возвращение в Ленинград - это возвращение домой. А дома ждет тепло, согретая комната. Теплорегуляторный центр, как бы осведомленный об этом, заблаговременно понижал выработку тепла. Получался недостаток тепла, поэтому тело сильно чувствовало холод.

Но откуда теплорегуляторный центр мог принимать такие сигналы о приближении к Ленинграду или об удалении от него? Конечно, только из центров коры головного мозга, только из области головного мозга, связанной с сознанием.

Условные раздражители - приближение к Ленинграду и удаление от него - и условные температурные рефлексы производили все эти "чудеса" с кондукторами.

Терморегуляция, ее скрытые, где-то в глубинах организма совершающиеся процессы, тоже оказались под контролем коры мозга.

Исследования Быкова я его сотрудников проводились в лабораториях в очень своеобразных условиях, и основными объектами опытов являлись животные. Как правило, это были собаки.

Но однажды Быкову сообщили о случае с жертвой трамвая. В результате аварии у пострадавшего оказался большой дефект в стенке брюшной полости. Рана так зарубцевалась, что между ее краями образовалось отверстие. Когда снимали повязку, из стенки живота выпадала часть тонкой кишки, одна ее петля. Быков над ней и произвел свои наблюдения.

Известно, что тонкий кишечник совершает так называемые перистальтические движения. Это волнообразные движения, играющие очень важную роль в продвижении по кишке пищевой кашицы. Движения эти обусловливаются своеобразием строения мышц кишечника и наличием в нем особого нервного аппарата.

Быков приходил в палату перед самым обеденным часом. Больной, освобожденный от повязки, лежал на кровати. Быков рассматривал рану и обнаружившуюся петлю. Разговор заходил об обеде, который сегодня подадут больному. И по мере того, как развивалась беседа на эту тему, поведение кишечной петли менялось. То она начинала усиленно двигаться, усиленно перистальтировать, то ее движения замедлялись, то потом вдруг снова учащались.

Секрет был, на первый взгляд, прост. Когда называлось вкусное блюдо, перистальтическая волна становилась живее, словно делала скачок. Упоминание о чем-нибудь мало для еды привлекательном как бы тушило движение, перистальтика стихала.

Это условный раздражитель заставлял кишечную петлю вести себя так, точно в желудок и кишечник попадала пища то вкусная, то несъедобная.

Однако встает вопрос: где же здесь условный раздражитель? Ведь, собственно, никаких условных рефлексов не создавалось, не было никаких зрительных, слуховых, осязательных возбудителей органов чувств, предшествующих или сопровождающих акт еды. Был простой разговор. И все. Где же условный раздражитель?

Здесь мы сталкиваемся с очень интересным явлением. Оно открывает нам существование особой системы условных рефлексов.

Однако прежде чем к ним перейти, расскажем еще об одном опыте, подтверждавшем участие психики в деятельности кишечника. Это был тонкий, можно сказать, изящный опыт, проведенный на собаке. Он позволил исследователю понять самые сокровенные свойства кишечной стенки.

Собаке сделали операцию, с помощью которой у нее очень умело вывели наружу кишечную петлю. Кишечную петлю не только вывели наружу, но и открыли доступ в ее полость: прорезали в стенке отверстие, сделали так называемую фистулу. Так как ни нервных волокон, ни артерий и вен кишечника не повредили, то в петле физиологические процессы протекали так, точно она оставалась на своем месте в брюшной полости. Все в ней совершалось нормально, как и в остальном, не оперированном отделе кишечника. Такова была подготовка к опыту. Сам опыт заключался в следующем.

Через отверстие в петлю влили значительное количество раствора глюкозы. Глюкоза, как известно, - один из видов сахара, питательное вещество. Что с ней происходит в кишечнике? Она всасывается в кровь. Кишечная стенка проницаема для глюкозы. Через определенный промежуток времени большая часть введенного количества глюкозы проникает в кровь.

Но если к глюкозе прибавить особый препарат - сапонин, то за тот же период времени всосется вся глюкоза, без остатка.

На введение сапонина стенка кишки отвечает увеличением своей проницаемости. Это - безусловный рефлекс на сапонин.

Теперь к сапонину присоединили удары метронома. На основе безусловного рефлекса выработали условный звуковой рефлекс. Для этого потребовался довольно большой срок. И вот однажды, когда влили в выведенную наружу петлю кишки глюкозу, прозвучал метроном. Раствор же сапонина не пустили в ход.

И все же глюкоза ушла в кровь, ушла вся, без остатка.

Произошла удивительная вещь. Проницаемость стенки кишки, сложнейший, тончайший, можно сказать, интимнейший механизм деятельности клеток слизистой оболочки подчинился ударам метронома, то есть звуковому раздражению.

Теперь вернемся к больному с выпадавшей кишечной петлей. Что же являлось у него возбудителем условного рефлекса?

Условным раздражителем в случае с данным больным было слово. Слово - это возбудитель самых разнообразных, простых и сложных условных рефлексов.

Такая роль слова объясняется тем, что человек существо не только биологическое, обладающее высоко развитой центральной нервной системой, но и общественное, социальное. Его поведение определяется не только обычными раздражителями внешнего мира, действующими на органы чувств - на зрение, слух, осязание, обоняние и так далее, но и специфическими, только у человека существующими раздражителями. Это слово, речь.

Ощущения и представления, появляющиеся в мозгу благодаря обычным чувственным раздражителям из внешнего мира, являются как бы сигналами окружающей среды. Их можно, следовательно, назвать первой сигнальной системой. Она существует как у животных, так и у человека.

Слово служит тоже сигналом, но сигналом особого рода, добавочным по отношению к ощущениям и представлениям обычного рода. Такой сигнал возникает в результате отвлечения и обобщения конкретных качеств того или иного предмета. Когда мы произносим слово, например, "яблоко", то самого яблока перед нами нет. Но у нас может появиться все то, что происходит при виде реального яблока: желание еды, выделение слюны. Слово "яблоко" является в данном случае как бы знаком тех конкретных раздражителей, тех, по выражению Павлова, сигналов действительности, которые свойственны натуральному яблоку во всей его реальности, которые связаны с его цветом, вкусом, запахом.

Слово, написанное или произнесенное, вызывает поэтому все те последствия, которые подчиняются обычным законам условных рефлексов.

Но слово связано с мыслительной деятельностью, совершающейся в коре больших полушарий головного мозга. Эта деятельность, неотрывная от слова, составляет тоже сигнальную систему, но уже вторую, речевую.

Если обычные раздражители внешнего мира, такие, какие мы имели в нашем примере с яблоком - цвет, вкус, запах, можно назвать раздражителями для первой сигнальной системы, то слово является раздражителем дли второй сигнальной системы, сигналом сигналов.

Проиллюстрируем это следующим примером. Вы пришли вечером посидеть к своим друзьям и ведете беседу. Разговор вас очень занимает. В это время входит кто-нибудь из семьи хозяина и сообщает, что скоро будет подан ужин. И вот у вас, только что не думавшего ни о какой еде, не видящего перед собой никаких блюд, не слышащего даже стука вилок и ножей, звона посуды, то есть при отсутствии обычных возбудителей условного пищевого рефлекса, вдруг появляется желание еды, аппетит, "текут слюнки".

Как истолковать такое явление? Это - результат словесного сигнала, то есть сообщения о предстоящем ужине. В нем, как мы видим, не участвуют ни зрительные, ни слуховые, ни вкусовые, ни прочие ощущения, связанные с едой. Он строится на словесных понятиях. Условный рефлекс здесь возникает на основе второй сигнальной системы.

Вот как сам Павлов излагал это положение о второй сигнальной системе:

"В развивающемся животном мире на фазе человека произошла чрезвычайная прибавка к механизмам нервной деятельности. Для животного действительность сигнализируется почти исключительно только раздражениями и следами их в больших полушариях, непосредственно приходящими в специальные клетки зрительных, слуховых и других рецепторов организма. Это то, что и мы имеем в себе как впечатления, ощущения и представления от окружающей среды; как общеприродной, так и от нашей социальной, исключая слово, слышимое и видимое. Это - первая сигнальная система действительности, общая у нас с животными. Но слово составило вторую, специальную нашу, сигнальную систему действительности, будучи сигналом первых сигналов".

Ту же самую идею Павлов высказал в своем докладе на XIV Международном физиологическом конгрессе в Риме в 1932 году: "Если наши ощущения и представления, относящиеся к окружающему миру, есть для нас первые сигналы действительности, то речь, специально прежде всего - раздражения, идущие в кору от речевых органов, есть вторые сигналы, сигналы сигналов. Они представляют собой отвлечение от действительности и допускают обобщение, что и составляет наше специально человеческое, высшее мышление, создающее сначала общечеловеческий эмпиризм, и наконец, науку - орудие высшей ориентировки человека в окружающем мире и в себе самом".

Совершенно понятно отсюда, какую чрезвычайную роль выполняет слово в жизни каждого человека.

Также ясно, что в лечебной медицине, где огромную роль играют расспросы больного, словесные указания, речевое воздействие на больного, учение о второй сигнальной системе приобретает серьезнейшее значение. Слово служит возбудителем множества сложных физиологических механизмов.

Существует ли у животных вторая сигнальная система?

Нет, и это вполне естественно: у животных нет никаких отвлеченных понятий. Если собака на приказание - "ложись", опускается на пол, то это она делает вовсе не оттого, что понимает смысл слова "ложись". Она опускается на пол потому, что у нее выработан условный рефлекс на определенное сочетание звуков, то есть на слуховое раздражение определенного тона, звучания, силы. Стоит отдать собаке приказание то же самое по смыслу, но другими словами, например, "перестань стоять на лапах" или "займи лежачее положение", как ничего не получится. Собака будет стоять. Условнорефлекторной реакции не будет. И вполне понятно, почему собака не "понимает" смысла слов. Она обладает лишь первой сигнальной системой. А на звуковое раздражение словами "займи лежачее положение" у нее условный рефлекс еще не выработан.

У человека же имеется и первая и вторая сигнальные системы.

У человека возбудителями условных рефлексов являются раздражители зрительные, слуховые, вкусовые - все, что относится к первой сигнальной системе, и раздражители, которые заключаются в самом символе слов, произнесенных, написанных или услышанных, - это связано уже со второй сигнальной системой.

Вторая сигнальная система допускает образование весьма сложных цепей из наслаиваемых друг на друга сочетаний одних словесных раздражителей на другие, тоже словесные, приобретенные ранее: эти сочетания и составляют форму нашего мышления.

Разумеется, первая и вторая сигнальные системы существуют у человека не обособленно, не изолированно друг от друга, а в тесной взаимной связи, влияя одна на другую. Надо помнить, что словесное мышление тесно связано и с образным мышлением.

Вместе с тем, слово является для человека возбудителем условных рефлексов, таким же реальным условным раздражителем, каким для животных служит любой фактор внешнего мира: звонок, вспышка света, звук шагов.

Труды Павлова раскрыли еще один физиологический механизм высшей нервной деятельности.

Нужно однако сказать, что установление у людей, в связи с наличием первой и второй сигнальных систем, двух типов далеко не исчерпывает всего вопроса о типах нервной деятельности. Кроме разделения их на две группы по преобладанию в них первой или второй сигнальной системы, нервная деятельность может еще иметь особенности, зависящие от характера протекающих в ней основных процессов: возбуждения и торможения. Эти особенности также создают тот или иной тип нервной деятельности.

Здесь мы подходим к одной из весьма существенных страниц физиологии, созданной павловским гением.

Каковы главные свойства нервной ткани? Способность к возбуждению и способность к торможению. Процессы возбуждения и процессы торможения в различных сочетаниях составляют самые характерные стороны деятельности высшей нервной системы.

Проведя многочисленные опыты, наблюдения, исследования над собаками, Павлов установил, что не у всех животных одинаково протекают процессы возбуждения и процессы торможения, - различны их сила, скорость, взаимное соотношение.

В зависимости от силы нервных процессов, от силы возбудимости типы нервной деятельности распределяются прежде всего на две основные группы: на сильный тип и слабый. Сильный тип в свою очередь распадается на несколько групп. По быстроте протекания процессов в коре головного мозга, по степени уравновешенности процессов возбуждения и торможения, по преобладанию возбуждения над торможением и наоборот - различаются сильный возбудимый неуравновешенный тип, сильный возбудимый уравновешенный, сильный спокойный уравновешенный. Для слабого типа характерна инертность процессов возбуждения и торможения.

Так Павлов установил на животных существование типов высшей нервной деятельности и дал им физиологическое объяснение.

Возникает вполне законный вопрос: можно ли считать такую классификацию пригодной и для людей?

После многих лет изучения этого вопроса и всестороннего его исследования Павлов дал точный ответ. Вот его слова:

"Вопрос о типах нервной системы имеет для всех нас огромное значение... Мы должны считать это точным фактом. Мы с полным правом можем перенести установленные на собаке типы нервной системы на человека... Это согласие фактов на человеке и животных до последней степени убедительно говорит за действительность этой классификации, за правильность этой систематизации".

Таким образом, положение, что люди различаются по характеру нервной деятельности и образуют как сильный, так и слабый тип, а сильный тип в свою очередь разделяется на возбудимый неуравновешенный, возбудимый уравновешенный, спокойный уравновешенный, является неоспоримым.

Как в жизни выглядят люди сильного типа нервной деятельности и люди слабого типа?

Вообще надо сказать, что установление типа нервной деятельности у людей - задача очень трудная. Но все же некоторые вехи дает нам их поведение - в тех условиях жизненных трудностей, - социальных, служебных, бытовых,- в которые человек попадает.

Что характерно для сильного типа нервной деятельности? Умение противостоять тяжелым обстоятельствам, возникающим препятствиям, проявление инициативы, настойчивости, смелости. Если выполняется работа, требующая большого напряжения сил, то человек такого типа нервной деятельности не только выполняет ее, но делает это охотно, получая удовлетворение от преодоления затруднений.

Человек слабого типа, наоборот, склонен уклоняться от трудностей и опасностей.

Различие силы нервной деятельности сказывается, например, при публичных выступлениях. Сильный тип стремится сделать, свое выступление наиболее острым, вызвать и выслушать возможно большее число возражений, привлечь возможно большее внимание к своему докладу. Слабый тип хочет, чтобы его выступление прошло спокойно, тихо, незаметно.

Сильный тип охотно ставит себе трудные, сложные задачи; слабый - уклоняется от них, его привлекают цели, не требующие напряжения для их достижения.

Люди сильного типа нервной деятельности упорны в борьбе; люди слабого типа стараются избегать активной борьбы. Она для них весьма мучительна, поэтому они легко уступают.

Таковы некоторые проявления двух основных видов нервной деятельности: сильного и слабого.

Но представители сильного типа нервной деятельности, как было сказано, не все одинаковы. Есть такие, которые умеют обуздывать даже горячие свои желания. Подобный тип нервной деятельности нужно отнести к сильному уравновешенному типу, в котором возбуждение уравновешивается торможением. Наоборот, в тех случаях, когда вспыхнувшее возбуждение ничем не ограничивается, не сдерживается, мы имеем проявление сильного неуравновешенного типа нервной деятельности, когда процессы возбуждения преобладают над процессами торможения. Это те люди, которые лишены выдержки, нетерпеливы, вспыльчивы, раздражительны.

Однако этим не кончается характеристика типов высшей нервной деятельности. Имеется еще подразделение. Так, человек сильного уравновешенного типа может обладать способностью быстро применяться к меняющимся условиям среды, легко пересматривает свои навыки и привычки, безболезненно приспосабливается к новым, даже трудным условиям жизни. Это будет подвижный, сильный тип нервной деятельности.

Конечно, другим будет инертный тип. Его привычки очень прочны, медленно меняются, приспособление к новой жизненной обстановке совершается крайне медленно и неохотно. Для людей такого типа нервной деятельности переезд на другую квартиру, даже перестановка мебели в комнате уже представляются крайне сложным актом.

Таковы некоторые черты учения Павлова о типах нервной деятельности, примененного к человеку.

Тип высшей нервной деятельности это не есть что-то неизменное, предопределенное, раз навсегда данное с момента рождения. Основные черты нервной деятельности могут меняться, тем самым меняя и весь тип, меняя его свойства, меняя все поведение живого существа. Делает это внешняя среда, обстановка, окружающие условия. Под их воздействием формируются и видоизменяются типы нервной деятельности. Типы создаются прежде всего средой, условиями существования.

Известен следующий интересный опыт. Щенята, родившиеся от одной собаки, были вскоре после рождения разделены на две группы. Каждую группу поместили в особую обстановку.

Щенята первой группы жили в естественных условиях, на свободе; они бегали по двору, находились и среди чужих собак, общались с людьми, резвились ничем не стесняемые. Щенки второй группы находились почти все время в клетке.

Щенята стали подрастать. И тогда над обеими группами начали ставить опыты с условными рефлексами.

Прошло некоторое время и тут обнаружилось, что собаки первой группы, выросшие на свободе, не похожи по своему поведению на собак второй группы. Щенки первой группы выросли веселыми, жизнерадостными, охотно подбегали к людям, проявляли любопытство к другим животным. На условные раздражители они давали нормальные реакции.

Собаки, выросшие в замкнутых, обособленных условиях, в клетке, в условиях как бы тепличных, вели себя совсем иначе. При появлении в лабораторном помещении незнакомых людей или животных они прижимались к полу, у них были заторможенные движения, сильные звуки вызывали дрожь всего тела. Они вели себя так, словно кругом все было полно опасности. Все неожиданное, новое их пугало. Они боялись всего неизвестного.

Так на этом весьма поучительном опыте подтвердилось, что поведение, характер, те или иные черты вырабатываются в зависимости от обстановки, от условий воспитания, от среды.

Вместе с тем становилось ясным, что под влиянием этих же причин складывается тот или иной тип нервной деятельности, определяются реакции живых существ на явления внешнего мира.

Таким образом, окончательно рушилось прежнее представление о том, что в организме живых существ, особенно высших млекопитающих и человека, имеются две независимые друг от друга системы органов: произвольной деятельности, управляемые корой головного мозга, и непроизвольной деятельности, подчиняющиеся автономным, вегетативным, нервам.

Основываясь на работах Павлова, академик Быков, его ученики и сотрудники изучили закономерности взаимоотношений внутренних органов и тканей с высшими отделами головного мозга.

Многочисленные эксперименты были произведены и для изучения других функций организма: обмена веществ, расширения и сужения кровеносных сосудов, таких периодических явлений, как сон, как суточный ритм понижения и повышения температуры тела, как автоматическая работа дыхательного аппарата.

Остроумные, тщательно подготовленные опыты иногда приводили к поразительным результатам. Так, например, удавалось добиться того, что прикосновение холодных предметов вызывало не ощущение холода, а тепла, и наоборот. В некоторых экспериментах кровеносные сосуды руки, опущенной в горячую воду, не расширялись, а суживались. Удавалось также получить отсутствие болевых ощущений кожи при нанесении сильных болевых раздражений. И все это совершалось благодаря участию условных рефлексов, участию коры головного мозга.

Отсюда совершенно ясно вытекало положение, что организм это не механическое соединение двух независимых одна от другой областей. Это единая целостная система, деятельность всех частей которой управляется, координируется единым высшим нервным механизмом - корой головного мозга.

Это физиологически вполне целесообразно. В самом деле.

Представьте себе следующее: перед живым существом возникает внезапная опасность, от нее необходимо спастись. В таком случае нужно повернуться и бежать или, наоборот, собрать силы и напасть на врага, но для этого недостаточно одной работы скелетных мускулов. Чтобы суметь убежать или напасть, необходима мгновенная мобилизация сердца, селезенка должна сократиться и вытолкнуть в сосуды тела свои запасы крови, надпочечники должны усилить свою функцию и выделять больше адреналина, повышающего потребление мышцами сахара, этого источника энергии. Остальные внутренние органы также должны принимать самое интенсивное участие в борьбе организма за свое спасение. Так и происходит. Известно ведь, что в минуту грозной опасности силы удесятеряются. Человек тогда способен, например, перескочить забор, который в обычных условиях представляет для него непреодолимое препятствие; способен сопротивляться с успехом противнику, более сильному, который в другое время легко бы с ним справился.

Чтобы все органы, внешние и внутренние, привести в действие и притом весьма согласованное в короткий срок, управление ими должно совершаться из единого центра. Только такая целостность функций обеспечивает сохранение и развитие жизни, создает наилучшие условия приспособления организма к обстоятельствам внешней среды.

Работы лаборатории Быкова, являющиеся развитием учения Павлова, раскрывают действительный смысл управляющей и регулирующей роли коры головного мозга, в клетки которой поступают через органы чувств все сигналы из окружающего мира.

Становится понятным еще одно очень любопытное, заслуживающее чрезвычайного внимания обстоятельство, установленное в ходе исследований.

Вспомним эксперименты над газообменом, над денерзированной щитовидной железой, которые обнаружили замечательное свойство железы: к ней доходили импульсы от коры мозга не только по нервным волокнам, но и через промежуточную инстанцию - через придаток мозга. Гормон гипофиза выделялся в кровь и с кровью добирался до щитовидной железы. Это, как мы говорили, есть гуморальный способ связи.

Оказалось, что так происходит не только в опытах со щитовидной железой, но и с почками, селезенкой, кровеносными сосудами и многими другими органами. Их лишали нервных связей с корой - перерезали нервные волокна. Но условные рефлексы действовали. Сигналы из высших нервных центров достигали эффекторных органов благодаря деятельности гипофиза, надпочечников и еще некоторых внутрисекреторных желез.

Нужно ли такое двойное сообщение? Не является ли оно лишним? Какой в нем смысл?

Смысл огромный. В этом факторе - тоже жизненная целесообразность. На протяжении миллионов лет в процессе борьбы за существование и естественного отбора выработалась бесперебойность согласованного управления органами тела. Естественный отбор - эта могущественная сила развития - выковывала совместность, точность и быстроту реакций защиты организма, их готовность, их приспособляемость к постоянно изменяющимся условиям внешней среды.

Наряду с всеобъемлющей, организующей, ведущей формой связи - нервной - существует еще добавочная - гуморальная. Наличие той и другой связи способствует борьбе за существование, охраняет безопасность и жизнь организма. Оно может рассматриваться, выражаясь словами К. М. Быкова, как "явление величайшей организованности, обеспечивающей самые сложные проявления жизни".

Каждому из нас знакомы те неясные, "темные" чувства, какие- то непонятные, смутные ощущения, возникающие где-то в глубине организма. Человек здоров, а ему как-то не по себе. Иногда такое состояние проходит, не оставляя следа, но иногда через некоторое время обнаруживается недомогание, а спустя еще некоторое время врачи устанавливают заболевание печени или сердца, почек или легких.

Как это понять? Надо предположить, что все начинается с каких-то нарушений функций, какие-то процессы в глубинах организма начинают протекать неправильно. И органы, с которыми это происходит, посылают в кору мозга необычные импульсы. Необычные импульсы и дают неясные, смутные ощущения.

Значит, кора мозга не только посылает регулирующие приказания тому или иному внутреннему органу, но и получает от него сигналы.

Кора мозга, наш психический мир, наше сознание и воля не только влияют на работу внутренних органов, но и сами находятся под известным воздействием импульсов, идущих оттуда.

Так утверждают последователи Павлова. И не только утверждают, но и доказывают правильность этого рядом интересных опытов.

Сотрудниками академика К. М. Быкова, Е. С. Ивановой и другими, был проделан, например, следующий эксперимент. Образовав с помощью операции фистулу желудка, получили доступ в него сквозь брюшную стенку. Операция была произведена технически так хорошо, что собака вскоре мало чем отличалась от совершенно нормальной.

Через образовавшееся отверстие-фистулу - вливали в желудок воду, которую тотчас выпускали. Получалось, собственно, не вливание, а орошение. Одновременно с этим заднюю правую лапу животного раздражали электрическим током. От удара током лапа отдергивалась - появилась оборонительная реакция.

Спустя некоторое время, после 5-10 таких сочетаний, достаточно "было влить воду в желудок, как собака отдергивала ногу, несмотря на то, что никакого тока не применяли. Мы уже хорошо знаем, в чем здесь дело. Это результат условного рефлекса. Но нас сейчас интересует одна деталь данного опыта.

Условным раздражителем в данном случае явилось орошение водой. Но как это раздражение могло передаться в кору мозга? Разве стенки желудка имеют нервный аппарат, который воспринимает раздражение и посылает его в кору мозга, имеют свои рецепторы?

Да, имеют. Без рецепторов условный рефлекс, как мы знаем из всего предыдущего, не образовался бы. И хотя ни анатомы, ни физиологи не раскрыли еще полностью их строения, доказано, что они существуют. Их нашел видный советский ученый Б. И. Лаврентьев.

Рецепторы, расположенные в стенках желудка, т. е. в ткани внутреннего органа, получили название интерорецепторов, или, сокращенно, интероцепторов, т. е. внутренних рецепторов, в отличие от рецепторов органов чувств - экстероцепторов, т. е. внешних, наружных рецепторов.

Но раз есть интероцепгоры, которые воспринимают раздражения из внутренних органов, то должны быть и нервные проводники, по которым воспринятое раздражение передается в кору мозга.

Таким образом, весь ход опыта показал, что желудок не только получает сигналы от центров коры мозга, но и сам посылает туда по нервным волокнам свои импульсы.

Работы над внутренними органами в намеченном направлении открывали широкие перспективы. В этом отношении особенную роль сыграли исследования ученика академика Быкова Э. Ш. Айрапетьянца, давшие новые, очень интересные результаты. Здесь эксперименты были сложнее, зато они с большой убедительностью приводили к определенным выводам.

У лабораторной собаки не только была сделана желудочная фистула, было еще выведено наружу отверстие слюнного протока. Таким образом, слюна попадала не в рот, а через приспособленную для этого маленькую воронку в стеклянный цилиндрик, подвешенный тут же, у угла рта животного. По делениям на цилиндрике можно было точно устанавливать количество слюны, выделяемой слюнными железами, т. е. определять работу слюнных желез. Это обычная методика опытов, созданная Павловым.

В желудочную фистулу вставили трубку и через нее наполняли желудок водой. Но дело не только в том, что можно было желудок наполнять водой. В эту трубку помещали еще две тоненьких трубочки. Через одну из них вода под известным давлением втекала, через другую - вытекала.

Таким образом, было легко и удобно орошать водой внутренние стенки желудка.

Сами опыты заключались в следующем. Желудок в течение 45-50 секунд орошался водой. В это время собаку кормили мясосухарным порошком, который животные очень любят и на который у них выделяется много слюны. Корм подавался из особой автоматической кормушки без участия и присутствия человека. Все совершалось беззвучно, в немой тишине лабораторной камеры, без шума текущей через трубки жидкости.

Пока собака ела, орошение продолжалось. Конец еды означал конец орошения. На языке павловского учения, как мы уже знаем, это значило, что раздражение стенок желудка орошением сопровождалось подкреплением едой. Так повторили несколько раз.

А затем все так же беззвучно, при той же полной изоляции животного опыт видоизменялся. Орошение желудка продолжалось, но мясо-сухарный порошок отсутствовал. Его убирали. Кормление прекращалось. Произошло ли после этого что-либо достойное внимания? Да, безусловно. Через двадцать секунд, несмотря на отсутствие еды, из слюнной железы начиналось обильное выделение слюны.

Нетрудно понять, что здесь произошло. Выделение слюны явилось результатом условного рефлекса. Клетки, откуда поступают сигналы к слюнной железе, расположены в коре головного мозга. Чем эти сигналы были вызваны? Орошением желудка.

Принять раздражение стенок желудка водой и передать их в центры высшей нервной деятельности - это может, разумеется, произойти только там, где имеются концевые воспринимающие нервные аппараты, т. е. рецепторы, точнее - интероцепторы.

Такое образование условного рефлекса с раздражителем не из внешнего мира, а из стенок желудка показывает, что интероцепторная связь внутреннего органа с мозгом вызывает в коре такой же процесс, который вызывает и импульсы, идущие от экстероцепторов, от органов чувств.

Но в коре мозга под воздействием внешних раздражителей образуются не только условные рефлексы; так протекают еще многие другие процессы, сопровождающие эти рефлексы, такие как торможение, дифференциация, иррадиация. Возникают ли подобные акты и при интероцептивных импульсах - при сигналах, идущих из внутренних органов?

В этом направлении опыты Айрапетьянца, как и ряд работ других исследователей, дали интересные результаты. Вот, например, как проходил один эксперимент над собакой в лаборатории Быкова.

У животного образовали с помощью орошений интероцептивную условную связь желудка с корой мозга. После нескольких орошений желудка, подкрепленных мясо-сухарной едой, слюна выделялась и без пищевого подкрепления. Вое происходило должным образом. Но однажды, в таком же точно опыте слюна не появилась.

Все было, как и в предыдущих экспериментах: орошение в сочетании с едой, а потом орошение без еды. Но секунды проходили за секундами, а ни капли слюны в пробирку не стекало.

В чем же дело? Дело в том, что в этот опыт внесли новый элемент - температуру. Кормление сопровождалось орошением водой в 36 градусов, а потом, когда кормление прекратили, пустили в желудок воду только в 26 градусов. И эта разница решала все дело. Орошение более холодной водой уже не гнало слюну, а наоборот, задерживало. В коре мозга возник процесс торможения условного рефлекса.

Таким образом, интероцепторные импульсы, сигналы из внутренних органов не только создают условные рефлексы, но и погашают их. Кроме того, при них в коре вырабатывается также и дифференцировка, различение орошения 36-градусной водой подкрепленного едой, и 26-градусной без подкрепления едой.

Можно сказать совершенно определенно, что интероцепторы обладают теми же основными свойствами, какими обладают и рецепторы, связанные через органы чувств с внешним миром.

Установление этого обстоятельства и его подтверждение явились серьезным событием в физиологии высшей нервной деятельности.

Как ни значительны были факты, добытые экспериментаторами, они все же говорили о том, что происходило с одним только органом, с желудком. Можно было бы, конечно, сказать, что желудок не является исключением из числа остальных внутренних органов. А раз так, то и они, значит, снабжены интероцепторами.

Но наука требует доказательств. Следовательно, предстояла дальнейшая работа. Нужно было доказать, что и другие внутренние органы обладают способностью посылать сигналы в мозг. Только тогда отдельные факты превращались в общее явление, давали основание для выведения физиологического закона.

Объектом опыта стал кишечник. Даст ли он те же результаты? Обнаружится ли и здесь наличие нервных импульсов, идущих в кору мозга от воспринимающих аппаратов кишечной ткани?

Существует операция образования изолированной кишечной петли по особому способу.

Операция заключается в том, что кусок кишки перерезают с двух сторон. Получается участок кишки, отделенный от всего кишечника. Этот отрезок не омертвевает. Операцию производят таким образом, что сохраняют все нервные волокна и кровеносные сосуды куска кишки целыми, связанными со всей остальной нервной и сосудистой системой организма. Питание и нервная регуляция отрезка не нарушаются, хотя сам этот кусок кишки изолирован от всего кишечника.

Оба пересеченных конца изолированной петли вшивают в кожную рану, т. е. выводят их наружу. А оставшийся в брюшной полости кишечник соединяют вместе, так что в полной мере восстанавливается его непрерывность и проходимость. Техника этой операции так разработана, что по заживлении раны животное возвращается к обычному состоянию, нормально ест, пьет, спит. А изолированный и выведенный наружу кусок кишки находится в распоряжении экспериментатора.

Таким способом не раз пользовались в своих исследованиях сотрудники академика Быкова. На изолированной петле кишки получил интересные результаты и Айрапетьянц, изучая вопрос об интероцепторах кишечника.

Выведя наружу кусок кишки, он поместил в него резиновый баллончик. В баллончик наливалась вода температурой в 6 градусов тепла. Когда впускали воду, то одновременно раздражали электрическим током заднюю лапу животного. Вливалась вода, и тотчас вслед за этим ток шел в ногу и заставлял ее дергаться.

После нескольких таких сочетаний электричество исключалось из опыта. Ток не пускали в ход. И все же как только вода наполняла баллончик, лапа отдергивалась.

Условный рефлекс образовался и действовал. Значит, из стенок кишки в кору мозга шли нервные сигналы. Интероцепторная связь кишки с корой была установлена.

На таком изолированном отрезке кишки обнаружили и другие процессы, обусловленные действием интероцептивных импульсов. Опыты в этом направлении были поставлены с использованием тонкой экспериментальной техники. В то же время они отличались полной убедительностью. Изложим один из них, проведенный Н. Василевской.

Изолированную кишку орошали слабым раствором соляной кислоты определенной температуры. Это сопровождалось одновременно подкармливанием собаки мясо-сухарным порошком. После нескольких десятков таких сочетаний выработался прочный условный рефлекс. Стоило начать делать орошение, как слюна начинала обильно течь. А между тем еду животному уже не давали. Слюну гнал условный рефлекс.

Затем в эксперимент ввели изменения. Для орошения брали не раствор соляной кислоты, а обыкновенную водопроводную воду. Вода имела ту же температуру, что и соляная кислота.

И все же ни капли слюны не появилось. Интероцепторы кишки посылали в мозг импульсы, но корковые клетки пищевого центра как бы сумели различить, отдифференцировать эти сигналы от сигналов, вызванных соляной кислотой. Условный рефлекс не проявлялся.

И здесь, значит, интероцепторные импульсы из стенок кишки не только возбуждали условные рефлексы, но и сопровождались другими корковыми процессами: дифференцировкой, торможением.

Изучение таких органов, как желудок, кишечник, а в дальнейшем - почки, мочевой пузырь, показало, что организм действительно обладает рецепторами, расположенными в этих внутренних органах. Но ведь имеются процессы, играющие важнейшую роль в существовании живых организмов и связанные с работой не отдельных органов, а целых физиологических систем.

Здесь прежде всего нам встречается сердечно-сосудистая система, имеющая всеобъемлющее значение. Посылают ли кровеносные сосуды импульсы в кору мозга? Отвечают ли на них высшие отделы головного мозга, ведающие нервно-психической деятельностью? Одним словом, существуют ли сосудистые интероцепторы?

Перед исследователями стояла трудная задача. Сами условия экспериментирования над сосудами представлялись весьма сложными. Необходимо было найти новые пути, другие приемы, особые способы воздействия на стенки артерий и вен.

Имеется в кровообращении один фактор, значение которого для жизнедеятельности организма огромно. Это - кровяное давление. В здоровом организме кровяное давление есть величина более или менее постоянная. У человека среднего возраста давление крови в артериях равно примерно 130-140 миллиметрам ртутного столба. При нарушении сердечной деятельности или при изменениях в сосудах кровяное давление меняется - повышается или падает, иногда очень значительно. Длительное, а тем более постоянное нарушение кровяного давления есть признак серьезных расстройств функций важнейших для жизни органов, расстройств работы сердца, перерождения стенок кровяных сосудов, нарушения упругости артерий.

Все отделы сердечно-сосудистой системы тесно связаны между собой в своих отправлениях. Изменения деятельности не только крупных артерий или вен, но даже мельчайших сосудиков, даже капилляров, отражается на работе сердца, на частоте его биений, на размахе его сокращений. Точно так же и состояние сердца, ритм сердцебиений, кровенаполнение желудочков и предсердий, сила выбрасывания из сердца крови - все сказывается не только на больших сосудах, но и на самых мелких, вплоть до тех же капилляров.

Только при наличии взаимной связи нарушение процессов в одном отделе сердечно-сосудистой системы может вызвать компенсаторные изменения в другом.

Этим и обусловливается нормальная деятельность всей службы крови в организме.

Совершенно естественно, что проблема согласованности работы сердца и сосудов издавна привлекала к себе внимание исследователей. Как осуществляется регуляция разных отделов сердечно-сосудистой системы?

Самый большой кровеносный сосуд - это аорта. В ней может повыситься кровяное давление. Тогда, разумеется, нарушается правильность работы всего кровообращения. Что же происходит дальше? Остается ли повышенное давление без изменений?

Нет, оно падает. Оно стремится стать нормальным. Сердце начинает биться реже. В аорту, следовательно, поступает меньше крови. Кровяное давление, естественно, снижается.

Становится нормальным кровяное давление - не наступают в организме болезненные явления.

Может повыситься кровяное давление в другом крупном сосуде - в сонной артерии; это очень серьезное явление. Ведь ветви сонной артерии питают мозг. Резкое повышение здесь кровяного давления может вызвать разрыв какой-нибудь даже мельчайшей артерийки и причинить тем самым непоправимую беду - смерть.

Но обычно ничего плохого с ветвями и веточками сонной артерии не происходит. Дело в том, что вслед за повышением в ней кровяного давления опять-таки, как по сигналу, биения сердца начинают замедляться, и тогда кровяное давление выравнивается, становится нормальным.

Кровь приносится в сердце полыми венами, верхней и нижней. Собирающаяся в близких к сердцу отделах полых вен кровь сильно растягивает их стенки. Кровяное давление здесь повышается. Но если в этих местах собирается много крови, значит, в полости сердца ее остается мало. Нехватка крови может нарушить работу сердца и создать, следовательно, опасность для жизни организма.

И опять, вслед за растяжением полых вен кровью, автоматически, как по сигналу, начинается усиление биений сердца. Благодаря этому кровь усиленно перекачивается в сердце, а оттуда поступает в аорту, легочную артерию и дальше, в другие артерии. В результате количество крови в полых венах уменьшается, кровяное давление в них опускается до положенной величины. Нормальная работа сердечно-сосудистой системы восстанавливается.

Каким же образом совершается такая перестройка? Почему сердце в нужные моменты бьется то сильнее, то слабее? Чем объясняется эта приспособляемость сердца к тому, что происходит в больших кровеносных сосудах?

Исследователи, занимавшиеся этими вопросами еще в середине и конце прошлого века, обнаружили механизм такой регуляции. Оказалось, что в стенках так называемой дуги аорты, вблизи самого сердца, и в полых венах в том месте, где они подходят к сердцу, и в определенном пункте сонной аотерии заложены особые образования, чутко воспринимающие давление крови, изменения в нем. Они представляют собой конечные аппараты нервов, идущих из мозговых центров.

Это - рецепторные аппараты. Точнее - интероцепторы.

Механизм регуляции выяснился. Давление крови на стенки больших сосудов воспринимается соответствующими интероцепторами. Возникающие импульсы, сигналы, передаются по волокнам определенных нервов в мозговые центры, а оттуда - тем нервным проводникам, которые замедляют биения сердца, или тем, которые их усиливают, в зависимости от того, что требуется.

Так обеспечивается в каждый нужный момент должная работа сердца, необходимая для нормальной жизни организма.

Все это было установлено уже сравнительно давно точными экспериментами.

На этом успехи в данной области, по существу, временно кончились. Доказать наличие интероцепторов не только в дуге аорты, в полых венах, в сонной артерии, но и в других участках кровеносной сети не удавалось.

Решение задачи взял на себя К. М. Быков со своими учениками и сотрудниками.

Для достижения этой труднейшей цели прежде всего следовало иметь в руках надежный метод, который позволил бы экспериментатору овладеть возможностью по собственному желанию управлять давлением в любых сосудах любых органов.

Такой метод нашли. Он заключался в применении перфузии.

Перфузия дословно означает протекание. Если через какой-нибудь цилиндр или узкую трубку пропускать воду или любую жидкость, то это и будет перфузией. Ученик Быкова и ближайший его сотрудник В. Н. Черниговский и воспользовался перфузией.

На сосудах селезенки, например, опыты были поставлены следующим образом.

Селезенку животного изолировали от всех жидкостей тела; ни капли крови в ее сосуды попасть не могло. Для этого все артерии и вены, входящие в орган и выходящие из него, были перехвачены. Зато все нервные пути селезенки оставались нетронутыми. Нервная связь ее с организмом полностью сохранилась. Артерии и вены селезенки, отделенные от общей системы кровообращения, опустели. Тогда и произвели перфузию.

Через сосуды селезенки прогоняли жидкость особого состава. Она представляла собой насыщенный кислородом физиологический раствор, к которому был добавлен ряд важнейших солей. Этот раствор, циркулируя в сосудах селезенки, играл, следовательно, для ее тканей роль крови. При этом ни одна капля перфузируемой жидкости в кровь всего организма не поступала.

С помощью некоторых приспособлений, соответствующей аппаратуры и инструментов можно было уменьшать или увеличивать давление, под которым указанный раствор вводился в сосуды селезенки. Тем самым по воле экспериментатора понижалось или повышалось давление жидкости на стенки сосудов селезенки.

Как было сказано, все нервные связи селезенки с организмом остались в полной сохранности. Следовательно, если в ее артериях и венах имелись интероцепторы, которые воспринимали давление перфузируемой жидкости на стенки сосудов, то возникающие импульсы должны были передаваться по нервным волокнам в центральную нервную систему и вызывать рефлекторный ответ со стороны всей сердечно-сосудистой системы.

Все это блестяще подтвердилось в опытах Черниговского.

Когда повышали давление перфузируемой жидкости в сосудах селезенки, то вслед за этим наступало понижение кровяного давления в артериях, отходящих от сердца, например, в сонной артепии. Уменьшение давления в сосудах селезенки вызывало, наоборот, повышение давления крови в общем кругу кровообращения.

Опыты Черниговского и еще ряда сотрудников Быкова-Риккель, Делова, Лебедева, Архангельской, Меркуловой с перфузией - подтвердили и на других органах то, что было получено на селезенке. И в фишках, и в печени, и в почках, и в желудке, и в поджелудочной железе наблюдались явления, которые можно было объяснить, только допустив, что в стенках сосудов этих органов имелись интероцепторы, посылавшие импульсы в кору головного мозга и влиявшие на работу общих физиологических систем организма, таких, как сердечно-сосудистая, дыхательная.

Различаясь между собой в некоторых случаях по характеру, реакции центров коры одинаково свидетельствовали о наличии во всех кровеносных сосудах и даже в самой ткани внутренних органов интероцептивных образований.

Интероцепторы, импульсы которых возбуждаются кровяным давлением, имеют свое название - барорецепторы.

Но ими одними не исчерпывается разнообразие воспринимающих концевых нервных аппаратов, заложенных в стенках сосудов. Так, при изучении интероцепторных рефлексов были обнаружены интереснейшие явления, связанные с реакцией корковых центров на химические вещества, которые поступают в кровь различных внутренних органов и обычно вырабатываются внутри организма в процессе его жизнедеятельности.

Есть вещество, называемое ацетилхолином. Предположение, что деятельность нервной системы сопровождается его образованием и происходит при его участии, имеет под собой очень веские основания. Оказалось, что если ввести даже ничтожные доли ацетилхолина в сосуды селезенки животного, то вслед за этим начинается хотя и не очень длительный, но зато очень резкий подъем кровяного давления во всей кровеносной сети. Одновременно происходит усиление дыхания. Оно становится частым и глубоким. Эффект применения ацетилхолина и некоторых аналогичных препаратов можно получить не только на селезенке, но и на сосудах кишечника, почек и ряда других органов.

Напрашивается определенное объяснение: стенки сосудов таких органов обладают интероцепторами, дающими реакцию на подобные химические вещества. Их можно назвать хеморецепторами. Они посылают импульсы, вызванные химическими агентами, в кору мозга, откуда соответствующие сигналы передаются нервам, усиливающим биение сердца, усиливающим дыхательные движения.

Особенно интересны были опыты над веществами, вырабатываемыми самими внутренними органами. Это относится главным образом к железам внутренней секреции.

Адреналин - есть продукт деятельности надпочечников, их гормон. Если подвергнуть селезенку перфузированию, а в перфузируемую жидкость добавить ничтожное количество адреналина, то вскоре появятся изменения со стороны сердца и дыхания: кровяное давление в больших артериях - аорте, сонной артерии и других - резко повысится, дыхание усилится и участится.

Но когда перфузировали надпочечник и ввели в перфузируемую жидкость небольшую дозу того же адреналина, то картина получилась иная: кровяное давление, например, в сонной артерии понизилось. Причем и частота, и глубина дыхательных движений не уменьшилась, а увеличилась.

Такая же доза адреналина, впрыснутая в яремную вену, расположенную на шее рядом с сонной артерией, вызвала резкое повышение кровяного давления. Зато дыхание, усиления которого можно было ожидать, замедлилось и сами дыхательные движения, их размах, уменьшились.

Эксперименты подобного характера, с применением той же методики исследования щитовидной железы, поджелудочной железы показали во всех случаях, что действие гормональных веществ на сосуды и на ткань самих внутрисекреторных органов дает изменения, не схожие, а порой и совершенно иные, чем при поступлении этих веществ в общую систему крови.

Таким образом, нужно признать, что органы внутренней секреции не только вырабатывают гормоны. В них также расположены воспринимающие нервные аппараты, которые импульсы от раздражений гормонами посылают в кору мозга, т. е. в них имеются интероцепторы. Они заложены в стенках сосудов, а может быть, и в самой ткани таких органов.

Это один важный вывод, который с неизбежностью следует из соответствующих экспериментов.

Не менее серьезен и другой вывод. Оказалось, что одни и те же внутренние раздражители не одинаково действуют на организм. Их влияние на физиологические процессы зависит от места приложения раздражителя, точнее от свойств находящихся там интероцепторов. Адреналин, введенный в селезенку, резко повышает кровяное давление, а введенный в надпочечники, понижает его. Отсюда вполне естественно допустить, что действие адреналина может быть благоприятно для организма в одном случае, и неблагоприятно в другом.

А ведь это чрезвычайно знаменательный факт. Он заставляет по-новому оценивать действие таких важнейших для жизни веществ, как гормоны, их роль и значение даже как лекарственных факторов.

Надо вполне согласиться с К. М. Быковым, когда он предполагает, что здесь перед нами, возможно, "откроется совсем новый модус воздействия на болезнетворных агентов" и что уже первые полученные данные "вселяют в нас уверенность в обильной жатве новых фактов и новых представлений".

Открытие тесной связи между корой мозга и внутренними органами, а также наличие в коре мозга, так сказать, представительства внутренних органов, бомбардирующих мозг потоками импульсов, явилось большим событием в физиологии. Оказалось, что кора мозга влияет на работу внутренних органов, на процессы, в них совершающиеся, а внутренние органы в свою очередь влияют на функции коры мозга. Непрерывная сигнализация внутренних органов в кору о своем состоянии, о своей деятельности, о ходе в них процессов, об их нарушениях вызывает образование временных связей, условных рефлексов, их возбуждение, их торможение. Стало ясно, что обнаружен механизм, который, перестраивая работу "внутреннего хозяйства", позволяет организму приспосабливаться к условиям и требованиям внешнего мира, который объясняет единство внешней и внутренней среды.

Многолетние исследования К. М. Быкова и его многочисленных сотрудников дали возможность установить существование интероцепторов и идущих от них в мозг нервных путей, по которым импульсы из внутренних органов передаются в кору.

Однако в этой сложной и, казалось бы, убедительной картине нехватало одного осущественнейшего обстоятельства. Вое опыты приводили к мысли, что интероцепторы действительно существуют, но это, в конце концов, было только логическое заключение. Для того, чтобы оно стало научным фактом, следовало экспериментально его обосновать. Лучшим доказательством служила бы возможность показать, что интероцепторы по желанию экспериментатора могут быть устранены, лишены своих воспринимающих свойств.

В лабораториях института, где работал Быков, этим занялись. И доказательства были получены.

Помог успеху известный препарат - новокаин.

Одним из первых был такой опыт. Вывели наружу отрезок кишки собаки и в ней устроили фистулу. Мы уже знаем, что подобные операции, умело произведенные, хорошо переносятся животными, нисколько не влияя на их нормальное состояние. Через фистулу в кишку вводили слабый раствор соляной кислоты. Одновременно собаку подкармливали мясо-сухарным порошком.

И вот добились того, что одно вливание раствора соляной кислоты без подкармливания вызывало работу слюнных желез, т. е. гнало слюну. Условный рефлекс был создан. Условным раздражителем являлся раствор соляной кислоты.

Тогда вместо соляной кислоты влили раствор новокаина.

Что же получилось? Условный рефлекс исчез. Мало того, теперь, после введения новокаина, вливание снова раствора соляной кислоты долго никакого действия на слюнные железы не оказывало.

Объяснение этому представляется в следующем виде. Ведь новокаин есть не что иное, как анестезирующее, уничтожающее чувствительность вещество. Оно действует лишь на нервную ткань. И оно лишило в стенках желудка чувствительности что-то такое, что имело отношение к нервной ткани и что воспринимало раздражение соляной кислотой.

Значит, это воспринимающее "что-то" могло быть только нервами, оканчивающимися в стенках желудка, т. е. концевыми аппаратами нервов, - только интероцепторами.

Теперь понятно: интероцепторы желудка под влиянием новокаина потеряли чувствительность, они бездействовали, не отзывались на условный раздражитель. Условного раздражителя как бы не было. В кору мозга ничего не передавалось.

Исчез в результате и условный рефлекс.

В опытах Черниговского с сосудами селезенки был применен тот же способ. Вспомним эти опыты. В сосуды вводили лерфузируемую жидкость под большим давлением; тогда падало кровяное давление в больших артериях, идущих от сердца.

Но когда к перфузируемой жидкости добавляли раствор новокаина, то ничего не происходило. Давление в сосудах селезенки увеличивалось, но в больших артериях ничего не менялось. Давление оставалось на прежнем уровне.

Совершенно ясно, что так могло быть только при наличии в стенках сосудов селезенки воспринимающих нервных концевых образований. Новокаин парализовал их чувствительность к давлению и тем самым не допустил появления условного рефлекса.

Такие же эксперименты над сосудами кишечника, поджелудочной железы, надпочечников и ряда других внутренних органов приводили к тем же последствиям.

Применение новокаина, выводившего из строя воспринимающие нервные окончания, доказывало, что в стенках сосудов и в тканях органов действительно заложены интероцепторы.

Все сомнения в этом должны были рассеяться. Точные опыты решили вопрос.

Итак, перед исследователями вырисовывалась ясная картина. Внутренние органы получают приказания от коры мозга. Посылая же в кору мозга свои импульсы, эти органы в свою очередь изменяют ее деятельность, влияют на сознание, психику, волю, поступки.

Становится понятным замечательное предвидение знаменитого русского физиолога Сеченова, который свыше полустолетия назад писал о "темных чувствах", зарождающихся во внутренних органах, о том, что мы не знаем, какими ощущениями мы обязаны рефлексам от желудка, а какими от печени, от других органов.

Тут же уместно ответить на вопрос, который сам собой напрашивается. Если поток импульсов от внутренних органов непрерывно несется в кору мозга, т. е. в область сознания, в область психики, то почему они остаются для нас не известными? Почему мы их не ощущаем, не чувствуем, не знаем? Не лучше ли было бы, если бы каждую секунду мы могли бы по этим сигналам внутренних рецепторов следить за тем, как обстоит у нас дело с работой печени, желудка, селезенки, почек, надпочечников, поджелудочной железы, щитовидной, кровеносных сосудов? Нет, это было бы очень плохо. Непрерывные и многочисленные сигналы, атакующие мозг, наполняли бы сознание хаосом разнородных ощущений, ничто другое не могло бы занимать мозг. Животных это отвлекало бы от того, что происходит вокруг, делало бы их беспомощными перед условиями внешнего мира. Человека это тоже обезоруживало бы.

Нет, это свойство сигналов интероцепторов доходить только до порога сознания, лишь иногда переступая порог, благодетельное и в высшей степени целесообразное свойство. Оно выработано миллионами лет естественного отбора. Оно является сложнейшим защитным приспособлением организмов к условиям существования.

Благодаря этому в психическую область коры мозга, в сознание поступают только те сигналы, те импульсы - как из внешнего мира, так и из внутреннего, - которые в данный момент необходимы. Мозг откликается в силу этого не на все сигналы; многие из них задерживаются, тормозятся.

Этот инженер был совершенно здоровым человеком. Ни на что он не мог пожаловаться, все у него было в порядке. Удивительно было лишь одно: когда раздавался очень высокий, сверлящий звук автомобильной сирены, прорезывающий шум улицы, инженер падал в обморок. И ничего нельзя было о этим сделать. Другие, более низкие, более слабые автомобильные гудки он переносил спокойно.

Впервые подобная история с ним приключилась, когда в его присутствии грузовик наехал на прохожего. Водитель дал резкий отчаянный сигнал, но уже было поздно. Из-под машины извлекли изуродованное, окровавленное тело. При этом страшном зрелище инженер лишился чувств. С тех пор всякий резкий гудок автомобиля повергал его в обморок.

Врачи, выслушивая его, пожимали плечами. Они считали этого пациента чрезмерно нервным субъектом, излишне чувствительным.

Молодая стенографистка услышала из уст своего мужа, что они должны расстаться, что он любит другую. Это был жестокий удар. В комнате, где шел разговор, было полутемно. Она почувствовала, что ее горло сжалось, что ей не хватает воздуха. В то же время она ощутила в области желудка острый болезненный спазм.

И вот каждый раз, когда в полумраке вечера ей встречались на какой-нибудь тихой улице две фигуры, мужская и женская, идущие нежно рядом, болезненная судорога желудка едва не заставляла ее кричать.

Врачи прописывали стенографистке бром, отдых, диатермию желудка. Так как все это мало помогало, врачи находили, что ей надо бороться с мнительностью. Это тоже было безуспешно.

Служащий садоводства однажды пересаживал желтые георгины. Внезапно им овладел бурный приступ тошноты. С тех пор при виде предметов желтого цвета его неудержимо тошнило.

Невропатологи, психоневрологи, психиатры - все, кто имеет дело с нервной системой, знают множество случаев совершенно своеобразных болезненных явлений, странных, не поддающихся объяснению. События, давно прошедшие, лишенные в сущности значения, становятся источниками недугов, болевых приступов, неустранимых страданий.

Многие больные обращаются к врачам с жалобами, которые при самом тщательном обследовании лишены всяких оснований. В организме этих людей не находят заметных отклонений. Их убеждают не обращать внимания, прописывают им с целью успокоения какие-нибудь лекарства. Но ничего не выходит. Страдания продолжаются.

Учение Павлова, работы Быкова раскрыли смысл этих тяжелых нарушений. Это - не беспочвенные жалобы. Явления внешнего мира, случайно совпавшие с событием, которое произвело острое и глубокое впечатление, превращаются в условный раздражитель возникающих временных связей, условного рефлекса. Быков совершенно объективным способом, предложенным еще Павловым, подтвердил на новых фактах справедливость учения великого физиолога, показавшего, что так называемая соматическая область организма, мир внутренних органов, мир растительных процессов, и область нервно-психической жизни представляют собой единое целое. Явления нервно-психической жизни могут глубоко влиять на течение вегетативных процессов, даже вызывать в них расстройство.

Теперь история американского банкира и его сахарной болезни, такая загадочная, становится объяснимой. Упрощая несколько суть дела, можно сказать, что биржевая катастрофа внесла смятение и путаницу в деятельность центров коры мозга, и это нарушило нормальное течение процессов вегетативных органов, в том числе и поджелудочной железы, вырабатывающей инсулин.

Точно так же ясна причина улучшения физического состояния Кити Щербацкой, когда она после разрыва с Вронским уехала на воды. Привычная обстановка дома была связана с любимым человеком и как условный раздражитель всегда вызывала его образ, образ недавнего счастья. Перемена места уничтожила создавшиеся временные связи. Исчез условный раздражитель - исчезли импульсы угнетенной коры мозга, нарушавшие нормальную работу органов питания, обмен веществ. Только так, с позиций современной науки, следует понять историю болезни Кити, вопреки мнению самого Льва Толстого, который стремился показать, что выздоровление Кити явилось результатом сильного влияния на нее христианства.

Загадки перестали быть загадками в свете учения Павлова.

Летчик потерпел аварию во время боевого вылета. Самолет его сбит. Сам пилот тяжело ранен. Обе ноги его сильно повреждены. Однако ему удается путем страшного напряжения сил, ползком, рискуя каждую минуту быть схваченным, добраться до расположения советских частей. Летчик попадает в госпиталь.

Жизнь его спасена, но обе стопы ампутированы и даже пострадали голени. Летчик, бесстрашный, сильный, решительный - теперь инвалид, калека. Навсегда для него недоступна небесная ширь, управление самолетом. Ужасная трагедия пилота представляется непредотвратимой: к чему нужна ему такая жизнь? Вое кончено.

И вот он лежит в госпитале, подавленный, тоскующий. Мрачное настроение владеет им. Медленно тянутся дни и также медленно идет заживление израненных тканей.

Но происходит удивительная вещь. Через несколько месяцев летчик садится за штурвал могучей боевой машины. От болезни, которая должна была надолго приковать его к постели, не осталось и следа. Даже опытный глаз не может заметить, что вместо ступней на ногах у него протезы. Он летает попрежнему, ловкий, смелый, стремительный; его истребитель - гроза для врагов, напавших на советскую страну. Еще одиннадцать фашистских самолетов находят себе гибель, прошитые меткой очередью истребителя с пятиконечными звездами.

Таково содержание правдивой книги писателя Б. Полевого "Повесть о настоящем человеке", рассказывающей о летчике Мересьеве.

Что же случилось? Каким образом инвалид, тяжело больной мог вернуться к активной жизни? Почему процесс лечения, который должен был тянуться долго, может быть, годами, закончился в необычайно короткий срок?

Это сделало стремление раненого к выздоровлению, его жажда жизни, решение преодолеть слабость, сознание долга перед Родиной, звавшее в бой. Все усилие воли, вся неиссякаемая энергия героя-летчика были направлены к тому, чтобы скорее победить болезнь и добиться быстрого заживления ран.

У полковника Советской Армии обнаружили туберкулезный процесс в легких. Болезнь уже далеко зашла. Единственное спасение- создать условия, способствующие задержке процесса. Полковника направляют в Крым. Ему предстоит там долгое пребывание в обстановке полного покоя, полного освобождения от всякой, даже незначительной работы. Это больной, жизнь которого в опасности. Нарушение предписаний врачей угрожает ему серьезным, быть может, непоправимым ухудшением.

Проходит несколько месяцев. Что же, умер тяжелый туберкулезный больной?

Нет, он не только не умер, он выполняет огромнейшую работу. Сложная жизнь колхозов поглощает целиком его время. У него множество дел, множество забот, почти не оставляющих ему возможности отдохнуть, подумать о себе, заняться исключительно своими легкими.

Что же произошло с болезнью? Какими препаратами задержали ее развитие? Этот препарат - душевная сила советского человека. Не только Воропаев забывает о своей болезни, - болезнь как будто забывает о нем. Вот что удивительнее всего. Болезнь словно уходит, вытесняемая огромной жаждой жизни, большими успехами, радостью созидания, строительством новой замечательной жизни.

Человек победил болезнь энтузиазмом, волей, высоким чувством долга, счастьем, которое рождается у того, кто вложил свою долю в общее дело.

Таково содержание романа Павленко "Счастье", рассказывающего о жизни и болезни полковника Воропаева.

Можно ли сказать, что писатели выдумали своих героев, изобразили то, чего в действительности с больными людьми не бывает?

После работ академика Быкова и его коллектива, после изучения влияния коры головного мозга на течение тканевых процессов, так сказать нельзя. Творческое воображение писателя не разошлось с тем, что теперь знает наука.

Разумеется, это не значит, что энтузиазм, душевный подъем, бодрость, вдохновение излечивают всякую болезнь и заменяют лекарства. Это значит только, что состояние психики, безусловно, влияет на течение болезни.

В лаборатории Быкова был проделан следующий опыт.

Как известно, от холода кровеносные сосуды сужаются, от тепла расширяются. Руку человека вставили в сосуд со змеевиком, через кольца которого пропускалась холодная вода. Кожа руки побледнела. Это сузились от низкой температуры сосуды. Таково действие безусловного температурного рефлекса.

Все произошло так, как и должно было быть в подобном эксперименте.

Опыт изменили. В тот момент, когда пускали в змеевик холодную воду, начинал звучать метроном, отбивший 120 ударов в минуту. После двадцати таких сочетаний удары метронома стали условным раздражителем. Холодную воду не пускали, а сосуды сокращались. Это делили удары метронома.

Затем поставили другой опыт. В сосуд со змеевиком направляли теплую воду. Кожа руки краснела. Ее кровеносные сосуды расширялись. Потом к действию теплой воды присоединили одновременное зажигание электрической лампочки красного цвета. И опять выработался условный рефлекс. Одно зажигание красной лампочки без участия теплой воды расширяло сосуды руки.

Мы знаем, что возникновение условных рефлексов происходит при обязательном участии коры головного мозга. Без нее рефлексы образоваться не могут. Это можно было проверить и в данном случае. Если, например, на двадцать пятом сочетании холода и метронома, когда условные рефлексы уже выработаны, пущенный метроном давал 60 ударов в минуту, то цвет кожи руки не изменялся. Она не бледнела. Кровеносные сосуды в ней не суживались. Условный рефлекс, выработанный на 120 ударов в минуту, при 60 ударах не проявлял себя.

То же получалось при замене красной лампы зеленой.

Это значит, что 60 ударов и зеленый свет вызвали явления дифференциации и торможения. А такие процессы могут происходить только в коре мозга.

Все это совершенно естественно и уже известно нам из предыдущего изложения.

Но вот в опыты вводятся новые условия. Заключаются они в том, что вместо последовательного чередования серии безусловных раздражений холодом и условных - метрономом, а затем серии безусловных раздражений теплом и условных - красной лампочкой, начинается беспорядочное смешение отдельных раздражений. За первым же сочетанием на холод сразу идет сочетание на тепло. Звучит метроном, течет холодная вода - сосуды сузились; за этим - красная лампочка, теплая вода - сосуды расширились: и тут же после этого - метроном и холод - опять сужение сосудов; и снова - свет и тепло - расширение сосудов. И так подряд много раз, и все в разбивку. Спокойный ход событий заменяется скачущим.

А это ведь означает, что к мускулатуре сосудов и к их нервной системе предъявляются новые, повышенные требования, их как бы заставляют находиться в постоянном напряжении.

И вот обнаруживаются странные явления. Звучит метроном, но сосуды вместо того, чтобы сузиться, вдруг расширяются. Вспыхнула красная лампочка, но кожа руки бледнеет; сосуды не расширились, а сузились. Все как бы путается. Сосудистые реакции теряют нормальный характер. Рецепторные импульсы, посылаемые в кору мозга, вызывают неправильную работу кровеносных сосудов.

Возникает болезнь - сосудистый невроз.

Причина происхождения сосудистых неврозов, по крайней мере части их, становится, таким образом, до известной степени ясной: это чрезмерное воздействие и беспорядочная смена условных раздражителей.

Нормальная функция желудка связана с правильной работой желез полости желудка, с правильной выработкой желудочного сока. Известно, что как состав, так и количество желудочного сока зависят от характера пищи, ее вкуса и других свойств.

Когда пища попадает в желудок, она действует в качестве раздражителя на интероцепторы в его стенках, и их импульсы, передающиеся в кору мозга, обеспечивают работу желез, выделение желудочного сока.

Ставя опыты над собаками, их стали кормить сахаром, медом. И вскоре у животных обнаруживались изменения в желудочном соке. Очень тонкими и интересными исследованиями было установлено, что в желудке имеются три района расположения желез: на малой кривизне, на большой кривизне и в так называемой пилорической части. Изменения появились в железах всех этих отделов. В итоге прежде всего уменьшилось общее количество желудочного сока, затем, что наиболее существенно, стал резко меняться состав его. Соляная кислота исчезла, а то, что выделялось в желудке, представляло собой кровянистую жидкость, имевшую мало общего с нормальным желудочным соком. Сладкую пищу собаки отказывались есть: они упирались, скулили, пищеварение у них нарушалось, они худели.

То, что с ними происходило, носило определенное название - невроз желудка.

Виновником являлась пища, точнее, качественный характер пищи. Сама по себе, по своим физико-химическим свойствам она была безвредна для организма. Но как раздражитель она вызывала такие интероцепторные импульсы, которые вели к глубоким нарушениям секреции желудка. И, действительно, стоило или медом, как нормальная функция желудка восстановилась в течение нескольких дней. Вое дело было в том, что сахар, мед являлись неадэкватным, несоответствующим пищевым раздражителем.

Происхождение неврозов желудка, по крайней мере части их, получило, таким образом, свое объяснение.

Работы Быкова и его сотрудников вносили должную поправку в существующую теорию неврозов.

Являются ли работы Быкова и его сотрудников только теоретическим успехом или они позволяют уменьшить число человеческих страданий?

Может ли медицина использовать в борьбе за здоровье человека новые данные, добытые учеными?

Нельзя сказать, что уже сегодня во всех больницах и клиниках применяется лечение, вытекающее из положений павловского учения. Но работы советских физиологов указывают новые пути исцеления от многих недугов. Для такого утверждения есть все основания.

В одну из ленинградских клиник поступил больной инженер с нарушением сердечно-сосудистой деятельности. У него было резко повышено кровяное давление и наблюдался ряд других явлений, по которым установить диагноз не представляло трудности. Он страдал так называемой гипертонической болезнью.

Есть разные способы лечения гипертонии. Один из них - применение токов высокой частоты. Действительно, инженеру, которого лечили токами высокой частоты, становилось лучше. Напряжение в кровеносных сосудах падало. Так было в первый день, второй, третий, десятый. Тоже наблюдалось и в одиннадцатый день. Это то и было самым удивительным, потому что никаких токов в одиннадцатый день не применяли. Все было, как и в предыдущие дни, за исключением электричества. Врач только щелкнул выключателем, но тока в аппарате не было; он не был включен.

Между тем тонус, напряжение в кровеносных сосудах ослабело так, точно ток прошел в них и сделал свое лечебное дело.

И это можно объяснить. Щелканье выключателя было условным раздражителем, который десять раз до этого сопровождал применение токов высокой частоты.

В одиннадцатый раз уже один только звук выключателя помогал лечить тяжелую болезнь - гипертонию. Это действие условного рефлекса. Но вместе с тем здесь есть подробность, которая может иметь место только у людей.

Почему кровяное давление у инженера при щелкании выключателя изменялось? Конечно, потому, что больной был уверен в том, что ток пущен. Эта уверенность укрепила выработанный условный рефлекс, сделала его фактором глубокого действия. Но откуда у инженера взялось убеждение в наличии тока? Оно было результатом внушения. Весь ход процедуры, обстановка, слова лечащего врача: "Включаю ток" - внушили ему это.

Внушение, участвующее в условных рефлексах как условный раздражитель, может приводить и к отрицательным последствиям и к положительным. В благодетельных руках умело проведенное внушение способно дать исцеление.

Благодаря работам, о которых мы говорили представляются в новом свете не только многие жалобы больных, но и роль внушения в арсенале средств врача. Это не таинственные манипуляции в полутемной комнате с монотонными движениями - пассами, погружающими пациента в сонливое состояние. Это борьба с распознанными условными рефлексами, нарушающими нормальное течение процессов в органах и тканях. Жалобы больных, какими бы странными они ни казались, во многих случаях не безосновательны, это не проявление каприза, а отражение импульсов, посылаемых в кору мозга и рожденных патологическим состоянием внутренних органов.

Когда врач говорит больному: "У вас все пройдет, у вас ничего особенного нет, вы будете совершенно здоровым", - и всем своим поведением, жестами, улыбкой, отношением заставляет пациента поверить в сказанные слова, то это является оздоровляющим воздействием на больного.

В свете исследований последователей и продолжателей Павлова по-иному выглядят взаимоотношения врача и больного. Врач должен учитывать влияние своего подхода к больному, о своей манеры держаться с ним, как лечебного мероприятия. Умение обращаться с больным, умение вести беседу, задавать вопросы, завоевывать его расположение - все это становится одним из важных условий эффективности воздействия на болезнь, успешной мобилизации сил пациента для борьбы с недугом. Врач должен превращать больного с подавленной, угнетенной психикой в больного с психикой оптимиста. К старой поговорке - "В здоровом теле - здоровый дух" необходимо добавить: "Без здорового духа не может быть здорового тела", как справедливо указывал заслуженный деятель науки профессор А. В. Нагорный.

Надо полагать, что в некоторых тяжелых случаях загадочных, необъяснимых, мучительных психоневрозов допустимо прибегать и к внушению в форме гипноза. Так в ином свете предстает теперь проблема лечения гипнозом.

Работы павловской школы подводят прочное основание под новый способ борьбы с болезнями: защиту клеток мозговых центров от нарушающих их деятельность ненормальных раздражений.

Такая защита возможна. Вспомним учение Павлова об охранительном торможении. Торможение - вот что защищает клетки мозга от чрезмерных или необычных раздражений. Следовательно оно может остановить и возникновение патологических импульсов.

Но торможение - это сон. Последователи Павлова предлагают идти по пути, указанному великим ученым, - применять искусственно вызываемый длительный, глубокий сон для лечения болезней. И прежде всего это касается таких заболеваний, в которых наиболее ясна их зависимость от нервного фактора.

Профессор Ф. А. Андреев применил лечение сном к 400 пациентам, которые страдали язвенной болезнью. Такой способ лечения привел к замечательным результатам: у 90 процентов больных наступило значительное улучшение. У многих наблюдалось полное выздоровление.

Этот результат не может удивить, так как в происхождении язвенной болезни, несомненно, большую роль играет нарушение нормальных процессов в коре больших полушарий головного мозга.

Так называемая гипертоническая болезнь, сопровождающаяся повышенным кровяным давлением, - очень серьезное заболевание, - теперь тоже с успехом лечится сном. Опять-таки это становится понятным, если иметь в виду, что гипертоническая болезнь является следствием нарушения регулирующей работы корковых центров головного мозга.

Профессор А. А. Вишневский подвергал до операций и после них лечению сном больных с переломом костей голени, бедра, плеча, предплечья и получал очень хорошие результаты; под воздействием длительного сна ускорялось выздоровление при воспалительных процессах, при ожогах, при незаживающих так называемых трофических язвах и при ряде других заболеваний.

И это ведь только начало. Несомненно, что внедрение нового метода, углубленное изучение и широкое усвоение его внесет и свой богатый вклад в дальнейший расцвет лечебной медицины.

Учение Павлова и работы его учеников и последователей устанавливают с полной несомненностью, что все процессы в живом организме находятся под неустанным влиянием и под контролем нервной системы. Возникает вполне естественный вопрос: чем объясняется такая всеобъемлющая и решающая роль нервной системы и особенно высших ее отделов, таких, как кора больших полушарий головного мозга? В силу каких условий нервная система обязательно участвует, как ведущее звено, во всех физиологических и патологических функциях организма?

В поисках решения необходимо обратиться к данным, касающимся истории развития жизни на Земле.

Основным свойством каждого организма является его способность давать ответ на раздражения, давать реакцию при изменении среды. Без такого свойства существование организма было бы невозможно.

Изучение эволюции мира животных обнаруживает весьма любопытное обстоятельство. Чем проще построен организм, чем примитивнее его нервная система, тем сильнее способность остальных органов непосредственно отзываться на падающие на них раздражители. Животное с наименее дифференцированными органами и тканями дает прямую реакцию любой ткани на раздражение, какое бы оно ни было. Такой организм как бы не нуждается ни в каких посредниках между ним и средой, не нуждается в каком-либо специальном физиологическом механизме, не нуждается в резко обособленной нервной системе. На самых нижних ступенях жизни у организмов даже нет такого органа, как нервная система.

По мере того, как шло развитие животного мира от низших форм к высшим, появилась и нервная система, сперва в самом примитивном виде. Затем она стала усложняться вместе с усложнением новых видов живых существ. Соответственно этому и ее роль как органа, воспринимающего воздействие внешнего мира, среды, выступала все резче и заметней.

В то же время шел и другой процесс: все остальные ткани и органы теряли способность давать прямую, непосредственную реакцию на падающие на них раздражители.

У человека, стоящего на самой высокой ступени лестницы животного мира в результате исторического развития на протяжении миллионов лет, это выделение нервной системы, - как специального органа, воспринимающего воздействие среды, - из числа остальных физиологических систем и тканей, лишенных свойств отвечать непосредственно на раздражение, достигло наиболее полного выражения. Нервная система как бы взяла на себя целиком задачу связи с внешним миром и внутренней средой. Именно она дает реакцию на все раздражители и посредством рефлекторного механизма перестраивает функции всех органов и тканей, координирует их, организует сообразно складывающейся обстановке. Всякая реакция тканей, органов, любой части тела осуществляется, таким образом, только через нервную систему.

Этим создается и поддерживается высшая целостность сложного организма.

Иван Петрович Павлов охарактеризовал подобное положение нервной системы, ее роль, значение и происхождение следующими словами: "Чем совершеннее нервная система животного организма, тем она централизованней, тем высший ее отдел является все в большей и большей степени распределителем и распорядителем всей деятельности организма, несмотря на то, что это вовсе ярко и открыто не выступает".

Теперь нам ясно, как создалось такое всеобъемлющее значение нервной системы. Оно сложилось в результате исторического развития жизни на Земле. По этой же причине так велика роль нервной системы в возникновении и течении болезней. Ведь болезнь - это и есть реакция организма на вредоносное патогенное раздражение. А реакция организма в основном и определяется реакцией нервной ткани.

В этом смысле весьма показательны опыты, произведенные в Институте общей и экспериментальной патологии Академии медицинских наук СССР над мышами. Эти животные родятся недоразвитыми. Только к пятнадцатому дню у них заканчивается формирование важнейших физиологических систем, и они приходят в состояние полной функциональной готовности.

В организм таких мышей, еще неразвившихся, только что родившихся, вводили столбнячный яд, столбнячный токсин. Как должен был повлиять яд на беспомощных, еще слепых, не умеющих держаться как следует на лапках животных? Казалось бы, быстрая гибель от столбняка в этом случае неизбежна.

Но, несмотря на то, что количество впрыснутого токсина было так велико, что оно убило бы вскоре взрослое животное, только что родившийся мышонок оставался жив. Дальше местных явлений, то есть изменений на том месте, куда ввели токсин, никаких последствий не обнаруживалось.

Объяснение, наиболее достоверное, может быть одно: новорожденная мышь еще не способна отвечать типической реакцией на действие раздражителя даже такой большой силы, как столбнячный токсин. Аппарат, воспринимающий такие раздражения, еще находится у нее почти в зачаточном состоянии. Только через пятнадцать дней, когда нервная система достигнет полного развития, эта способность у подросшего животного сформируется в достаточной степени, станет полноценной функцией. Вот тогда введение мышонку пятнадцатидневного возраста того же столбнячного токсина уже вызовет обычное заболевание со всеми характерными для него явлениями, вплоть до гибели.

Эти интересные эксперименты помогают понять значение нервной системы как в здоровом, так и в больном организме. Иван Петрович Павлов мог сказать с полным правом: "Нервная система есть не только дирижер всех физиологических нормальных процессов, но и болезненных, патологических".

Покинем теперь лаборатории, клиники, больницы, выйдем на широкие просторы жизни и взглянем на человека в окружающем его мире.

С точки зрения основных положений, сформировавшихся на материалистическом фундаменте учения Сеченова и Павлова - этих великих основоположников физиологии, - окружающий мир не только формирует и развивает сознание, он также через кору мозговых полушарий создает условия или порождающие патологию внутренних органов, или не допускающие ее. Исходя из вполне научных оснований, надо думать, что причина многих внутренних болезней, источник которых пока еще не известен и не понятен, тоже заложена в условиях внешней среды.

При таком воззрении, что же представляет собой окружающий мир? Это - громадный комплекс условных раздражителей. Образуя временные связи, они влияют не только на область психики, но и воздействуют на течение физиологических процессов внутренних органов. Воздействие может быть благотворным; оно может быть отрицательным и тогда возникают те или иные болезни. Что же такое окружающий мир? Это действительность, в которой человек живет.

Но на Земле нет единой действительности. Есть действительность социалистического мира и действительность капиталистического мира. В странах буржуазного строя благоденствует только класс капиталистов. Огромное же большинство населения, особенно рабочий класс, живет в обстановке свирепой борьбы за существование, в обстановке угрожающей безработицы, кризисов, печальной старости, нищеты, в атмосфере неуверенности в завтрашнем дне, в разлагающей атмосфере конкуренции и благополучии одних, основанными на разорении других. Труд для подавляющей части населения является трудом подневольным, выматывающим силы, подрывающим жизнь.

Может ли такая среда, такая обстановка, такая действительность давать условные раздражители положительного характера, благоприятные для здоровья? Разумеется, нет. Вот отчего в странах капитализма растет число заболеваний, увеличивается смертность, особенно в годы после второй мировой войны, так жестоко обострившей все противоречия в жизни буржуазного общества.

Советская действительность, это действительность страны, идущей по пути к счастью всего своего народа. В ней нет паразитирующих классов рядом с нищенствующими миллионами людей. Труд здесь - дело доблести, дело чести, дело геройства. Он доставляет громадное удовлетворение, он несет с собой уважение, почет, славу, признание, он превратился в дело благородного соревнования, его всенародно награждают.

Счастливое, радостное детство, здоровая воодушевляющая работа, заслуженный отдых, обеспеченная старость - вот та среда, которая окружает человека в стране Советов. Психика советских людей свободна от угнетающих условных раздражителей.

Вот отчего цифры показывают уменьшение в СССР распространенности заболеваний, падение детской смертности и увеличение продолжительности человеческой жизни.

Советский строй - это вдохновляющий источник здоровья и цветущей жизни.