Глава девятая. Когда мозг спит

В замечательном романе Льва Николаевича Толстого "Война и мир", отразившем грандиозную эпопею Отечественной войны 1812 года, описывается смерть одного из главных действующих лиц - князя Андрея Болконского. Во время Бородинского сражения князь Андрей был ранен осколком гранаты. Через несколько дней он умер.

Отчего погиб князь Андрей? От тяжелого ранения? Конечно, судя по тому, что можно прочитать в романе, рана в живот и бедро была, видимо, серьезной. Но если бы и наши дни человека с такой раной доставили в больницу, то любой квалифицированный врач-хирург сделал бы нужную операцию и, вероятно, спас больного. И сама операция не явилась бы исключительной по своей сложности.

Князь Андрей умер не от ранения, а от гангрены, опасности которой доктор, осматривавший Болконского, не мог устранить, умер от общего заражения крови. Великий художник и тонкий наблюдатель Лев Толстой ярко нарисовал картину смерти Болконского.

В том же сражении под Бородином был ранен в бедро генерал Багратион. Мышцы, нервы и кость ноги получили большие повреждения. Хирурги, которые оказывали Багратиону помощь, понимали, что надо сразу же сделать операцию, удалить верхнюю часть разбитого бедра и, может быть, даже часть таза. Сложная это была операция? Сложная, но в наши дни ее выполняет любой квалифицированный хирург.

Почему же она не была сделана Багратиону? Тогдашние хирурги не решались сделать ее. Они очень хорошо знали, что операция не спасет раненого. Хирургам было ясно, что после операции неизбежно наступит гангрена, а за нею - смерть.

Вот почему Багратиона не оперировали. Хирурги были бессильны перед его раной.

27 января 1837 года на дуэли с Дантесом был смертельно ранен великий поэт Пушкин. Пуля попала в нижнюю часть живота. В чем выразилась бы в настоящее время лечебная помощь Пушкину? Ему сделали бы лапаротомию, то есть вскрыли бы брюшную полость, извлекли бы пулю, проверили бы целость кишечника, затем зашили бы рану, и самое большее через месяц-два Пушкин выздоровел бы.

Но доктор Арендт, вызванный к поэту тотчас после дуэли, являвшийся одним из видных врачей Петербурга того времени, даже и не подумал об операции. И со своей точки зрения он был прав. Операция все равно ничего бы не дала. За ней последовало бы то, о чем мы говорили, - гангрена.

Гангрена, смертельное заражение крови - вот что связывало руки хирургов. Тогда не умели обезвреживать, предохранять раны от микробов, да и о -самих микробах не имели правильного представления.

Существовала и вторая причина, парализовавшая хирургию того времени. Она играла не меньшую роль, чем первая. Это была боль.

В том же романе Толстого есть несколько интересных с этой точки зрения строчек. В них речь идет о другом действующем лице, об Анатолии Куракине. Ему во время Бородинского сражения отрезали раненую ногу, произвели ампутацию. Чтобы хирург мог выполнить операцию, несколько фельдшеров "навалились на грудь" лежащего на столе Куракина и держали его.

Иначе нельзя было оперировать. Раненый испытывал нечеловеческие боли, отчего он вырывался, дергался, крутился. Ампутация ноги - это сравнительно простая операция. Ее можно произвести даже при судорожных толчках и резких движениях оперируемого. Но операция большая, точная, сложная, требующая величайшей осмотрительности и осторожности, такая, например, как операция внутри брюшной полости, большей частью не может быть сделана, когда тело больного изгибается и корчится от невыносимой боли.

Дело заключается не только в естественной человеческой жалости, но и в том, что такая операция требует обязательно полной неподвижности оперируемого. Иначе операции не сделать. Боль же заставляет оперируемого корчиться и тем самым препятствует работе хирурга.

Гангрена и боль на протяжении многих сотен лет не позволяли хирургии идти вперед, тормозили ее развитие. Искусство операций развивалось очень медленно.

Конечно, это не означает, что врачи не пытались производить операции на внутренних органах. Думать так было бы неправильно. И в самые давние времена врачи производили большие полостные операции. Известно, например, что Юлий Цезарь появился на свет необычным путем. Врачи древности извлекли его с помощью чревосечения, через вскрытую брюшную полость матери. Отсюда и название подобной операции, которую и в наши дни приходится иногда применять, - кесарево сечение. Время от времени на протяжении истории прибегали к полостным операциям всякого рода. Но результаты таких операций оказывались, как правило, печальными.

Неудивительно, что наука и искусство хирургии проявляли себя почти исключительно в той области, которая была более доступна для применения ножа - на конечностях. Крупнейшие врачи древних, средних и новых веков изобретали и предлагали новые способы операций большей частью только на руках и ногах, на лице и шее. И очень редко - в полости груди, живота, таза и, тем более, черепа.

Необходимо еще иметь в виду, что неимоверная боль, вопли, безумные крики, мольбы, сопровождавшие операции, заставляли хирургов, как бы они собой ни владели, спешить, не терять ни одного мгновения. А в известной мере и это мешало врачам быть вдумчивыми, изучать, проверять, улучшать на практике методы операций.

Помещения, где производились в донаркозную эру операции, были скорее похожи на камеры пыток, нежели на больницы. С двух сторон расположенного посредине комнаты крепкого стола были вбиты в пол железные скобы с продетыми сквозь них широкими, толстыми ремнями из особо прочной кожи. Такие же ремни свешивались с колец, укрепленных на потолке. Все это служило для привязывания оперируемого к столу так, чтобы он не мог даже шевельнуться.

Во время операций стоны и крики больных разносились по прилетающим улицам. Прохожие торопились уйти прочь от этого здания пыток.

Сама операционная представляла собою страшное зрелище: и больной, и хирург, и его помощники были залиты кровью; кровью были залиты также стены и пол. Хирург должен был обладать или равнодушием к страданиям больного, или стальными нервами и необыкновенной выдержкой. В таких условиях вести операцию могли только наиболее мужественные врачи.

Неудивительно поэтому, что врачи во все времена стремились найти способ укрощать боль. Есть основания полагать, что египетские врачи умели приводить своих пациентов в бесчувственное состояние. В глубокой древности было известно как наркотизирующее средство сок индийской конопли. Гален, знаменитый врач из Пергама, живший во II веке нашей эры, знал, что из растения мандрагоры, или "Адамовой головы", можно изготовить напиток, обладающий усыпляющим действием. Тысячу лет спустя хирурги пользовались губкой, смоченной в экстракте, добытом из головок мака. Губку подносили ко рту оперируемого и заставляли его глубоко вдыхать испарения макового сока. Спустя некоторое время больной засыпал. В то время медики называли эти губки "яблоками сна".

Но все это, разумеется, не давало желаемых результатов. Все имевшиеся средства делать людей нечувствительными к боли действовали преимущественно лишь при поверхностных, несложных операциях или операциях, длившихся весьма короткий срок. Поэтому больных все равно приходилось крепко-накрепко прикручивать к столу, так как прикосновение ножа хирурга большей частью вызывало их пробуждение.

Но все поиски такого средства, которое действительно избавляло бы человека от боли, средства, которым можно было бы управлять, регулировать, удлинять или сокращать продолжительность глубокого искусственного сна, не приводили к цели.

И только в середине XIX века положение резко изменилось.

В один из первых дней декабря 1846 года знаменитый русский хирург Николай Иванович Пирогов осматривал пришедшую к нему на прием больную. Лицо его было серьезно, а во взгляде мелькала жалость, когда он смотрел на стаявшую перед ним женщину, так как ей угрожали операция и страдания, причиняемые болью.

Тщательное и повторное обследование больной приводило к одному и тому же результату. Грудная железа была поражена раком, и ее нужно было удалить возможно скорее.

Удаление грудной железы со всеми близлежащими лимфатическими железами и лимфатическими узлами - это очень большая операция, захватывающая обширную поверхность.

Однако Пирогов обладал уже таким громадным опытом врача и искусством хирурга, что никто в благополучном исходе операции не сомневался. Для него она являлась обычной.

И все же операция, произведенная у этой женщины, оказалась не похожей на другие. В нее Пирогов впервые ввел нечто новое.

В назначенный день больная лежала на операционном столе, и шли последние приготовления. И вот тут ассистентов хирурга и его учеников, присутствовавших в операционной, начало охватывать удивление. Пирогов не приступал к операции и, видимо, был очень взволнован. Он нетерпеливо посматривал на дверь. Его всегдашняя твердость, выдержка и спокойствие как будто изменили ему.

Вдруг в операционную торопливо вошел служитель аптеки больницы. В руках он держал бутылку с бесцветной, прозрачной жидкостью. Это было то, чего ждал Пирогов. Хирург быстро взял бутылку и направился к операционному столу.

- Делайте так, как я буду делать, - сказал он ассистенту.

Из бутылки Пирогов налил немного жидкости на носовой платок и приложил его к лицу больной. Острый своеобразный запах распространился по операционной.

- Дышите глубоко, - сказал Пирогов, наклоняясь к голове больной. - Не бойтесь.

Через несколько минут в операционной раздалось спокойное дыхание женщины.

Пирогов передал ассистенту бутылку с бесцветной жидкостью и сказал ему, что ею время от времени надо смачивать платок и подносить к лицу больной. Затем он взял скальпель и приступил к операции. И вот здесь произошло нечто поразительное. Хирург делал разрез за разрезом, а оперируемая не издавала ни единого стона. Она спала.

Все присутствовавшие были ошеломлены. Боль даже не разбудила больную. Боль оказалась как бы уничтоженной.

Через часа полтора все кончилось. Операция удалась как нельзя лучше. Больную отнесли в палату. Она продолжала спать.

Только через полчаса женщина проснулась. Первое, что она увидела, было склоненное над ней лицо Пирогова.

- Ну, как вы себя чувствуете? - спросил он голосом, выдававшим его сдерживаемое волнение. - Было вам больно во время операции?

Больная посмотрела с недоумением на большую повязку, окутывавшую ее грудь и плечо, и подняла брови.

- А разве операция уже была? - удивилась она. - Я ничего не чувствовала.

Хирург встал и ничего не сказал. Но на лице его, обычно строгом и сосредоточенном, появилось выражение полного удовлетворения. Казалось, он был растроган одним тем, что больная избегла страшных страданий.

Так прошла первая пироговская операция, сделанная под наркозом. Для обезболивания был применен серный эфир, усыпляющие свойства которого были обнаружены незадолго перед этим.

Правда, года за два до этого уже стало известно, что существует особое химическое вещество, закись азота, также позволяющее погрузить человека в сон, во время которого ему можно безболезненно произвести операцию. Но оказалось, что действие закиси азота, или "веселящего газа", продолжается короткий срок. Следовательно, он пригоден только для небольших операций, таких, например, как извлечение зуба или вскрытие нарыва на пальце. "Веселящим газом" закись азота называют потому, что в начале при вдыхании его возникает у больного приподнятое, веселое состояние.

Серный эфир был введен в медицину как наркотизирующий препарат в 1846 году, закись азота - в 1844 году. А в 1847 году появилось еще одно вещество, погружавшее человека в глубокий сон и делавшее оперируемого совершенно нечувствительным к боли, даже самой резкой. Это была густая маслянистая жидкость, получившая название хлороформа.

Пары закиси азота, серного эфира, хлороформа явились чудесным даром, который медицина принесла страждущему человечеству.

Встретило ли введение в медицину средств, устраняющих боль, всеобщее признание?

Нет. Открытие болеутоляющих свойств хлороформа и эфира встретило у множества врачей отрицательное отношение. Противники наркоза утверждали, что искусственное усыпление должно быть запрещено, так как оно идет вразрез всему тому, что существовало со дня сотворения мира. Кроме того, - и это, пожалуй, было самое главное - уже появились сведения, что применение хлороформа и эфира дает осложнения и отмечались даже смертельные исходы. А такие случаи, действительно, имели место, и никто не знал, почему осложнения возникали и как с ними бороться.

Неудивительно, что наркоз был мало распространен. Его применение носило случайный характер. Огромное большинство больных полрежнему оставалось обреченным на муки и страдания.

Совершенно другое получилось, когда вопрос о наркозе стал разрабатываться русскими учеными, особенно гениальным русским хирургом Николаем Ивановичем Пироговым. Можно сказать без всякого преувеличения, что он был, по существу, истинным творцом наркозного метода борьбы с болью.

В декабре 1846 года Пирогов произвел под эфирным усыплением большую, очень сложную операцию удаления грудной железы. Несмотря на длительность операции, больная все время спала и ничего не почувствовала.

За этой операцией последовали и другие во все возрастающем количестве. Уже в марте 1847 года появилась в печати статья Пирогова, где описывались случаи употребления с огромной пользой серного эфира.

С присущей ученому пытливостью он проверил его действие не только на животных и больных людях, но и на самом себе. Этого тоже ему показалось мало. Он выискивал людей, готовых добровольно подвергнуться испытаниям, и на них изучал тщательно и всесторонне явления, связанные с наркотизированием.

Результатом всей его гигантской работы явилось опубликованное им на разных языках сообщение о своих обширных клинических и экспериментальных исследованиях. Они позволили сделать чрезвычайно важные выводы о влиянии наркоза на организм и содержали практические указания, имевшие огромное значение для хирургов при пользовании наркозом.

Это была первая в мире обобщающая научная работа о применении эфирного наркоза.

Труды Пирогова и в этой области получили известность во всех странах и сыграли решающую роль в распространении способов обезболивания в хирургии. Началось во всех странах применение наркотизирующих средств. В медицине наступила новая эпоха, обещавшая небывалые плодотворные перспективы.

Есть все основания называть Пирогова основоположником производства операций под наркозом.

Работы великого хирурга носили разносторонний характер и внесли много нового в область применения наркоза. Так, он усовершенствовал технику применения эфира и предложил свой способ усыпления, который во многих случаях оказался наиболее удобным. А когда до него дошли сведения о хлороформе и он познакомился с последним на практике, применив его тотчас в своей клинике, то ему сразу стали ясны не только превосходные качества этого препарата, но и ошибка, которую допускали почти все врачи, применявшие при операции хлороформ. Ошибка заключалась в том, что платок, на который наливали хлороформ, плотно прижимали к губам и к носу больного. Считалось, что чем концентрированнее хлороформ, тем наркоз лучше. Пирогов быстро разгадал ошибочность такого взгляда. Он доказал, что надо обязательно хлороформ разбавлять кислородом, т. е. смешивать его с воздухом. Хлороформ в такой концентрации вызывал спокойный сон и давал меньше осложнений.

Способ Пирогова стал позже, даже когда вместо платка стали применять специальные наркозные маски, законом для всех, кто занимался и занимается хлороформированием оперируемых.

Еще одна крупнейшая заслуга принадлежит Пирогову. Он впервые применил наркоз в боевой обстановке, во время сражений. Это произошло в 1847 году на Кавказе при осаде крепости Салты. Вот что он написал в своем "Отчете":

"Россия, опередив Европу, показывает всему просвещенному миру не только возможность в приложении, но и неоспоримость благодетельности действия эфирования на раненых на поле самой битвы".

Пирогов не был одинок в России. И другие передовые русские хирурги решительно встали на защиту наркоза. 9 декабря 1847 года московский профессор Поль провел операцию под хлороформом, и очень удачно. А в Крымскую войну 1854-1855 гг. уже ни одна операция не проводилась Н. И. Пироговым без хлороформа. За все время войны было сделано до десяти тысяч наркозных усыплений - цифра для тех времен грандиозная! Ведь это было только на заре наркозной эры. Такое число операций под наркозом показывает, что русские врачи и в этой области медицины шли в первых рядах.

Известный русский физиолог А. Филомафитский успешно изучал действие эфира. Его работы по изучению наркоза имели особенное значение для борьбы с осложнениями, сопутствующими операции. Именно Филомафитский первый заложил основы учения о противопоказаниях к применению хлороформа и эфира. Как оказалось, не во всех случаях можно пользоваться этими усыпляющими средствами. При ряде болезней внутренних органов - легких, печени, сердца и других - к наркозу нельзя прибегать. Иначе возникают разные осложнения вплоть до самых тяжелых.

Благодаря трудам Филомафитского стали возможными борьба с осложнениями при даче наркоза и их предупреждение. Это означало спасение жизни многим людям.

Следует отметить еще одну заслугу Филомафитского. Он сконструировал и ввел в медицину ту маску для наркоза, которой пользуются и теперь и которая неправильно называется маской Эсмарха.

Техника наркотизирования, умение погружать в наркозный сон находились в России тоже на большой высоте. Пирогов, например, сделавший, вероятно, самое большое число операций, не потерял ни одного оперированного, т. е. ни один больной не скончался от осложнений, связанных с применением самого наркоза, хлороформа или эфира.

Московская статистика 1896 года показала, что один случай смерти от хлороформа падал примерно на шесть тысяч операций, что составляло меньше, чем две сотые процента. Это очень немного. Подобный факт бесспорно свидетельствовал о высоких технических качествах русских наркотизаторов. Конечно, и в других странах значение техники наркотизирования всегда оценивалось высоко. Ведь от умения давать наркоз часто зависит исход операции.

За последние десятилетия нашего времени благодаря наркозу были введены в хирургию такие операции, о которых не могли мечтать не только в начале, но даже в середине и конце прошлого века. Для рук хирурга стали доступны все внутренние органы и даже центральная нервная система.

Обезболивание способствовало прогрессу в области хирургии. Наркоз сыграл роль стимулятора в хирургии даже тогда, когда размах оперативного вмешательства сдерживался серьезнейшими препятствиями в виде всяких инфекционных осложнений ран, устраненных впоследствии только антисептикой и асептикой.

Наркоз был и остался великой силой.

Вернемся еще раз к началу наркозного века. Вспомним, что закись азота стала известна как средство для наркоза в 1844 г., серный эфир - в 1846 г. и хлороформ - в 1847 году. Таким образом, наркоз стали применять немного более ста лет назад.

Естественно, что все виды наркоза изучались и изучаются на протяжении всего столетия. Время от времени появляются новые наркотизирующие вещества, и они тоже всесторонне изучаются.

Это совершенно понятно. Ведь наркотизирующие средства отнюдь не безразличны для организма. В большом количестве - это сильнодействующие, даже вредные вещества. Для наркоза надо применять их с величайшей осмотрительностью. Как мы говорили, техника наркотизирования, умение с наименьшим количеством наркотического вещества получить нужный результат играют большую роль. Иногда несколько лишних капель наркотического вещества уже причиняют вред.

Вот почему так тщательно изучают действие наркоза, стараясь найти способы уменьшить возможную опасность при его применении.

В то же время исследователи стремятся отыскать новые виды наркоза и новые способы обезболивания, лучшие, чем существующие.

В течение периода, прошедшего с начала применения хлороформа, закиси азота и серного эфира, появился такой способ, как местная анестезия, когда обезболивают только тот участок тела, где непосредственно производится операция.

Обезболивание здесь достигается впрыскиванием раствора новокаина.

Применяется также спинномозговая анестезия, которая заключается в том, что новокаином как бы перехватывается спинной мозг в каком-либо определенном месте. Через спинной мозг проходят все нервы, управляющие движением и чувствительностью туловища, рук, ног. Следовательно, выключение того или иного участка спинного мозга прекращает передачу в головной мозг болевой чувствительности этих частей тела.

Если не нужно допустить передачу в головной мозг болевых раздражений, например, от ноги, то в спинномозговой канал, точнее, в так называемое подпаутинное его пространство, впрыскивается раствор новокаина на уровне поясничных позвонков. Если нужно обезболить область живота, то новокаин впрыскивается на уровне нижних грудных позвонков.

Чем выше область операции, тем выше в спинномозговой капал вводится анестезирующее вещество.

При местной и спинномозговой анестезии человек не спит, но боли не чувствует.

Это было еще одним значительным успехом в разрешении проблемы обезболивания.

Однако все способы уничтожать боль имели большие недостатки. Например, сама дача хлороформа или эфира сопровождалась весьма неприятным состоянием больного: при проникновении хлороформа или эфира в дыхательные пути больной испытывал удушье, возбуждение, ощущение падения куда-то. Пробуждение после наркоза сопровождалось тошнотой, рвотой, тяжелой головной болью и другими расстройствами, длившимися иногда не только часами, но и днями. Оперируемые долго чувствовали себя очень плохо уже не от самой операции, а от наркоза.

Местная и спинномозговая анестезия тоже имеют свои недостатки при больших операциях: довольно длительный процесс введения обезболивающего препарата, волнение, страх, тяжелые переживания больного, сознающего, что он подвергается операции. Бывают случаи, когда у оперируемого вдруг наступает обморок, хотя он даже не чувствовал прикосновения ножа.

Разумеется, ученые искали такой вид наркоза, который был бы лишен всех этих недостатков. Предлагались те или иные средства в различных сочетаниях, с различными способами применения. Однако каждый раз наступало разочарование.

Задача, действительно, являлась очень трудной. Во всех странах ученые стремились ее разрешить, но цель оставалась недостижимой. И все же задача была решена. Это произошло несколько десятков лет назад в России.

Успеха добился петербургский профессор Н. П. Кравков.

Кравков был фармакологом. Он занимался изучением действия на организм различных химических веществ и возможности их использования как лекарств. С этой целью он производил множество опытов на животных.

Работы над препаратом, называемым гедонал, носили тот же характер. Гедонал принадлежит к числу успокаивающих лекарств. Его прописывали нервным больным при бессонице, если только она не вызывалась сильными болями, так как в этих случаях гедонал оказывался бесполезным.

Испытывая на лабораторных животных действие гедонала, Кравков ввел его раствор прямо в вену. Это был период, когда ученый как раз все свое внимание уделял изучению средств, годных для получения общего наркоза путем действия их на мозг через кровь. До гедонала ученым уже были применены другие вещества, которые вызывали сон, но эффект от них не удовлетворял профессора: усыпление оказывалось или неполным или непродолжительным. Если увеличивали дозу препарата, чтобы вызвать глубокий сон, то наступало отравление.

Опыты продолжались. Шли месяцы за месяцами.

И вот гедонал оказался тем кладом, который искали. Со свойственной ему тонкой наблюдательностью Кравков заметил по почти неуловимым признакам - по движению грудной клетки, дыхательному ритму, а потом по вполне отчетливым данным - по бесчувственности к боли, зрачковой реакции, состоянию животного после пробуждения, что применение гедонала дает очень хорошие результаты. Собака находилась в состоянии, очень похожем на глубокий нормальный сои и в то же время сопровождающемся полной анестезией.

Дальнейшие опыты показали, что это не ошибка, не случайность. Гедонал давал быстрое продолжительное усыпление, не нарушавшееся при самых серьезных больших операциях.

Теперь предстояло перенести исследования в клинику. И тут Кравкову пришел на помощь один из виднейших хирургов того времени профессор С. П. Федоров.

Федорову ясно было, какие неисчислимые преимущества несет с собой новый метод - введение наркотизирующего вещества в ток крови, представляющий прямой путь в мозг. Отпадает все: длительная процедура начальной части общего наркотизирования и местного анестезирования, переживания больного, посленаркозные осложнения. Если только действительно найден нужный препарат, то сон будет наступать быстро, в течение двух-трех минут. После операции больной, проснувшись, станет чувствовать себя бодро, почти так, как после обычного крепкого здорового сна.

В клинике Федорова гедонал подвергся тщательнейшему изучению и был впервые в мире применен на человеке. Локтевую вену больного прокололи иглой и влили в кровь раствор гедонала. Через две минуты, ничего не успев почувствовать, он уже спал. Операция началась, и до конца ее сон был ровный, глубокий, спокойный.

Победа ученого была полная. Она тем более представлялась заслуженной, что Кравков не имел предшественников и являлся, в сущности, единственным творцом нового метода. Тысячи людей, вынужденных лечь на операционный стол, обязаны ему избавлением от неприятных, порой мучительных ощущений, сопровождающих общее и местное обезболивание.

В дальнейшем были найдены препараты, еще более успешно служившие для внутривенного наркоза: например, пентотал, гексонал и другие. В настоящее время чаще всего пользуются гексоналом - более эффективным средством, чем гедонал, который уже почти не применяется.

Но изучение наркотизирующих средств на этом не остановилось. Огромная исследовательская работа продолжается. Изучаются не только сами эти средства, но и состояние организма при их применении, состояние отдельных органов.

И хлороформ, и эфир, и гексонал, и все остальные наркотические препараты могут, как мы уже говорили, вызывать - одни в большей степени, другие в меньшей - изменения в печени, в почках, в сердце, в селезенке, крови, мозгу. Значит, надо знать, где какие изменения происходят, и как их предупредить, а также как от них избавиться, если, они уже наступили.

Наука о наркозе и развивается вокруг этих проблем. Все исследователи занимаются тем, что определяют, как лучше давать наркоз, сколько давать, какие болезненные нарушения происходят в органах по вине того или иного наркозного препарата, какие еще могут быть найдены вещества, погружающие в сон.

Предполагалось, что в проблеме наркоза только эти задачи, связанные с операциями, и следует себе ставить. Никому в голову не приходило, что явления наркоза могут быть еще чем-нибудь интересны.

Но в явлениях наркоза стала обнаруживаться другая сторона, о которой никто не подозревал, - сторона, совершенно новая, неожиданная.

А. М. Без редка и Э. Ру - ученики Мечникова и Пастера, великих борцов с микробами, - всю свою деятельность посвятили изучению невидимых врагов человека и поискам способов борьбы с ними. Ру прославился тем, что вместе с Берингом нашел ценнейшее средство для лечения дифтерии - противодифтерийную сыворотку.

Безредка известен тем, что развил учение Мечникова об иммунитете и предложил сравнительно простой способ предупреждать холеру, брюшной тиф, дизентерию при помощи специальных таблеток. В этих таблетках находятся в обезвоженном виде сильно ослабленные или убитые микробы.

Среди бесконечного количества исследований и экспериментов, произведенных Ру и Безредка, имелся следующий опыт.

Морской свинке впрыснули под кожу несколько капель сыворотки, полученной из крови лошади. Можно предположить, что это впрыскивание никакого вреда морской свинке не должно было причинить. Впрысните любой морской свинке не только десять капель, а хоть целую столовую ложку сыворотки, ничего дурного от этого не приключится. Но морская свинка в этом опыте Ру и Безредка после впрыскивания судорожно задвигала лапками, и околела, словно ей впрыснули не сыворотку, а сильнейший яд.

Почему так случилось?

Дело в том, что любой морской свинке несколько капель сыворотки действительно не причинили бы никакого вреда. Но Ру и Безредка взяли не первую лопавшуюся морскую свинку, а так называемую сенсибилизированную, т. е. такую, которую они сделали особо чувствительной.

За несколько дней до опыта свинке впрыснули порядочную дозу лошадиной сыворотки. Ничего со свинкой тогда от этого не произошло, вернее, не произошло ничего видимого. На самом же деле организм свинки претерпел изменения. Свинка стала сенсибилизированной, т. е. сверхчувствительной к этой сыворотке.

То, что в первый раз прошло для свинки совершенно безобидно (введение чужеродной сыворотки), теперь, во второй раз, оказалось смертельным.

Организм морокой свинки стал настолько восприимчивым к сыворотке, что даже ничтожная доза ее при повторном впрыскивании мгновенно убила животное.

Вот почему так печально окончился опыт с морской свинкой. Вместо иммунитета, т. е. невосприимчивости к сыворотке, у свинки появилась анафилаксия - чрезмерная восприимчивость к ней.

Спустя некоторое время Ру и Безредка повторили опыт. Они сенсибилизировали другую такую же морскую свинку, а затем ввели ей несколько капель лошадиной сыворотки.

И что же, морская свинка погибла? Нет. Она осталась живой и невредимой.

Почему же? Разве у нее не появилась анафилаксия?

Дело в том, что экспериментаторы не допустили возникновения анафилаксии.

Они добились этого при помощи наркоза. Им пришла в голову мысль проверить, как действует наркоз при анафилаксии. Вторую, ничтожную, но убийственную дозу сыворотки они впрыснули морской свинке, предварительно дав ей понюхать серного эфира.

Вдохнув немного эфира, свинка погрузилась в глубокий наркозный сон. Вот тогда ей и ввели под кожу вторую, смертельную дозу сыворотки. Но морская свинка продолжала спокойно спать. А когда наркоз был прекращен, она спустя некоторое время проснулась в совершенно нормальном состоянии. Никакого анафилактического, как говорят в этих случаях, шока, несшего смерть, у свинки не наступило и позже, после сна.

Таким образом, перед исследователями обнаружился странный факт. Во время наркоза организм морской свинки неожиданно утерял одно свое свойство - приобретать сверхчувствительность, или сенсибилизироваться.

В клинике Ленинлрадского института хирургической невропатологии профессор Молотков лечил отеки кисти различного происхождения оперативным путем. Он перерезал нервные веточки, ведущие к кисти. И отеки, которые не поддавались никакому обычному лечению, ваннами, электризацией, теплом, компрессами, исчезали бесследно в течение двадцати четырех часов.

Это было настолько необыкновенно, результат оказался таким эффективным, что врачи, которые подобное лечение отека видели впервые, были совершенно изумлены.

В чем смысл операции Молоткова? В том, что хирургическое воздействие на нервы, повидимому, каким-то образом перестраивает и изменяет условия, поддерживающие отеки.

Можно сказать иначе. Перерезка нервных волокон кисти прерывает связь между кистью и центральной нервной системой. Это, очевидно, прекращает действие тех причин, которые вызывают отек.

Можно оказать еще иначе. Стоит выключить влияние центральной нервной системы на процессы, проходящие в кисти, как отеки исчезают.

Чтобы доказать правильность подобного положения, лучше всего, конечно, прибегнуть к опыту. В данном случае нужно поставить такой опыт, при котором вызывается отек и одновременно производится воздействие на центральную нервную систему, т. е. главным образом головной мозг - точнее, кору больших полушарий головного мозга.

Опыт должен быть прост и ясен, тогда он окажется убедительным.

Первая часть опыта может быть выполнена без особых затруднений. Вызвать искусственно, по желанию, отек удается очень быстро, например таким сильным ядом, как люизит - известное боевое отравляющее вещество.

Капля люизита, попавшая на кожу, вызывает в течение одной-двух минут заметный воспалительный отек, а спустя еще некоторое время на месте отека появляется более глубокое поражение кожи, даже с омертвением ткани.

Вторая часть эксперимента решается наркозом. Наркоз в известной мере выключает на время центральную нервную систему.

Ленинградский профессор Всеволод Семенович Галкин поставил такой опыт с люизитом в своей лаборатории при кафедре патологической физиологии Военно-Морской медицинской академии.

Опыт провели на двух кошках. На бедре каждой из них выбрили нужный участок. Получилась гладкая, как площадка, полоса кожи. Затем одной кошке дали эфирный наркоз. Она заснула глубоким сном... Другой кошке наркоза не дали. Она служила для контроля, для сравнения. Обеим кошкам на выбритые места нанесли по капле люизита. У контрольного животного на коже началось покраснение, раздражение и вскоре образовался большой местный отек.

У наркотизированной кошки никакого отека не появилось. Кожа оставалась здоровой.

Опыт был ясен, прост, убедителен. Он подтвердил, что выключение центральной нервной системы действительно влияет на причины, вызывающие или поддерживающие образование отека.

Но вместе с тем экспериментатор понял, что в его опыте кроется более глубокий, более широкий смысл. Было совершенно очевидно, что при наркозе кожа перестала реагировать на раздражитель, даже на такой сильный и обжигающий, как люизит.

Но кожа ведь только часть единого целого, часть организма. Следовательно, напрашивается вывод: наркоз способен как-то изменять некоторые нормальные свойства организма.

Как видите, это вполне похоже на то, что получилось и у Ру и Безредка в их случае с анафилаксией.

Но есть и разница. Ру и Безредка на этом остановились, а советский исследователь Галкин пошел дальше. Вместе со своими сотрудниками он поставил ряд опытов, которые давали интереснейшие, часто совершенно неожиданные результаты.

Что такое отек, вызванный каплей люизита? Это реакция кожи на раздражение.

Наркоз лишил кожу способности реагировать на раздражитель. Но ведь в организме есть много других тканей и клеток, обладающих способностью реагировать на раздражение. Что происходит при наркозе с ними?

Известно, какой большой реактивностью отличается кровь. Как только человек заболевает, особенно если заболевает серьезно, тотчас берут для исследования его кровь. Врачи смотрят, как реагируют на болезнь элементы крови. Больше всего их интересует, что происходит с лейкоцитами, с белыми кровяными тельцами. Становится ли их больше, т. е. наблюдается ли лейкоцитоз или число их уменьшается, т. е. наблюдается ли лейкопения. То и другое важно знать врачу; то и другое имеет известное значение для выяснения течения болезни.

Посторонний белок является для организма резким раздражителем. Бели впрыснуть в мышцу или под кожу немного, хотя бы чайную ложку, обыкновенного коровьего молока, то у человека поднимается температура, появятся боли и покраснение в месте укола, ломота во всем теле, плохое самочувствие. Причина этого явления ясна. В молоке много белковых веществ, которые всасываясь под кожей или в мышцах, играют роль сильных раздражителей.

Однако этим дело не ограничивается.

Возьмите у человека, которому впрыснули молоко, каплю крови и посмотрите на нее в микроскоп. Вы увидите огромное количество лейкоцитов. Вместо нормального количества 5-6 тысяч в одном кубическом миллиметре, их будет 10-12 тысяч, а то и больше. Это лейкоцитоз. Белые кровяные тельца мобилизовались для уничтожения постороннего белка.

Жар, боли, ломота в теле - видимое, ощущаемое выражение борьбы организма с болезнью. Лейкоцитоз - это скрытая невидимая реакция организма на молоко.

В лаборатории профессора Галкина кошке впрыснули молоко в мышцу бедра и стали следить за поведением животного. Через несколько часов посмотрели в микроскоп -на кровь кошки. Количество белых кровяных телец в ней достигло почти 25 тысяч в одном кубическом миллиметре, а до впрыскивания молока их было 12 тысяч - норма для кошки. Впрыскивание молока вызвало резкую лейкоцитарную реакцию.

В дополнение к этому был поставлен еще один опыт.

Другую кошку при помощи эфира погрузили в глубокий и долгий сон. Через полчаса после начала наркоза ей впрыснули молоко.

Прошло еще полчаса, час, два, три. Во время сна кровь кошки исследовали несколько раз; никакого лейкоцитоза не находили. А между тем в мышцу было впрыснуто молоко - посторонние белки, раздражитель. Сколько бы раз впрыскивание ни повторяли, результат оставался прежним. Лейкоцитарная реакция отсутствовала. Ее остановил наркоз.

Какой же вывод напрашивается из всего изложенного? Оказалось, что органам, вырабатывающим лейкоциты, импульсы, сигналы об усилении выработки защитных элементов, посылает головной мозг. "Спят" клетки головного мозга под наркозным торможением - нет сигналов. Нет сигналов - выработка лейкоцитов не увеличивается.

Люизит, молоко - все это раздражители, так сказать, внешнего порядка. Они действуют на организм извне.

Но есть раздражители, которые создаются внутри самого организма. Таковы, например, гормоны.

Горманы - это вещества, которые вырабатываются так называемыми железами внутренней секреции - надпочечниками, щитовидной, гипофизарной, поджелудочной, половыми железами.

Гормоны, попадая в кровь, разносятся ею по всему телу и влияют на работу мышц, кровеносных сосудов, сердца, мозга.

Что происходит с этими внутренними раздражителями при наркозе? Останавливается их действие? Исчезает реакция на них со стороны органов?

Исследователи нашли метод, который позволил приступить к решению этой задачи. Они воспользовались инсулином.

Инсулин - это гормон, вырабатываемый поджелудочной железой, вернее, той частью поджелудочной железы, которая называется "лангергансовскими островками". Само название - инсулин происходит от латинского слова "инсула" - остров.

Инсулин необходим для организма. Без него человек погибает прежде всего от истощения. Сколько бы человек ни принимал пищи, ее углеводы не могут быть использованы организмом, если в нем нет инсулина.

Углеводы в теле человека превращаются в сахар. В мышцах и в печени сахар превращается в гликоген. Это как бы запас углеводов в организме. Гликоген, распадаясь, дает энергию организму. Без гликогена, например, не может функционировать нервная система, не могут работать мышцы.

Если нет инсулина, то и при наличии в крови огромного количества сахара он не будет использоваться тканями тела. Сахар из крови через почки выделится наружу. В крови всегда есть некоторое количество сахара, поступившего из пищи. Стоит ввести в кровь инсулин, как процент содержания сахара начнет понижаться. Такое явление понятно. Инсулин помог органам поглотить из крови сахар и перевести его в гликоген. В крови сахара остается меньше.

Существует такая болезнь - диабет, или иначе - сахарная болезнь. У диабетиков поджелудочная железа вырабатывает очень мало гормона инсулина или совсем не вырабатывает его. Диабетик от истощения с трудом поднимает руку или ногу. У него в крови много сахара, а в нервной системе и в мышцах нет гликогена, нет питательного материала. Им нечем работать, без инсулина они не могут усвоить сахар, использовать его.

Как лечат диабетиков? Еще в 1901 году русский ученый Л. В. Соболев впервые высказал такую мысль: перевязав выходной проток поджелудочной железы, можно будет изолировать ту ее часть, которая выделяет гормон. В будущем уровень науки позволит извлекать гормон и применять его как средство для лечения диабета.

Вот подлинные слова Соболева: "До сих пор все попытки лечить диабет посредством введения в организм большого экстракта из целой поджелудочной железы не дали результатов. Перевязывая же проток, мы обладаем теперь средством анатомически изолировать островки, что позволит использовать их для лечения диабета". Соболев даже указал, какие животные подходят для такой задачи: надо брать железы у "новорожденных телят, у которых островки развиты хорошо".

Спустя два десятка лет эта мысль Соболева была использована канадским врачом Бантингом. Изолируя лангергановские островки железы телят, он стал извлекать в чистом виде гормон поджелудочной железы. Применение инсулина спасает жизнь миллионам людей.

Диабетику впрыскивают добытый гормон железы - инсулин - и тогда восстанавливается нормальная работа организма.

Профессор Галкин вводил инсулин кошкам. У них в крови сразу же падало содержание сахара. Сахар в форме гликогена усиленно поглощался мышцами.

Затем опыт видоизменялся. Кошкам вводили сахар в большом количестве, перенасыщая им кровь. После этого животных усыпляли эфиром и впрыскивали им инсулин. И опять следили за тем, что происходит с сахаром в крови.

С ним ничего не происходило. Вое его количество, даже увеличенное, оставалось целиком в крови. Можно было подумать, что никакого инсулина и не впрыскивали, что его вовсе нет в организме.

На самом деле он имелся, но ткани не реагировали на его присутствие. Создавалось впечатление, что реакция тканей на присутствие инсулина исчезла. Для мышц инсулина как бы и не было.

Эфирный наркоз прекратил реакцию тканей на инсулин. Галкин сделал вывод, что и действие инсулина целиком зависит от центральной нервной системы, от больших полушарий головного мозга.

Вот почему "сигналы" от инсулина не доходили до тканей. Мозг спал. Сон прервал сигналы. Это сделало торможение наркозом.

В течение почти ста лет никто не подозревал об удивительных явлениях, которые могут наблюдаться при применении наркоза.

Они были настолько удивительны и новы, что профессор Галкин и его помощники многократно проверяли свои собственные опыты, снова ставили их и опять проверяли.

Множество исследований было проведено и на людях, и на животных. Опыты подтверждали первоначально полученные факты.

Одним из наиболее интересных был опыт с гормонами. Брали не только инсулин, но и гормон яичников - фолликулин, гормон щитовидной железы - тироксин.

Были произведены очень сложные, очень тонкие наблюдения и анализы. Все они давали один и тот же результат. Стоило только выключить мозг, как действие гормонов прекращалось. Гормоны попадали в кровь, но клетки тех органов, на которые обычно эти гормоны действовали, теперь как бы переставали их воспринимать. Клетки на них не отзывались. Это меняло представления о механизме влияния гормонов на ткани. Считалось, что гормоны "автономны", что они не нуждаются ни в каких посредниках, чтобы воздействовать на органы. Опыты Галкина показали иное: раз мозг спит, гормон обессилен, и хотя он и циркулирует в крови, но не оказывает на организм никакого действия.

Между тем влияние даже ничтожно малых количеств гормонов исключительно велико.

Что такое, например, один грамм инсулина? Это количество едва заметно будет в чайной ложке.

У скольких кроликов может снизить содержание сахара в крови этот грамм инсулина? У ста, у тысячи? У десятка тысяч?

Нет, у 22000!

А на какое количество мышей действует, вызывая у них определенные явления со стороны половой сферы, одна капля фолликулина?

На 10000!

Такова сила воздействия гормонов. В то же время мысль ученых направляется к одной весьма серьезной и интересной проблеме.

Существует вещество огромной смертоносной силы. Это - цианистый калий.

Цианистый калий представляет собой один из самых сильных ядов, убивающих очень быстро, а в больших дозах - почти мгновенно. Цианистый калий можно назвать ядом для всех клеток. Под его действием клетки перестают поглощать кислород, т. е. дышать. Дыхание тканей останавливается.

Если цианистый калий впрыснуть в вену кошке, она погибает, словно сраженная ударом.

Двенадцати кошкам впрыснули цианистый калий. Шесть кошек погибли одна за другой в течение нескольких секунд. Но другие шесть кошек остались живы, точно им впрыснули не сильный яд, а воду. Эти кошки во время впрыскивания яда находились под эфирным наркозом. Проснувшись, они продолжали жить, как будто ничего не произошло. Наркоз как бы укротил действие цианистого калия. Раствор сильнейшего яда словно превратился в безобидную жидкость.

Впрочем, две из шести усыпленных кошки погибли; причем они пали тотчас по прекращении наркоза, как только их разбудили.

Это очень существенное обстоятельство. Оно раскрывает одну важную особенность процессов, разыгрывающихся в организме во время наркоза.

Вспомним о лейкоцитарной реакции организма на молоко. Во время наркоза эта реакция отсутствовала. А после наркоза?

У одних подопытных животных она исчезала, у других нет. Она исчезала у тех, которые находились под наркозом не менее четырех часов. У тех, которые спали только два-три часа, она после наркоза сразу же проявлялась.

Как это объяснить? Если появилась реакция, значит, в организме еще существовал раздражитель, т. е. находилось молоко, его остатки. Раз оно было, естественно, наступал лейкоцитоз.

Кто спал четыре часа и больше, у тех молоко из мышц уже ушло, оно всосалось в кровь.

В опыте с цианистым калием две кошки погибли потому, что они были рано выведены из наркозного сна, через десять минут после того, как заснули. У них яд еще не успел покинуть организм. Пробуждение было для них смертью. Раннее прекращение действия наркоза, восстановив реакцию тканей на раздражитель, позволило остаткам цианистого калия проявить свою убивающую силу.

У остальных четырех кошек наркоз действовал столько времени, сколько нужно было, чтобы в организме не оставалось даже следов цианистого калия. Для этого потребовался час.

Когда четыре кошки проснулись после наркоза и принялись бегать, как ни в чем не бывало, и уже было очевидно, что никакая опасность им не угрожает, сами исследователи были ошеломлены.

Не будь они участниками опытов, они, пожалуй, не сразу поверили бы тому, кто рассказал бы им об этом.

Тдк возникла серьезная проблема: возможность обезвреживания некоторых раздражителей, даже очень сильных.

Эпилепсия - болезнь центральной нервной системы, болезнь головного мозга. Эпилептический приступ наступает тогда, когда в головном мозгу возникает чрезмерное возбуждение.

Чрезмерное возбуждение, достигнув известного предела, вызывает приступ: внезапное помрачение сознания, резкие, толчкообразные судороги всего тела.

При эпилепсии в центральной нервной системе, очевидно, появляются какие-то вещества, раздражители, на которые мозг дает бурную реакцию. Припадок и есть проявление реакции мозга.

Может ли наркоз предотвратить реакцию мозга? Можно ли предупредить приступ эпилепсии?

Это вопрос совершенно естественно возник перед исследователями.

Ведь и раздражение, и ответ на него, и обстановка реакции - все эти процессы теснейшим образом зависят от одного и того же органа - головного мозга.

И вот начались опыты - серия за серией. Прежде всего надо было вызвать искусственно приступ эпилепсии у животных.

Есть такой простой препарат - камфарное масло. Оказалось, что это средство, попадая в организм кошки, делает животное эпилептиком. Будучи впрыснуто кошке, камфарное масло всасывается в кровь, а с кровью добирается до мозга. И тогда у животного начинаются, один за другим, приступы - до 20-24 и больше приступов, очень бурных. Они приводят кошку к гибели.

Есть другой способ. Заключается он в том, что в спинномозговую жидкость вводится раствор высушенной желчи. Для этого производят спинномозговой прокол в области, расположенной ниже большого затылочного бугра. Желчь очень быстро вызывает тяжелую эпилепсию с обязательным смертельным исходом после известного числа приступов. Это многократно устанавливали и на кошках, и на собаках.

Но вот желчь ввели кошкам и собакам, предварительно усыпленным при помощи наркоза. И то, что исследователи вправе были предполагать, то и произошло. Никакой эпилепсии ни у кошек, ни у собак не наблюдалось. При абсолютно смертельной дозе камфоры и желчи даже намека на эпилепсию не обнаружилось.

Припадков не было ни во время наркоза, ни после наркоза, если, разумеется, наркоз длился достаточно долго. Наркоз не допускал возникновения эпилепсии. Он предупреждал возможность ее появления.

Опыты дали ожидаемые результаты. Но одновременно выяснилось другое, не менее важное и неожиданное обстоятельство.

У одной кошки вызывали беспрерывные эпилептические припадки. Она погибла. Тогда обратили внимание на те изменения, которые обнаружились после припадков в клетках ее головного мозга. Оказалось, что эпилепсия наносила нервным клеткам большие повреждения. Клетки разрушались - не все, но многие; не целиком, но в достаточно заметной степени. Все зависело от длительности эпилепсии, от количества приступов.

Это было очень интересным и важным открытием.

Если кошка переносила от 6 до 10 приступов, то изменений в клетках отмечалось сравнительно немного. У кошки, перенесшей 14-18 приступов, изменения в клетках были гораздо большими. Еще сильнее разрушались клетки после 22-24 приступов, т. е. перед самой гибелью животного.

У одной кошки после 18-го приступа остановили эпилепсию. Животное погрузили в наркоз. Кошка спала три с половиной часа, а затем ее умертвили и вскрыли. Никаких изменений в ее нервных клетках не было.

Восемнадцать приступов, конечно, повредили ткань мозга, его клетки. В этом не было никаких сомнений. Но три с половиной часа наркозного сна позволили клеткам избавиться от болезненных изменений и снова стать нормальными клетками, способными жить и выполнять все свойственные им сложные функции. В этом тоже не было никаких сомнений.

Отсюда следует, что наркоз не только предупреждает приступы искусственно вызванной эпилепсии. Наркоз, своевременно использованный, уничтожает последствия эпилепсии, возвращает, как говорят врачи, клетки мозга к норме.

Теперь напрашивается следующий вывод. Если наркоз вызывает превращение изменившихся, пострадавших при эпилепсии клеток мозга в нормальные, то почему такого восстановления клеток не может быть с клетками других тканей и при других болезнях?

Пока что ответа на такой вопрос не получено, но надо полагать, что дальнейшие исследования дадут его.

Животные, являющиеся объектами лабораторных опытов, иногда испытывают удивительные приключения. Так, коту, по кличке Собик, пришлось однажды совершить высотный полет.

Это было спокойное, крепкое, выносливое животное, вполне подходящее для необычайного путешествия.

И вот на высоте пяти километров коту стало не по себе. Он начал проявлять беспокойство. Изменилось дыхание: обнаружилась одышка. Однако передвигаться кот еще мог; бодрость до известной степени еще не покидала его.

Но на высоте восьми километров Собик явно сдал. Состояние его ухудшилось. Одышка резко усилилась. Появилось неудержимое слюнотечение. Кот забился в угол.

Десять километров высоты для Собика оказались очень тяжелыми. Стоять кот уже не мог. Он падал на бок, и судороги сотрясали его тело. Животное дышало прерывисто, с длинными паузами, иногда дыхание совсем прекращалось.

На высоте около двенадцати километров Собик несколько раз судорожно вздохнул и неподвижно застыл.

Начался спуск. Через восемь минут кот был на земле, но дыхание к нему не вернулось, сердцебиение не возобновилось. Собик был мертв.

Надо сказать, что полет в субстратосферу совершался не на самолете и не на дирижабле. Он происходил в барокамере.

Барокамера - это помещение, из которого можно выкачать воздух, а тем самым и резко уменьшить его количество. По желанию можно и накачивать воздух. Следовательно, в барокамере создается воздух любой степени разреженности, соответствующей любой высоте над уровнем моря. Находясь в помещении с таким воздухом, живые существа чувствуют себя так, словно они, поднявшись на самолете, попали в атмосферу именно такой плотности.

Так, не выходя из барокамеры, можно "подняться" на любую высоту.

Десять кошек совершили подобные полеты. Некоторые из них, подобно Собику, погибли. Другие поправились, остались живыми. Но и у них еще долго наблюдались тяжелые расстройства: судороги, сильная одышка, перебои сердечной деятельности, падение кровяного давления.

Вызывали ли у исследователей удивление эти нарушения жизненных процессов? Нет, нисколько. Они были совершенно закономерными. Когда не хватает воздуха, такие явления должны наступать и у животных и у людей. Все это - результат недостатка кислорода и изменения атмосферного давления.

Вслед за десятью пострадавшими кошками в барокамере появились другие путешественники - новые двенадцать кошек. Их также заставили проделать тем же способом "полет" примерно на ту же высоту.

Но эти воздушные пассажиры иначе перенесли свое субстратосферное путешествие. Их самочувствие ничуть не изменилось. Они вели себя на самой высшей точке "полета" так же, как и внизу, на земле. Дыхание оставалось спокойным, ритмичным, только на уровне двенадцати километров слегка замедленным, глубоким. Сердце все время работало нормально.

Кошки ничем не отличались от своих предшественниц. Условия полета у тех и других были одинаковыми. Новым было только одно обстоятельство - сон. Двенадцать кошек спали. Они были предварительно погружены в наркозный сон и совершали "полет" усыпленными.

Таков был основной опыт применения наркоза в условиях нехватки кислорода. Он показал, что наркозный сон меняет реакцию организма на уменьшение кислорода.

Но этим эксперимент не закончился. Было важно установить еще некоторые дополнительные подробности.

Теперь в барокамере появились более крупные животные - собаки. Их было тоже две группы - по шести в каждой. Все они совершили в свою очередь субстратосферный полет.

Собаки первой группы погибли почти все, как погибли неусыпленные кошки. Оставшиеся же в живых собаки долго не могли прийти в нормальное состояние. Зато собаки второй группы все время дремали, спокойно и ровно дыша.

Причиной этого снова был наркоз? Нет, не совсем так. Глубокого наркозного сна здесь не было. Ни хлороформ, ни эфир не применялись. Собакам второй группы дали снотворное: люминал, мединал, морфий.

Даже этих средств оказалось достаточно, чтобы опасное странствование в субстратосферу, грозившее смертью или довольно длительным расстройством функций организма, превратилось в сравнительно безобидное путешествие.

Так шаг за шагом стали открываться неожиданные последствия наркоза.

В свете этих открытий новое объяснение получили такие факты, которые раньше казались непонятными или которые не обращали на себя должного внимания. Хотя они относятся не к животным, а к человеку и, следовательно, требуют особой осторожности в толковании, но все же некоторые Сопоставления напрашиваются сами собой.

Профессору Бушу приходилось иметь дело в клинике с людьми, пострадавшими при различных автомобильных и трамвайных авариях, в железнодорожных катастрофах.

Он был не только хорошим хирургом, но и наблюдательным врачом. Он заметил, что хотя у некоторых пациентов ранения и были очень серьезные, но протекали они довольно легко, а у других - те же ранения протекали гораздо тяжелее.

Буш стал доискиваться причины и обратил внимание на очень странный факт. У тех, которые доставлялись к хирургу в состоянии сильного опьянения, травмы протекали легко.

Буш не знал, чем объяснить это непонятное явление. Такие же случаи наблюдались и в Московском институте имени Склифосовокого, но и там объяснить их также не могли.

После работ Галкина и его сотрудников многое стало понятным.

Сильное алкогольное опьянение - это также своего рода наркоз, а наркоз, изменяя реакцию организма на травму, тем самым ослабляет развитие болезненных процессов.

В старину врачи при общем заражении организма, при сепсисе, давали больным водку и коньяк. Очевидно, врачи и тогда обратили внимание на то, что в таких случаях болезнь как бы затормаживается. Теперь мы можем сказать, что эти врачи, пожалуй, не ошибались. Алкогольный наркоз изменял реакцию организма на инфекцию.

Существует так называемая горная болезнь, которая наблюдается у людей, живущих на больших высотах. Она выражается стеснением в груди, затруднением дыхания, слабостью, головокружением. Возникает она от того, что на большой высоте очень разрежен воздух и организму не хватает кислорода.

Профессор Жуков совершил ряд экспедиций на Кавказский хребет, на гору Эльбрус. Он заметил, что такое лекарство, как люминал, помогает легче переносить горную болезнь.

Люминал дают людям, страдающим бессонницей. Это снотворное средство.

Профессор Жуков не знал тогда, почему люминал помогает справляться с горной болезнью. Но нас это явление уже удивить не может, особенно если мы вспомним о "полетах" животных в барокамере. Сонное состояние, вызванное люминалом, ослабило через центральную нервную систему реакцию организма на недостаток кислорода.

Лет пятьдесят назад новокаин еще не был известен. Для местного обезболивания прибегали к впрыскиванию раствора кокаина. А кокаин - вещество, сильно действующее, с побочным вредным влиянием на организм. Кокаин, всасываясь в кровь, нередко вызывал так называемое кокаиновое отравление, что являлось довольно грозным осложнением.

Как боролись с кокаиновым отравлением? Впрыскивали, например, сердечные средства, давали возбуждающие лекарства, боролись и другими способами. Но некоторые хирурги на основании своего опыта тотчас погружали таких больных в хлороформенный сон и это приносило быстрое облегчение. Признаки отравления как бы таяли на глазах у врачей.

Хирургов поражало такое действие наркоза, но объяснить его они не могли.

Об этом рассказал, вспоминая начало своей хирургической деятельности, видный деятель советской медицины действительный член Академии медицинских наук СССР Николай Николаевич Петров на одном из докладов профессора Галкина.

Теперь мы, пожалуй, можем понять то, что не понимали хирурги того времени. Наркоз, охранительное торможение искусственным сном центров головного мозга, прекращал реакцию тканей на всасывающийся ядовитый кокаин.

Великий физиолог Павлов предложил лечить некоторые душевные болезни длительным искусственным сном. Психиатры нашли, что это действительно приносит пользу.

Нам понятен успех такого лечения сном. Глубокий длительный сон останавливает процессы, неправильно протекающие в мозгу.

Конечно, здесь сон вызывается не хлороформом или эфиром. Ведь лечебный сон длится - с перерывами на еду, умывание, уборку - не час, не два, а много дней. Поэтому хлороформ или эфир, как сильнодействующие вещества, не могут применяться для этой цели. Сон, например, при так называемой шизофрении, особой психической болезни, вызывается обыкновенными безвредными снотворными средствами - небольшими дозами люминала, бромистых препаратов, мединала, веронала, хлоралгидрата.

Удлинение ежедневного сна до пятнадцати-восемнадцати часов такими лекарствами можно применять в течение пяти, десяти и даже пятнадцати дней. Подобный сон и является целебным.

Отсюда видно, что усыпление при наркозе и сон, вызванный снотворными средствами, очень сходны по некоторым своим проявлениям и свойствам. Но во многом и не сходны.

Надо помнить, что нас в данный момент интересует не любой вид усыпления, а наркоз, погружение в глубокий, непробуднмый на период действия наркоза сон, хлороформенный или эфирный. Он отличается от слабого, спокойного сна, вызываемого обычными снотворными. Он имеет свои особенности, свои свойства. Эти свойства оказались во многом необыкновенными.

Сотрудники лаборатории патологической физиологии Военно-Морской медицинской академии, разрабатывая проблемы науки на основе учения И. П. Павлова, внесли и свою долю в дело разгадки сущности этих явлений. Еще на одной группе фактов была подтверждена ведущая роль головного мозга.

Так открылась связь между событиями, ранее представлявшимися непонятными.

В течение почти ста лет наркоз ценился только как средство, укрощавшее боли при операциях. Он был величайшим благодеянием для тех, кто должен был лечь на операционный стол. Но ничего больше, никаких других качеств в наркозе не видели.

Даже Ру и Безредка, установившие необыкновенное свойство наркоза снимать анафилактический шок, не придали этому замечательному факту особенного значения. Они не сумели углубиться в него, понять его смысл, увидеть перспективы, которые открывались за этим фактом.

Группа советских ученых, изучающих жизненные функции в больном организме, принялась за разработку проблемы наркоза. И тогда обнаружились новые чрезвычайно интересные свойства наркоза. Оказалось, что хлороформ, серный эфир, гексонал, хлорэтил, хлоралгидрат - одни в большей степени, другие в меньшей - не только погружают мозг в сон, не только укрощают боль. Подтвердилось, что наркоз во многом меняет течение процессов в организме. Оказалось, что под влиянием наркоза организм перестает реагировать на многие раздражители.

Конечно, все, что мы об этом рассказали, происходило не так просто. Мы рассказали о десятилетней работе одной крупной кафедры патологической физиологии кратко, лишь в общих чертах.

На деле все обстояло гораздо сложнее и труднее. Было установлено и описано значительно больше фактов, чем здесь упомянуто. Мы рассказали только об основном; оно заключается в изменении при наркозе реакции организма на все те раздражители, которые действуют через центральные пути, через мозг, и в изменении внутренней среды организма, связанном с влиянием наркоза на нервную систему.

Возникает главный вопрос: какую практическую ценность имеет это открытие советских ученых для медицины? Удастся ли использовать эту новую особенность наркоза в качестве оружия в борьбе с болезнями?

В военно-морской госпиталь доставили тяжело обожженного матроса. Пульс больного был сильно учащен, прощупывался с трудом. Сердце работало плохо.

Больному угрожал шок, главным признаком которого, как мы уже знаем, является падение кровяного давления, т. е., другими словами, упадок сердечной деятельности. Нужно было опасаться и других серьезных осложнений.

Когда матроса привезли в госпиталь, наступил очень ответственный момент. Надо было надрезать пузыри, очистить пострадавший участок от кусков омертвевшей ткани и принять меры к тому, чтобы не допустить развития возможной инфекции, т. е. сделать то, что у хирургов называется обработкой обожженной поверхности.

В чем была сложность положения? Не забудем, что матросу угрожал шок. Обработка ножом - лишняя травма для пострадавшего организма. Она способна лишь ускорить появление шока.

Тогда хирург дал больному наркоз и произвел обработку раны, не вызвав шока.

Наркоз предупредил возникновение шока.

Чтобы объяснить причину успеха, надо ясно представить себе картину шока в данном случае.

Шок, как мы знаем, болевой удар по нервной системе. Для нервной системы матроса таким ударом явился огромный ожог. Шок выражается резче всего в нарушении и крайнем замедлении кровообращения. У доставленного в госпиталь больного обожженная поверхность выделяла массу сукровицы, называемой на медицинском языке серозным отделяемым. Это значит, что из крови выделялась жидкость, плазма; следовательно, кровь сгущалась, так как организм терял много воды. Сгущение крови еще более ухудшало работу сердца!

Из раны в кровь всасывались продукты распада тканей. Это в свою очередь осложнило и без того тяжелое состояние больного.

Вот почему шок был почти неизбежен. Но наркоз предупредил его наступление. Наркоз, если и не остановил все реакции организма на ожог, на болевой удар, на всосавшиеся продукты распада, то значительно ослабил их.

Чтобы еще лучше использовать это свойство наркоза, хирург госпиталя продолжал усыплять матроса еще некоторое время и после обработки обожженного участка кожи.

Результатом своих трудов врач остался очень доволен. И когда после этого к нему поступали такие же пострадавшие, он уже шел по знакомому и испытанному пути.

В клинику доставили маленькую пациентку. Эта была девочка восьми лет. Ее привезли в состоянии начавшегося столбняка. Столбняк - болезнь ужасная, обычно неизлечимая, если вовремя не сделать предохранительного вливания сыворотки.

Врач, в палате которого находилась маленькая больная, одновременно с запоздалым вливанием в вену столбнячного антоксина стал лечить девочку наркозом. Дважды в день он усыплял ее гексоналом. Так продолжалось восемь дней.

В данном случае единственным средством борьбы со столбняком был наркоз; способ применения его на этой стадии болезни отличается от всех других способов, обычно ничего не дававших и не приносивших спасения. На девятый день прекратили лечение наркозом. Девочка была вне всякой опасности. Никаких признаков столбняка не осталось.

Возможно, что в предупреждении шока у матроса главную роль играл наркоз, прекративший боли; отсутствие же реакции организма играло роль вспомогательную. Можно допустить, как редчайшее исключение, что и без наркоза девочка осталась бы жива, что гексонал лишь способствовал исцелению.

Но даже и тогда позволительно рассматривать оба случая, как первые шаги намечающегося нового метода, как первые шаги применения наркоза уже не только с целью обезболивания, а с целью прямого и решительного воздействия на болезнь.

Этих шагов еще очень мало. Они еще настолько робки, что о них не знают даже широкие круги врачей.

Для тех же, кто знает их, они настолько необычны и удивительны, что вызывают законные сомнения. И это вполне понятно. Не следует забывать, что новое поразительное открытие советской медицинской науки еще очень молодо.

Тем не менее неожиданные свойства наркозного сна обнаруживают свою силу все в новых случаях, в таких, в которых еще недавно их участие и не предполагалось.

Существует так называемый посттрансфузионный шок. Лет сорок тому назад такого заболевания в словаре врачей не существовало. Оно появилось вместе с переливанием крови. Посттрансфузионный - значит, наступающий после переливания крови. На заре применения крови для переливания такой шок был явлением очень частым и опасным. Теперь он встречается только как исключение и в более слабой форме. Выработаны хорошие способы, парализующие вред этого осложнения и даже предупреждающие возможности его появления.

Но при колоссальной распространенности, которой достиг теперь метод переливания крови, подобные осложнения даже в более слабой форме крайне нежелательны. Они все же являются большим злом. С ними надо бороться. И врачи ищут новых способов для этого.

Но что такое посттрансфузионный шок с интересующей нас точки зрения? Это реакция сыворотки крови на посторонние красные кровяные тельца, внесенные переливанием.

Так, по крайней мере, думали раньше. Павловское учение дает другое, верное объяснение возникновению посттрансфузионного шока. Заключается оно в следующем. Несовместимая кровь является ненормальным раздражителем для воспринимающих нервных окончаний, заложенных в стенках кровеносных сосудов. Здесь возникают патологические импульсы, идущие в большие полушария головного мозга и нарушающие тем самым нормальную работу клеток мозговых центров. Неправильная работа мозговых центров влечет за собой расстройство физиологических процессов в организме, в тканях и органах: расстройство дыхания, обмена, сердечно-сосудистой деятельности.

Все это и дает картину посттрансфузионного шока.

В шестом номере медицинского журнала "Хирургия" за 1945 год можно прочитать об очень любопытных фактах, описанных доктором Хромовым. 100 переливаний, проведенных им с соблюдением всех требуемых правил, дали 16 процентов очень легких посттрансфузионных осложнений. Осложнения были у каждого пятого реципиента. Затем Хромов сделал еще 100 переливаний, но уже другим больным. И тут оказалось, что осложнения совсем исчезли. У этой второй группы посттрансфузионный шок отсутствовал.

Загадка перестает быть загадкой, если добавить, что переливание крови второй группе реципиентов происходило в состоянии наркозного усыпления. Те неприятности, которые, безусловно, угрожали многим из них, были предотвращены наркозом.

Наркоз вызвал охранительное торможение в мозговых клетках. Благодаря этому импульсы от неадэкватных, ненормальных раздражителей, каковыми являются элементы несовместимой крови, не поступали в мозговые клетки и не вызывали, следовательно, нарушений в течении физиологических процессов.

Неудивительно, что некоторые врачи, руководствуясь накопленным опытом, даже не зная о работах Галкина по изучению механизма действия наркоза, производили перед трансфузией впрыскивание пантопона или морфия, т. е. погружали больных в сон. Эти врачи ощупью выходили на новую, но многообещающую дорогу.

В связи с этим следует рассказать об удивительном событии, имевшем место во время войны, на Ленинградском фронте.

В мае 1943 года в один из медсанбатов доставили раненого, находившегося в очень тяжелом состоянии. Его немедленно положили на стол и приступили к операции. В этот момент обнаружилось опасное падение кровяного давления. И тогда хирург решил, не прекращая ни на минуту работы, сделать больному переливание крови тут же на операционном столе, во время самой операции. Но вдруг выяснилось, что консервированная кровь требуемой группы - кровь второй группы, которая нужна была раненому солдату, вся израсходована. Тогда немедленно дали свою кровь двое врачей. У них как раз была кровь той же второй группы. У каждого из них спешно взяли по 350 граммов крови и получившуюся огромную для одной трансфузии дозу в 700 граммов влили раненому.

И операция, и переливание прошли удачно, без осложнений. Раненый чувствовал себя хорошо. Через несколько дней состояние больного было удовлетворительным, и его решили эвакуировать в тыл. Но солдат был бледным, малокровным, и врачи пришли к заключению, что следовало бы произвести ему еще одно переливание крови. Как и полагается, опять определили группу его крови. И тут врачи ахнули. Они не верили своим глазам. У раненого оказалась не вторая группа крови, а третья. Произошел исключительно редкий случай: ему влили нечаянно на операционном столе кровь второй группы и влили целых 700 граммов!

700 граммов крови второй группы, влитые человеку с кровью третьей группы, т. е. 700 граммов несовместимой крови - это верная смерть!

Смятение врачей было совершенно понятным, но к нему присоединилось и величайшее недоумение. Раненый не испытал ничего неприятного. Никаких явлений посттрансфузионного шока у него не наблюдалось. Наоборот, после переливания наступило заметное улучшение. Несовместимая кровь почему-то дала не гибельные, а хорошие результаты.

В 1943 году хирурги медсанбата отказывались понять смысл происшедшего.

Но в 1944 году они уже могли бы понять, в чем дело. Интереснейшие и неожиданные по своим результатам исследования профессора Галкина и его учеников проливали свет и на случай с солдатом.

Существует так называемая язвенная болезнь: язвы желудка, Двенадцатиперстной кишки. Лечат их разными методами. Язву желудка, например, нередко приходится вырезать; лечат ее и покоем, и диетой, а чаще всего тем и другим сразу.

Но язвенную болезнь можно рассматривать как результат реакции тканей кишечника через кору головного мозга, на какой-то длительно действующий раздражитель.

В клинике ленинградского профессора Черноруцкого имеется несколько необычных палат. В них почти всегда тишина, не слышно шагов медсестры и сиделки. Очень часто там царит такое безмолвие, что возникает представление о полном отсутствии живых людей.

Но живые люди в этих палатах есть. Они лежат на своих кроватях, глаза их закрыты, они спят. Здесь лечат язвенную болезнь искусственно вызванным сном. Сон прекращает реакцию тканей кишечника на раздражитель. Благодаря этому язва может зажить.

Сон - это охранительное торможение. Он не допускает в клетки центров головного мозга патологические импульсы из язвенного очага; поэтому в них не возникают ненормальные ответные импульсы, которые вызывают в стенках желудка различные нарушения, поддерживающие язвенный процесс.

Таков смысл лечения сном.

Мы уже говорили о том, что доктор медицинских наук Неговский разработал и предложил в высшей степени интересный метод борьбы со смертью, наступающей вследствие случайных причин, а не в результате изношенности организма или глубокого старческого одряхления. Способ Неговского пригоден не только при состоянии агонии, но даже и в случае клинической смерти, т. е. когда дыхание уже прекратилось и сердце остановилось.

Это - великолепное завоевание смелого и пытливого ума советского исследователя, о котором мы уже подробно рассказали выше.

Но всегда ли приносит успех метод Неговского? К сожалению, не всегда. Он часто опаздывает, потому что если клиническая смерть длится более 5-6 минут, то вслед за этим наступает смерть биологическая и тогда уже никакое вмешательство не поможет. Биологическая смерть - это разрушение клеток коры головного мозга. Оно наступает из-за отсутствия кислорода при остановке сердца и дыхания: 5-6 минут очень короткий срок. При таком сроке опоздать с оказанием помощи очень легко.

Но ведь разрушение клеток коры мозга можно рассматривать с значительной мере как реакцию на отсутствие кислорода.

Опытами было установлено, что собак, попавших в воду в состоянии наркозного сна, можно было вернуть к жизни даже после того срока, после которого неусыпленные собаки, будучи извлеченными из воды, погибали. У первых собак наркоз, видимо уменьшил потребность в кислороде, он как бы позволил им удовлетвориться тем ничтожным остатком кислорода, который находится в тканях и без "подвоза" свежего кислорода кровью. Это отодвинуло наступление биологической смерти. Наркозный сон ослабил и прекратил реакцию клеток мозга на недостаток кислорода, и срок клинической смерти удлинился.

Значит, законно предположить, что метод Неговского, дополненный усыплением эфиром или хлороформом, сможет возвращать человека к жизни и через 5-6 минут после клинической смерти. Больший запас времени позволит сократить опоздание с оказанием помощи, а это увеличит шансы для спасения жизни многих людей в том, конечно, случае, если подобное предположение оправдается.

Существует растение, носящее название болиголова; его научное наименование - "цикута вероза". У него есть своя легендарная история: знаменитого философа древности Сократа заставили в тюрьме выпить настой цикуты, от которого Сократ умер.

Цикута растет и в Советском Союзе. Ее много на Урале, Дальнем Востоке, в Карело-Финской ССР; встречается она и в Московской области. Корень цикуты похож на корневище сельдерея, поэтому их иногда путают и употребляют цикуту в пищу; в результате - смертельное отравление.

На Урале, в городе Верхняя Тавда, работает в поликлинике доктор Рор. В этих местах цикуты очень много. В медпункт к доктору сравнительно часто доставляются жертвы этого растения-убийцы.

Доктор Рор, как любой врач в таких случаях, пускает в ход все, что полагается для спасения человека: впрыскивание камфары, кофеина, чтобы возбудить деятельность сердца и дыхания, применяет искусственное дыхание, внутрь дает танин и все, что может хоть сколько-нибудь принести облегчение. Но известно, что медицина бессильна против яда цикуты. И когда в приемном покое лежит человек, тело которого сводят судороги, с пеной у рта, с синеющим лицом, без сознания, когда пульс так слаб, что его трудно уловить, когда дыхание становится хрипящим, врачу понятно, что положение безнадежно.

И вот 7 июля 1947 года к доктору Рор привезли больного. Он отравился цикутой. Слабое поверхностное дыхание, пена на губах, судорожные приступы через каждые пять минут. Через полчаса, самое большее через час он будет трупом.

Но через шесть часов отравившийся был уже вне опасности, а через три дня уехал домой. Через полтора месяца, когда доктор Рор снова увидела своего пациента, пришедшего показаться, трудно было себе представить, что этот цветущий, крепкий парень был почти мертвецом.

Чудо заключалось в том, что за несколько дней до 7 июля 1947 года доктор Рор прочитала о работах профессора Галкина. Когда она увидела человека, отравленного сильным ядом, после короткого колебания она приняла твердое решение применить наркоз. Тем более, что терять было нечего: жизнь покидала больного, лежавшего в судорогах.

Шесть часов с небольшими промежутками длился наркозный сон, вызванный серным эфиром. Когда Рор пришла к заключению, что весь яд уже удален из организма, дача наркоза была прекращена.

В течение июля, августа и сентября 1947 года еще три жертвы цикуты были спасены тем же способом.

Когда человек заболевает, то вое происходящее с ним рассматривается как реакция организма на причину, вызвавшую болезнь.

При гриппе, например, поднимается температура. Что это означает? Это - реакция организма на внедрившиеся возбудители гриппа. Врачи рассматривают такую реакцию как нечто положительное. Высокая температура показывает, что организм энергично мобилизовал свои силы для борьбы с микробами.

Попали в ослабленный организм человека микробы - пневмококки. Человек заболевает крупозным воспалением легких. У него повышается температура, появляется сильный кашель. Легкие становятся более плотными, в них появляется густая жидкость - экссудат.

Все это - результат реакции на внедрение пневмококков.

Если бы не было этой реакции, легкие не заполнялись бы экссудатом, воздух легко входил бы в них, сердцу не трудно было бы гнать кровь через легочные сосуды, не было бы изнуряющего жара, человек чувствовал бы себя нормально.

Значит, реакция организма на пневмококки должна рассматриваться не как положительное, а, наоборот, как отрицательное нежелательное явление.

Правильно ли это? Можно ли утверждать, что вся беда в том, что легочная ткань дала реакцию на внедрение микробов?

Существует одно очень интересное наблюдение, касающееся мира животных.

Суслик легко заражается чумой и быстро гибнет. Но если суслик заражается во время зимней спячки, то он живет и живет. Стоит только заболевшему суслику проснуться, как он вскоре погибает. Если бы у суслика можно было каким-либо способом удалить во время спячки из организма возбудителей чумы, то он мог бы проснуться здоровым.

Так с некоторым правом можно думать не только о чуме суслика, но и о любой инфекционной болезни человека.

Исследования профессора Галкина и его сотрудников подводят нас достаточно близко именно к такому заключению. Они говорят о том, что когда нет реакции, нет и видимых проявлений болезни. Подобная зависимость может появляться не только при заражении микробами, но и при любом болезненном состоянии организма.

Вспомним опыты на кошках с таким страшным ядом, как цианистый калий. Если бы клетки тканей и органов ответили на его раздражение, откликнулись на появление цианистого калия, смерть была бы неминуемой и мгновенной. Отсутствие реакции было спасением для кошек.

Об этом же говорят эксперименты с высотными "полетами" кошек и собак, случай с переливанием несовместимой крови, наблюдения над язвенными больными.

Ясно, что опыты с наркозом сильно меняют наши взгляды на некоторые болезненные, патологические процессы. Но надо хорошо помнить, что наркоз как лечебное средство еще требует длительного, всестороннего изучения. Здесь далеко не все еще ясно. Широкие обобщения преждевременны. Сейчас еще рано требовать применения к людям наркозного лечения, каким бы многообещающим оно ни было.

Кроме того, не надо забывать и об опасностях самого наркоза, о том, что наркотические вещества не безразличны для организма, особенно для заболевшего, т. е. для уже ослабленного организма. Наркоз, действующий на патологически измененные нервные клетки, может дать тяжелые, даже непоправимые последствия.

Пока что вся работа еще не вышла из стен лабораторий. Да и здесь она еще не закончена и требует огромного количества длительных исследований.

Но те положительные результаты, которых уже достигли советские ученые, заставляют думать, что наркоз может оказаться действенным средством против ряда недугов.

Если это окажется справедливым, то в лечебной медицине откроется новая глава, творцами которой являются советские ученые.