Глава вторая. Обманутая Смерть

В трагедии "Ромео и Джульетта" великого английского драматурга Вильяма Шекспира Джульетта выпила снотворное средство и заснула так глубоко, что родители приняли ее за умершую. Ей устроили пышные похороны. Тело Джульетты поместили в склеп.

Шекспир рассказал об этой смерти с такой силой, с таким чувством, что нельзя не поверить всему тому, что произошло с Джульеттой. Всему, кроме того, что заснувшего человека можно принять за мертвого и похоронить. Так могло случиться лишь в том случае, если к заснувшему не был вызван врач.

Врач сразу узнал бы, в чем дело. Он услышал бы, что бьется сердце. Очень тихо, может быть, но все же бьется. Он нащупал бы пульс, может быть, очень слабый, но все же ощутимый.

Какое бы снотворное средство Джульетта ни приняла, сердце ее остановиться не могло. Перестань оно биться хоть на пять-шесть минут, Джульетта никогда не проснулась бы.

В пьесе Джульетту похоронили как умершую. Но в действительности при участии врача так вряд ли могло бы произойти.

При одних болезнях человек спит мало. У него бессонница или плохой сон. При других - человек спит больше обычного.

Но имеется такой недуг, при котором человек спит все время. И сама болезнь внешне выражается именно сном.

Болезнь эта называется летаргическим сном. Заболевший ею погружается в особое состояние, напоминающее непробудный сон. Сколько ни тормошить летаргика - ничего не поможет. Он не проснется.

Летаргический сон может длиться день, два, три, неделю, две недели, даже месяцы.

Человек спит, но он живет. У него работает сердце, хотя и замедленно. Он дышит, но очень поверхностно, неглубоко, так, что почти не видно, как опускается и поднимается грудная клетка. Иногда дыхание может даже остановиться, но только на минуту, две. Пока бьется сердце, летаргии жив, хотя и производит полное впечатление мертвеца.

Человека в летаргическом сне надо пробовать будить хотя бы на короткий срок, чтобы дать ему пищу. Если разбудить не удается, прибегают к искусственному питанию. Если заснувшего не кормить, он погибнет от истощения.

Но даже если на некоторое время остановится сердце и прекратится дыхание, это не всегда еще означает смерть.

Когда я был студентом-медиком последнего курса, мне пришлось однажды присутствовать на операции.

У больного, художника лет тридцати пяти, правая почка была наполнена камнями, образовавшимися в результате мочекаменной болезни. Такую почку предстояло вскрыть, а камни удалить.

Операция эта длилась уже довольно продолжительное время. Вдруг хирург, известный тогда в Киеве профессор Волкович, крикнул:

- Темная кровь! Смотрите за сердцем!

У художника действительно в этот момент сердце перестало биться. Пульс исчез. Остановилось дыхание.

Немедленно прекратили дачу наркоза; приостановили операцию. Художнику впрыснули под кожу камфару и кофеин, возбуждающие деятельность сердца. Одновременно начали делать искусственное дыхание. Сердце, однако, оставалось неподвижным.

Лицо художника побледнело. Ногти на пальцах приобрели зловещий сизоватый оттенок.

Тогда хирург взял длинную тонкую иглу. Он внимательно смотрел на нее, словно обдумывая что-то очень серьезное, словно высчитывал все шансы за и против. Это продолжалось всего несколько секунд, но они показались мне бесконечно долгими. Наконец, хирург решился. Он пронзил иглой стенку грудной клетки, точным движением ввел иглу в сердце и тут же впрыснул раствор адреналина. Сердце забилось раз, другой, чуть-чуть, с Длинными паузами. Потом все сильнее и быстрее.

Адреналин - это сильнейший возбудитель сердечной мышцы, иногда помогающий в тех случаях, когда другие средства оказываются бессильными.

Впрыскивания в сердце заняли около трех минут. Искусственное дыхание производилось все это время безостановочно.

Послышался еле уловимый вздох. Одновременно с сердечной Деятельностью возвращалось дыхание.

Еще через несколько минут операция возобновилась и была благополучно доведена до конца.

Больной, еще не очнувшийся от наркоза, лежал неподвижно, но с порозовевшим лицом. Его ногти приобрели нормальную окраску.

Я все это очень хорошо помню, ибо впервые видел, как у человека остановилось сердце и как оно снова начало биться. Две-три минуты человек был вне жизни. Еще две-три минуты, и смерть была бы неотвратимой.

Если не каждый врач, то каждый хирург наверное встречался с такими случаями.

Почему больной возвратился к жизни после того, как сердце его в течение некоторого времени было неподвижным? Как это понять?

Дело заключалось в том, что все органы больного были еще вполне жизнеспособны. Его сердце остановилось не от того, что оно износилось. Нет, оно могло бы работать еще долго и безотказно. Прекращение сердечной деятельности вызвал хлороформ. Хлороформ, поступая в организм в большом количестве, является ядом для центров дыхания, для центров регуляции сердечнососудистой деятельности, для самого сердца.

Операция иногда продолжается час, полтора и даже более. За это время хлороформ обычно не успевает вызвать в органах стойких изменений, таких, которые уже не могут исчезнуть. И если во-время заметить, что с сердцем или дыханием происходит неладное, то дело еще можно поправить.

Хирург Волкович заметил неладное по крови, по ее цвету. Он крикнул: "Кровь темная!" Кровь темнеет оттого, что в ней исчезает кислород. А кислород исчезает оттого, что кровь перестает двигаться и уже не попадает в легкие, где мог бы поступить в нее кислород воздуха. Тут надо действовать быстро, энергично. Теперь уже нельзя терять времени. Все меры должны быть пущены в ход безотлагательно.

Больному художнику производили искусственное дыхание, вводили большие дозы лекарств, которые возбуждают деятельность сердца, - камфары, кофеина.

Можно ли понять, почему камфара и кофеин не помогли? Можно. Ведь их впрыскивали под кожу. А как они могли бы попасть отсюда в сердце или в мозговой центр, управляющий работой дыхательных органов? Только с кровью. Но кровообращение у больного уже прекратилось. Значит, впрыскивание, в сущности, было бесполезным. Тогда оставалось одно: ввести лекарство прямо в сердце. Но теперь уже надо было брать лекарство очень сильное. Волкович так и сделал, использовав для этого адреналин.

Известны примеры, когда хирург вскрывал грудную клетку, обнажал остановившееся сердце и рукой массировал его. Это, конечно, крайняя мера. Очень серьезная, доступная не каждому хирургу. Да и самые опытные хирурги на нее не всегда пойдут. Но когда ничего больше не остается, решаются и на такой шаг. Терять в подобных случаях нечего, а спасение может придти. Поэтому хирурги обязаны действовать здесь смело и решительно.

Один ученый вырезал из вполне уже развившегося зародыша цыпленка маленький кусочек ткани и стал наблюдать за этим кусочком. Он лежал в тарелке с особым раствором, с так называемой питательной жидкостью. И вот этот кусочек отрезанной ткани жил. Клетки его делились. Взамен отмиравших клеток появлялись новые. Так прошло много времени.

Сам цыпленок успел бы за это время вырасти, стать большой курицей, постареть и погибнуть от дряхлости. А вырезанная из него полоска ткани продолжала жить. Только время от времени меняли использованную питательную жидкость на свежую.

Так, отдельные ткани могут обладать большей продолжительностью жизни, чем целый организм.

Когда я был молодым врачом, в больнице, где я работал, умер от крупозного воспаления легких мой хороший знакомый, геолог.

Тогда еще не знали ни стрептоцида, ни сульфидина, ни пенициллина, и крупозное воспаление легких было очень опасным заболеванием.

Случилось это в Петрограде. Мать скончавшегося жила в Москве. Ее вызвали телеграммой.

Геолог умер в полдень. Его мать должна была приехать утром следующего дня.

Геолог за неделю болезни не брился и сильно оброс бородой. Чтобы это не произвело на мать еще более тяжелого впечатления, я распорядился побрить умершего. А утром, когда я зашел в покойницкую больницы, на щеках и подбородке умершего лежала как бы темная кайма. За ночь опять появились волосы.

Если вырезать полоску ткани вместе с тем слоем, из которого растут волосы, и поместить ее в соответствующую питательную среду, то волосы будут расти еще некоторое время.

Профессор Кравков, талантливый советский ученый, работал в области фармакологии, т. е. он изучал действие лекарств на человека. Большие способности экспериментатора позволили ему произвести много чрезвычайно интересных и ценных исследований, в особенности над отдельными изолированными органами.

Кравков отрезал от трупа палец, о чем мы уже говорили, и через кровеносные сосуды пальца пропускал питательную жидкость, называемую в науке рингер-локковской.

Пропущенную через палец жидкость Кравков собирал и подвергал химическому анализу. Анализ давал поразительный результат. Из пальца вытекала не та жидкость, которую Кравков в него вливал. В ней появились новые вещества, которых раньше не было.

Откуда же попадали в жидкость эти новые вещества? Эти вещества вырабатывались клетками тканей пальца, являлись продуктом их жизнедеятельности.

Роль жидкости заключалась в том, что она в известной степени заменяла кровь. Клетки тканей пальца извлекали из нее нужные им питательные вещества, перерабатывали их, а затем выделяли в ту же жидкость продукты своего обмена веществ.

Иначе говоря, ткани отрезанных у трупа пальцев в известной мере жили почти так же, как и живые клетки.

Томский физиолог профессор Кулябко вырезал у трупа щитовидную железу, расположенную на шее человека, и проделывал с ней то же самое, что Кравков с пальцами, т. е. вливал в артерию железы под небольшим давлением рингер-локковскую жидкость. Войдя в артерию, эта жидкость обегала всю железу и вытекала из наружного отверстия вены. После этого Кулябко собирал ее и исследовал. Он обнаружил в ней присутствие гормона щитовидной железы.

Считать мертвой такую железу никак было нельзя. Она жила и продолжала вырабатывать гормон. Вместе с тем она давала наглядное доказательство того, что отдельные органы, взятые у трупа, сохраняют свою способность жить в течение более или менее продолжительного срока. Разумеется, это возможно только при соответствующих условиях, в условиях определенной среды.

Это относится также и к более сложным органам.

В лаборатории профессора Кулябко можно было видеть еще один удивительный опыт. В центре особого прибора находился темный, кругловатый, несколько вытянутый, мясистый предмет. В него входили стеклянные и резиновые трубки, а рядом располагался небольшой электрический моторчик. Кругловатый мясистый предмет было обыкновенное человеческое сердце.

Профессор извлек его из трупа спустя сутки после смерти человека. Через стеклянные и резиновые трубки в сосуды сердца с помощью моторчика накачивался раствор Локка, одна из разновидностей питательной жидкости. Сердце, вынутое из трупа через сутки после смерти человека, начинало биться, начинало жить.

Московские физиологи Брюхоненко и Чечулин проделали поразительный опыт. Они отделили голову собаки от туловища и заставили эту голову жить некоторое время. Голова открывала глаза, закрывала их при резком свете, снова открывала. Когда кислотой смазывали губы, голова высовывала язык и слизывала раздражавшую кислоту. На свист она навострила уши.

Вы, конечно, уже догадываетесь, что Брюхоненко и Чечулин поддерживали жизнь головы тем, что пропускали по ее артериям и венам питательную жидкость.

Чтобы добиться удачи и таком опыте, надо очень долго и много экспериментировать, обладать огромным терпением, настойчивостью, научной изобретательностью и большими знаниями. Это очень сложный и трудный опыт, требующий тщательной подготовки, значительного навыка и хорошо сконструированной аппаратуры.

В конце концов, только после многих ошибок и неудач, оба московских физиолога достигли успеха.

Их эксперимент доказал, что даже головной мозг может некоторое время работать после того, как всякое проявление жизни в нем должно было бы прекратиться.

В дальнейшем, основываясь на смелых опытах Ф. А. Андреева, эти исследователи проделали интереснейшие эксперименты с оживлением трупов животных.

Собаку звали Буян и жила она вместе с остальными лабораторными собаками.

Это было веселое, добродушное и сильное животное. Когда появлялся профессор, собака, приветливо помахивая хвостом, встречала его радостным лаем. Профессор ласково гладил Буяна и направлялся в свой кабинет. Профессор и Буян были большими друзьями.

Однажды пришел служитель, взял Буяна за ошейник и повел в лабораторию. Вскоре собака лежала на столе, погруженная в наркозный сон. Профессор и ассистент приступили к операции.

Они готовили Буяна в далекое путешествие.

Собаке вскрыли на шее крупную артерию и выпустили из нее всю кровь. Наконец, сердце остановилось, перестало биться.

Профессор раздвинул веки Буяна. На профессора смотрел тусклый, безжизненный глаз. Собака была мертва.

Во время опыта специальные приборы тщательно регистрировали дыхание и сердцебиение. На белой бумаге непрерывно вращающегося барабана движущаяся черная линия отмечала каждый вздох, а другая, параллельная линия - каждый толчок сердца. Сперва, до момента операции и в начале операции, черные линии поднимались и опускались, как при обычном дыхании и биении сердца. Потом подъемы и опускания становились все мельче и реже и, наконец, исчезли, превратились в сплошные ровные пинии.

Таким образом, приборы подтвердили, что жизнь Буяна кончилась. Прекратилось дыхание, прекратилась деятельность сердца. Собака действительно была мертва.

Кровь, выпущенная из ее тела, однако, никуда не ушла. Не потерялось ни одного грамма. Она вся стекла по трубке в большой стеклянный сосуд, составляющий часть особого аппарата, называемого автожектором и соединенного с моторчиком.

От этого стеклянного сосуда тянулась еще одна трубка. Она заканчивалась иглой. Игла была введена в крупную вену на шее собаки. Прошло пять минут, еще одна минута, еще тридцать секунд. Труп собаки неподвижно лежал на столе.

Профессор не спускал взгляда с хронометра.

Наконец, стрелка подошла к предельной черте. Теперь нельзя было терять ни секунды!

Профессор открыл края, а затем включил моторчик. Зашипел кислород, который по третьей трубке пустили в стеклянный сосуд с кровью. Моторчик погнал из стеклянного сосуда в вену кровь, перемешанную с кислородом. Это была такая же кровь, какая получается при дыхании, после прохождения ее через легкие.

Моторчик непрерывно работал и нагнетал через вену кровь в собаку. Кровь проходила в сердце животного, оттуда распространялась по всем тканям и органам и, обежав все тело, изливалась из артерии на шее. Из нее она снова попадала в стеклянный сосуд. Здесь к ней примешивался кислород и все начиналось сызнова.

На белой бумаге регистрирующего прибора перо попрежнему чертило две ровные черные линии.

Собака лежала с остановившимся сердцем, без дыхания. Но вот пульсовая линия чуть дрогнула, немного подскочила. Через несколько секунд - опять скачок, но уже больший. Линия дыхания также почти незаметно поднялась и опустилась.

Это отмечались первые толчки сердца и первые движения грудной клетки. Через минуту собака вздохнула и легкая судорога шевельнула ее голову. Собака уже не была мертвой. К ней возвращалась жизнь. Вскоре Буян дышал нормально и сердце его билось, как обычно.

Еще через несколько минут вся аппаратура была убрана, из артерии я вены удалены иглы с их резиновыми трубками. Они уже не были нужны.

Прошло немного дней. И опять, когда профессор появлялся в лаборатории, Буян встречал его радостным лаем.

Буян не знал, что вернулся из далекого путешествия.

Раньше сказали бы, что это было путешествие в царство смерти.

И Брюхоненко, и Чечулин превращали собаку в труп только на шесть минут. После этого, не теряя ни секунды, приступали к ее оживлению.

Если бы ждали еще две-три минуты, то никакими средствами собаке нельзя было бы вернуть жизнь.

Почему? Потому что в некоторых клетках наступили бы необратимые изменения.

Поясним это. Наступление смерти означает прекращение всех функций, в том числе и питания тела. Прекращается питание прекращается обмен веществ, нарушаются все тканевые и внутриклеточные процессы. В результате в клетках, лишенных питания, начинаются процессы разложения, распада.

Теперь, если даже возобновить "подвоз" питательных веществ, клетка не оживет. Можно сказать, что механизм, который осуществляет диссимиляцию, т. е. расщепление сложных белковых и других органических соединений, и ассимиляцию, т. е. отбор и усвоение нужных частиц, выходит из строя. Происходят необратимые изменения.

В момент смерти прекращается питание для всего тела. Но наступает ли сразу во всех клетках тела это необратимое состояние?

Нет, не сразу. Клетки одних органов более грубы, более просты, более устойчивы. В них распад начинается позже. Позже наступают необратимые изменения. Клетки других органов более хрупки, менее устойчивы. В них распад наступает скорее. Раньше наступает и необратимое состояние.

Некоторые клетки могут жить в течение некоторого времени, даже после установленной смерти человека. Таковы, например, клетки эпителия кожи, клетки, образующие волосы и ногти.

Самыми хрупкими, самыми неустойчивыми являются нервные клетки мозга, особенно коры больших полушарий. В них необратимые посмертные изменения наступают очень скоро.

Мы видели из опыта Кулябко, что клетки сердечной мышцы сохраняют жизнеспособность даже через сутки после смерти тела. Клетки же мозга погибают гораздо раньше, в сроки, определяемые не днями или часами, а минутами.

А ведь клетки центральной нервной системы управляют основными жизненными процессами в нашем организме и дыханием. Срок обратимости изменений клеток высших отделов центральной нервной системы, с момента полной остановки дыхания и кровообращения, равен в среднем всего пяти-шести минутам.

Вот почему профессор Брюхоненко и профессор Чечулин в своих опытах внимательно наблюдали за стрелкой секундомера. Они следили, чтобы посмертные изменения клеток мозга собаки не длились, после агонального периода, более шести минут. В противном случае собака ни при каких условиях не вернулась бы из своего далекого путешествия.

Существует всем известная болезнь - туберкулез легких. При этой болезни, если она запущена, разрушается легочная ткань. Теперь туберкулез легких научились хорошо лечить. Но для того, чтобы с ним справиться, надо во-время захватить болезнь. В противном случае она развивается, разрушение захватывает большие участки легочной ткани и в результате человек может умереть.

Есть болезнь, которая называется пионефроз. У заболевшего ею разрушается ткань почки. Болезненные изменения захватывают важную часть почки - почечные клубочки и канальцы. Если эта болезнь зашла далеко в обеих почках, человек погибает.

По тяжести заболевания похожа на туберкулез и пионефроз другая серьезнейшая болезнь, которая (называется цирроз печени. У заболевшего циррозом тоже происходит гибель одной из важных тканей организма - печеночной ткани. Если болезнь не лечить, она прогрессирует и человека ждет смерть.

Можно ли вернуть к жизни таких больных после того, как сердце остановится? Поступить так, как поступили с Буяном? Ввести кровь, заставить сердце снова работать? Добиться того, чтобы человек начал дышать и вернулся к жизни?

Нет, никак нельзя, даже если после смерти пройдет не шесть минут, а только две. И это вполне понятно.

Чтобы такие люди жили, еще недостаточно деятельности сердца. Им надо иметь: одному - здоровые легкие, другому - здоровые почки, третьему - здоровую печень. Но дать человеку новые легкие или печень медицине пока не под силу.

Тех, кто умирает от длительных хронических болезней, от опасных заразных болезней, вызывающих большие изменения в жизненноважных органах, вернуть к жизни невозможно. В таких случаях смерть неизбежна и неотвратима.

Врачи стремятся и у таких больных отдалить приход смерти. До последней минуты, до последнего вздоха больного врач не складывает оружия, борется с любой болезнью всеми средствами, которыми его снабжает наука.

Но если смерть наступила, миссия врача окончена.

Другое дело, если смерть застигла человека неожиданно, совершенно непредвиденно. Его здоровье не было подточено никаким длительным изнуряющим недугом. Внутренние органы не разрушены какой-либо хронической болезнью. Так может произойти иногда при операции, даже и не очень тяжелой.

Во время операции наркоз, как очень редко случается, может вызвать паралич сердца и дыхания. Наступает состояние смерти. Однако, если удастся немедленно восстановить работу сердца и дыхание, то человек будет жить.

Человек пострадал при уличной катастрофе. Он ранен, потерял чрезмерное количество крови. У него остановилось сердце, но если оно снова забьется, жизнь может вернуться.

Очень часто на войне бывает опасна не сама рана, а травматический шок. При шоке резко нарушается нормальная работа всей (Нервной системы, почти прекращается деятельность сердца и дыхание.

Если не избавиться от шокового состояния, наступит полная остановка сердца и дыхания - смерть.

Но если заставить сердце снова работать и в то же время устранить шок, то это будет возвращением к жизни и, может быть, к долгой жизни, потому что все органы человека здоровы.

Над этими вопросами много думал и работал советский ученый Владимир Александрович Неговский. После многочисленных опытов над животными, проделанных на протяжении ряда лет, перед ним стали вырисовываться основные приемы оживления организма, определился метод восстановления преждевременно оборвавшейся жизни.

В годы Великой Отечественной войны профессор Неговский начал борьбу за жизнь советских воинов. Он хотел заставить смерть отступать там, где еще можно было сохранить жизнь.

Во время одного из наступлений наших войск в полевой госпиталь доставили артиллериста сержанта Черепанова. Осколок немецкого снаряда пробил ему правое бедро.

Рана была очень тяжелой. Артерии, вены и нервы, проходившие по бедру, были разорваны. Пострадала и кость.

Медицинская служба в Советской Армии организована очень хорошо. Сержант был вынесен с поля боя немедленно после ранения в самый разгар сражения. Через два часа раненый сержант уже находился в полевом госпитале.

Были приняты все меры, чтобы обеспечить раненому наилучшую и быстрейшую помощь. Его обложили горячими грелками, перевязали сосуды, сделали переливание крови. Но Черепанов был в жесточайшем шоковом состоянии, в шоке третьей степени. Он лежал на операционном столе мертвенно бледный, с тусклыми, безучастными глазами, почти без пульса и без дыхания. Ему впрыскивали камфару, кофеин, адреналин, физиологический раствор. Ничто не помогло. Еле бившееся сердце сержанта остановилось совсем. Он умер.

В истории его болезни появилось заключение хирурга. Оно гласило: "Умер 8 апреля 1944 года в 19 часов 41 минуту. Смерть последовала от шока и острой кровопотери".

Эта запись должна была быть последней в биографии русского солдата Черепанова.

Но в это время в операционной появились только что узнавшие о смерти сержанта четыре человека в халатах: профессор Неговский и его помощники - Смиренская, Литвинова и Козлов.

Неговский объезжал фронтовые лечебные учреждения, чтобы на месте, во фронтовых условиях, применить свой способ борьбы со смертью. Так он приехал и в госпиталь, где только что умер Черепанов.

Профессор, учитывая значение каждой секунды, немедленно приступил к делу.

С Момента остановки сердца и видимой смерти сержанта прошло две минуты. Еще через минуту все было готово. Сотрудники профессора без промедления заняли свои места. Негевский склонился над человеком, который собственно мог считаться уже трупом. В безмолвии операционной слышались только короткие распоряжения профессора.

Вы помните: сержант умер в 19 часов 41 минуту.

В 19 часов 45 минут 30 секунд появилась первая новая запись. Она содержала три слова: "Первый удар сердца".

В 19 часов 48 минут - вторая запись: "Обозначается сокращение шейной мускулатуры. Начало самостоятельного дыхания". И дальше: 19 часов 56 минут - "Дыхательное движение грудной клетки"; 20 часов - "Вздох. Первое движение диафрагмы"; 20 часов 7 минут - "Появился рефлекс роговицы глаз"; 20 часов 45 минут - "Появилось сознание"; 23 часа - "Состояние тяжелое. Спит. Легко пробуждается. Отвечает на вопросы. Жалуется, что ничего не видит. Пульс учащенный - 114 в минуту, слабого наполнения. Дыхание глубокое, ровное".

Через сутки - "Полное восстановление зрения. Может быть эвакуирован в глубокий тыл".

Нам кажется, что можно не трудиться что-либо добавлять к этим записям. Профессор Негевский отогнал смерть от постели сержанта Черепанова, вернул ему жизнь.

В чем же дело? Может быть, профессор Негевский изобрел какую-нибудь особую аппаратуру, сложный жизневосстановительный агрегат? А может быть, он пустил в ход не известный доселе препарат?

Нет, ничего такого не было.

Оборудование Негевский с собой действительно привез, но оно все умещалось в одном свертке, уложенном в небольшой чемоданчик. Это была короткая резиновая трубка и маленькие специальные мехи.

Вот и все, если не считать, конечно, рук Негевского и его помощников. И, разумеется, знаний.

Эти знания содержали в себе результат многих часов размышлений и многих лет экспериментальных исследований.

Что же все-таки сделал Негевский?

Конечно, он прибегнул к искусственному дыханию, но оно применялось своеобразно. Один из его помощников производил искусственное дыхание тем, что, введя резиновую трубку непосредственно в дыхательное горло сержанта, стал мехами накачивать через трубку в легкие воздух. Делалось так для того, чтобы помочь притоку воздуха усиленным растяжением самой легочной ткани. Возникавшие при этом в самых мельчайших разветвлениях окончаний нервов легочных стенок нервные импульсы направлялись в дыхательный мозговой центр и возбуждали его к деятельности.

Одновременно с таким искусственным дыханием Неговский пользовался, конечно, и переливанием крови, но тоже своеобразным способом.

Кровь вливали не в вену, а в артерию руки. И не просто вливали а с помощью так называемого аппарата Боброва нагнетали под довольно значительным давлением. Это обстоятельство играло важную роль.

Задача, которую ставил себе профессор Неговский, заключалась в том, чтобы заставить сердце сержанта работать.

Сердце не может работать без снабжения его кровью из собственных сосудов. Сержант потерял слишком много крови. Хотя ему уже сделали раньше одно переливание крови, Неговский считал нужным повторить его, - но особым способом.

Сердце скорее и лучше начнет работать, если его мышца будет быстро снабжена питанием. А для этого питательное вещество надо немедленно доставить непосредственно к самой мышце сердца.

Кровь, нагнетаемая в артерию руки, а оттуда в аорту, т. е: совершающая путь, обратный своему естественному движению, захлопывала аортальные клапаны сердца.

Следовательно, она не могла попасть в полость сердца. Закрывшиеся клапаны ее туда не пускали, вследствие чего она шла прямо в коронарные артерии, которые отходят от аорты у самой стенки сердца. Это и достигалось давлением с помощью аппарата Боброва.

Коронарные сосуды представляют собой две небольшие разветвляющиеся артерии, опоясывающие сердце; это - сеть сосудов, питающих только мышцу сердца.

Переливание трехсот граммов крови именно в артерию и обязательно под давлением нужно было произвести для того, чтобы сразу же увеличить силы сердца, дать его мышце хорошие условия питания и вызвать первые сокращения, первые биения сердца, которые позволили бы быстро подвести кровь к мозговым центрам.

Вслед за введением крови в артерию Неговский тотчас же произвел переливание еще семисот граммов крови. Теперь для переливания взяли уже вену, как обычно и делают при работающем сердце, чтобы увеличить во всей сосудистой системе количество циркулирующей крови и полностью заместить потерянную кровь.

Таким образом, первые триста граммов крови должны были в основном питать сердце, а последующие семьсот граммов заполнить кровеносное русло.

Затем Неговский применил адреналин, этот могучий возбудитель деятельности сердца и кровеносных сосудов. Но применил его тоже своеобразно и очень активно. Он добавил раствор адреналина к тем тремстам граммам крови, которые были введены прямо в коронарные артерии сердца.

Что еще сделал профессор Неговский?

Вспомним, что главная опасность, возникающая в результате остановки кровообращения, - это недостаток в крови и тканях кислорода, накопление в них вредных продуктов обмена. У сержанта Черепанова, сердце которого в течение четырех минут находилось в состоянии полной неподвижности, кислородное голодание подошло к той черте, когда возникла угроза биологической катастрофы клеток и тканей. Чем скорее начался бы "подвоз" кислорода, тем скорее устранилась бы возможность такой катастрофы.

Неговский к вливаемым в вену семистам граммам крови добавил некоторое количество перекиси водорода. Перекись водорода быстро отдает крови свой кислород. Одновременно в кровь вводился также сорокапроцентный раствор глюкозы. Глюкоза очень хорошее питательное вещество.

Вот и все, что успел сделать профессор за одиннадцать минут.

Как видите, никакого чуда не было. Были применены знания, являющиеся результатом многих лет экспериментальных исследований.

4 минуты и 30 секунд длилась смерть сержанта Черепанова.

Мы помним, что 6 минут - это время, в течение которого клетки головного мозга сохраняют свою жизнеспособность. Начнись вмешательство Неговского на 2-3 минуты позже, сержант Черепанов не был бы спасен.

Значит, способ Неговского должен применяться своевременно, пока не наступили явления необратимости в клетках головного мозга. Можно выразиться так: пока явления необратимости не наступили, человек еще не умер по-настоящему, хотя бы сердце его остановилось и дыхание отсутствовало.

Такая смерть называется у врачей "клинической смертью". При этом все видимые признаки смерти налицо: отсутствие дыхания, пульса, неподвижность сердца, исчезновение зрачкового рефлекса. Однако, клиническая смерть - это не биологическая смерть, так как клетки еще сохраняют жизнеспособность. Это - дорога к смерти, это первые шаги умирания.

Подлинная смерть - это биологическая смерть, выражающаяся в гибели клеток, может быть, не всех сразу, но, в первую очередь, наиболее ценных и жизненнонеобходимых, например, клеток центральной нервной системы.

Скажем точнее: способ Неговского, незаменимый при наступлении агонального состояния, действителен и в ряде случаев клинической смерти.

Теперь немного статистики.

Пятьдесят четыре раза за ту свою поездку на фронт профессор Неговский становился у операционных столов с лежавшими на них неподвижными телами.

Для пятидесяти четырех тяжело раненных бойцов Советской Армии жизнь была кончена и этого приговора медицина не могла отменить. Сорок четыре человека из них агонизировали, десять - уже умерли. И от всех сорока четырех агонизировавших профессор Неговский отогнал холодное дыхание смерти. Они остались жить. Дальнейшее уже зависело от течения, от характера самой болезни. Двенадцать из них даже смогли через один-два дня перенести эвакуацию и были вскоре же отправлены в глубокий тыл.

У десяти клинически умерших смерть наступила только за две-три минуты до появления Неговского. Для пяти человек из этих десяти помощь профессора была безрезультатной. Клиническая смерть уже перешла в биологическую.

Надо полагать, что период обратимости клеток и тканей разных людей неодинаков, а следовательно, различны и сроки наступления необратимых явлений в клетках. Ведь эти сроки измеряются минутами, даже секундами. Для пяти человек сроки начала необратимости оказались менее шести минут.

Другие пятеро вернулись к жизни, но четверо вскоре должны были с ней расстаться; на этот раз - навсегда. Однако, это произошло не из-за бессилия метода Неговского.

Они могли бы благополучно жить, но у них были слишком тяжелые ранения. Даже хорошее сердце и прекрасное дыхание не могли спасти их при тех разрушениях, которые нанесли их внутренним органам пули и осколки.

Пятый и последний из этих десяти раненых был сержант Черепанов.

Подведем итог.

Что дает врачам метод Неговского? Очень многое! Он обогащает арсенал медицины для борьбы с роковыми последствиями таких грозных опасностей, как травматический и операционный шок; для борьбы с такими явлениями, как смерть от наркоза; как смертельные, невосстановимые крозопотери; как смерть от удара электрического тока. Незаменим он и при агональных состояниях.

При клинической смерти этот метод является, в сущности, единственным средством отогнать подлинную смерть.

В дальнейшем, по мере усовершенствования метода Неговского, смерть будет отступать все чаще и чаще, освобождая каждый раз место для жизни там, где еще не наступили необратимые явления клеток.

Теперь, когда прошло несколько лет после истории оживления сержанта Черепанова, можно говорить уже не об одном, а о многих случаях возвращения к жизни людей, спасенных по способу Неговского в ряде городов Советского Союза.

Современные методы советской науки, и особенно способ Неговского, могли бы возвращать к жизни не десятки и сотни, а, быть может, тысячи жертв ранней смерти.

Решение этой благородной задачи дало бы замечательнейшие результаты. Но на пути к широкому успеху стоит одно суровое обстоятельство: шесть минут, в течение которых обратимы изменения клеток центральной нервной системы и в первую очередь коры головного мозга.

Шесть минут - это очень короткий отрезок времени.

Медицине, даже вооруженной прекрасным методом, опоздать здесь очень легко. Неудивительно, что к этим шести минутам приковано внимание исследователей. Ведь каждая лишняя минута означает возможность спасения еще множества людей, а добавочные десять - пятнадцать минут уже почти решают проблему.

Возникает вопрос: почему клетки центральной нервной системы, особенно коры больших полушарий, так нестойки? Почему быстрее всего наступают в них необратимые изменения?

Работы советских физиологов раскрыли некоторые интереснейшие детали процессов дыхания.

Сразу ли в момент умирания прекращается дыхание? Оказывается, что если проследить, как это происходит, можно увидеть ряд последовательных стадий.

Прежде всего, исчезает равномерность дыхательных движений, нарушается правильность их ритма. Дыхание становится прерывистым, затем судорожным, потом наступают отдельные толчки, чередующиеся с долгими паузами. Наконец, грудная клетка замирает, становится неподвижной.

Советские ученые, отвоевывая жизнь у смерти, обнаружили смысл этих фаз дыхания.

Известно, что в клетках живых органов, в их деятельном состоянии, возникают особые электрические токи, так называемые биотоки. Появляются они и в клетках коры мозга. Их можно обнаружить и записать при помощи чувствительных электроприборов. Но когда пришла смерть и наступил паралич дыхания, приборы ничего уже не записывают - биотоков нет. Это значит, что в коре больших полушарий головного мозга и в некоторых других участках центральной нервной системы жизнь угасла. В этот момент прекращается ровное дыхание. Но дыхание не исчезает. Оно продолжается, только вместо правильного ритма, наблюдаются судорожные, прерывистые дыхательные движения.

Отсюда ясно, что прекратили деятельность клетки, имеющие отношение к регуляции дыхания и связанные с корой мозга. Но раз дыхание продолжается, значит, существуют еще клетки, управляющие дыханием. Где же они помещаются?

Сохранившийся зрачковый рефлекс, т. е. реакция зрачка на свет, покажет, что участок мозга, расположенный ниже коры больших полушарий, еще функционирует. Вот где находятся еще не погибшие клетки центров дыхания.

Только исчезновение зрачкового рефлекса будет свидетельствовать о том, что и здесь жизнь клеток мозга прекратилась. Но и после этого дыхание не остановится. Оно будет совершаться отдельными толчками, с большими паузами. Такое дыхание является агонизирующим. Дыхание видоизменится, но не прекратится.

Это опять-таки значит, что работают еще какие-то клетки центров дыхания. Теперь уже совершенно понятно, где именно они находятся. Продолговатый мозг - вот место нахождения еще действующих клеток.

Только неподвижно застывшая грудная клетка удостоверяет, что и продолговатый мозг с его центрами прекратил свою деятельность. Смерть подошла вплотную.

Исследователи открыли не только эти стадии дыхания. Они установили, что сроки обратимости для разных клеток мозга различны. Клетки центра дыхания, находящиеся в продолговатом мозгу, можно оживить не позже чем через тридцать минут, а расположенные выше, ближе к коре, через еще меньший срок - десять и даже шесть минут.

Чем это объяснить? Почему у клеток, от которых зависит функция дыхания, особенно у тех, которые тесно связаны с корой мозга, такой ничтожный по сравнению с остальными клетками организма период обратимости изменений?

Здесь открылась чрезвычайно любопытная биологическая подробность.

У всех ли живых существ имеются в развитом состоянии эти центры, находящиеся в коре головного мозга?

Нет, их можно найти только у высших млекопитающих.

Значит, эти отделы появились только на поздней стадии эволюционного развития жизни на земле, у тех видов животного мира, которые возникли относительно недавно, может быть, всего миллион или два миллиона лет назад. Они - самые молодые части центральной нервной системы.

Вот в этом и кроется причина их необыкновенной чувствительности к вредным влияниям, причина их хрупкости, легкой уязвимости. Может быть, у людей далекого будущего, еще через миллионы лет, устойчивость этих участков коры мозга будет иной, тогда, повидимому, и срок обратимости будет более продолжительный.

Завеса над "тайной шести минут" приподнялась.

Что же, исследователям проблемы оживления надо ждать миллионы лет, пока срок обратимости клеток центров коры удлинится на несколько минут?

Разумеется, передовая наука не может примириться с таким положением. И. В. Мичурин говорил: "Мы не можем ждать милостей от природы; взять их у нее - наша задача". Советская Наука, познавая объективные законы природы, активно вмешивается в течение биологических процессов, сознательно перестраивает их. Перед профессором Неговским, взгляды которого мы вложили, и перед другими, кто работает в этой области, стоит определенная проблема: уже сейчас добиться того, что без вмешательства воли человека может осуществиться лишь через миллионы лет.

Имеется одно весьма интересное экспериментальное наблюдение. Известно, что причиной смерти под водой является отсутствие воздуха, т. е. отсутствие кислорода. Но потонувшую собаку легче вернуть к жизни, если она попала под воду в наркотизированном состоянии. Ее можно оживить даже по истечении того срока, когда погибали другие собаки, не наркотизированные.

Альпинисты на большой высоте испытывают приступы головокружения, слабости, теряют сознание. Объясняется это разреженностью воздуха, т. е. опять-таки нехваткой кислорода. Но, если дать пострадавшим снотворное средство, то горная болезнь переносится гораздо легче.

Ленинградский патофизиолог профессор Всеволод Семенович Галкин открыл удивительное явление: в наркозном сне необыкновенно изменяются многие свойства организма. Наркоз позволяет клеткам жить в таких условиях, которые смертельны для клеток, находящихся в обычном состоянии.

Работы Галкина позволяют понять, например, смысл улучшения, наступающего при горной болезни от приема люминала. Снотворный препарат изменил реакцию клеток тканей на недостаток кислорода. Они стали довольствоваться меньшим его количеством. Наркотизированное животное, извлеченное из воды, удавалось спасти потому, что оно обходилось тем ничтожным количеством кислорода, которое содержалось в организме.

Эти удивительные качества наркоза, возможно, указывают на один из путей, по которому надо следовать, чтобы изменить биологический закон необратимости явлений, происходящих в клетках. Ведь смерть от остановки дыхания - это в основном тоже смерть от недостатка кислорода.

Можно допустить, пока, конечно, только очень предположительно, что в последние минуты агонии, когда все обычные врачебные средства спасения уже бессильны, применение наркоза даже в очень ограниченной дозе даст возможность сохранить в клетках минимальную жизнь. Она будет поддерживаться тем ничтожным количеством кислорода, которое находится в тканях и крови, тем количеством, при котором в нормальных условиях клетки коры головного мозга погибли бы при отсутствии поступления воздуха и остановке кровообращения.

Подобное состояние, без дыхания, без сердцебиения, будет смертью, но тоже так называемой смертью клинической, а не биологической. И, быть может, оно протянется дольше, чем пять-шесть минут.

Гибель клеток высших отделов центральной нервной системы отодвинется. Срок их обратимости удлинится. Этот выигрыш времени уже позволит организовать возвращение к жизни клинически умерших с большими надеждами на успех.

Пытливая мысль советских исследователей, несомненно, найдет эффективные средства, использование которых принесет полную победу над преждевременной смертью.

Итак, в процессах умирания и оживления организма, в возвращении всех его функций к нормальному состоянию, ведущую роль играет центральная нервная система, точнее, кора головного мозга. Совершенно естественно поставить вопрос: в чем значение и смысл процессов, происходящих при угасании жизни и при восстановлении жизни, если их рассматривать в свете павловского учения?

Это вопрос не теоретический. Если получить на него правильный ответ, то тем самым, несомненно, откроются новые возможности для дальнейших успехов борьбы с преждевременной смертью.

Что же можно извлечь из всех имеющихся в науке данных относительно умирания и оживления организма?

Нужно считать твердо установленными два факта.

Первый: клетки коры больших полушарий головного мозга выключаются, перестают функционировать, умирают раньше всех других отделов мозга. Кора - наиболее чувствительная, наиболее хрупкая часть головного мозга, продолговатый мозг - наиболее устойчивый; он умирает позже других.

Второй факт: при оживлении организма наблюдается как бы обратное явление. Начинается оживление с восстановлением функций центров продолговатого мозга. Позже, только после того, как все остальные части головного мозга возвратились к своей деятельности, начинают работать клетки мозговой коры.

Понять смысл этих явлений можно только в свете учения Павлова.

В самом деле, что такое остановка функций коры мозга при начале умирания? Безусловно, это явление защиты. Необыкновенно чувствительные плетки коры могут выдержать тяжелые, неблагоприятные условия только в течение очень короткого срока. Чем же они могут спастись, если ухудшение обстановки, например, прекращение кровообращения, продолжается? Конечно, только тем, что раньше, чем наступит их полное истощение, их гибель, функция клеток прекратится. А как этого можно достигнуть? Остановить функцию? - Торможением.

Такое торможение и наступает уже в самом начале. Оно охраняет хрупкие клетки коры мозга от истощения в их борьбе за спасение, за жизнь.

И, действительно, мы уже знаем, что при наступлении агонального, предсмертного периода сердце еще работает, хотя и очень слабо; еще сохраняется, хотя и неравномерное, толчками, дыхание, но сознание уже отсутствует. Это значит, что функции коры мозга уже выключены торможением. Иначе неизбежно непоправимое истощение клеток. Вот в чем благодетельный смысл охранительного торможения.

Интересны отмеченные профессором Неговским (некоторые факты, раньше остававшиеся непонятными и получившие объяснение только в свете павловских идей. В ряде опытов над собаками им причиняли тяжелые травмы. Если животные перед этим находились долго в возбужденном состоянии, то даже короткие сроки клинической смерти, всего лишь в 2-3 минуты, являлись из-за повышенной траты клетками сил, уже гибельными для коры их мозга. Смерть наступала неотвратимо.

Также понятными теперь становятся наблюдения, касающиеся извлеченных из воды людей. Тех, которые тонули, быстро теряя сознание, или без сопротивления шли, что называется, камнем ко дну, было сравнительно легко оживить. Гораздо хуже обстояло дело с теми, кто при огромном психическом возбуждении бурно напрягал все свои силы, чтобы удержаться на воде.

Совершенно ясно, что чем меньше люди тратили мышечной и нервной энергии, тем менее истощались клетки коры головного мозга.

Такова роль торможения в фазе умирания.

Что касается фазы оживления организма, то вспомним, что сперва появляются первые признаки дыхания, первые сокращения сердца. Но и дыхательные акты и удары сердца совершаются неравномерно, толчками. Это значит, что продолговатый мозг уже работает. Центры же коры мозга бездействуют. Торможение еще сковывает их функции. И охранительно - целебный смысл этого явления понятен. Если бы кора мозга начинала работать с самого начала оживления, когда еще в организме нет нормальных условий питания и обмена, то есть в тяжелых условиях, то это потребовало бы от хрупких, неустойчивых корковых клеток неимоверных усилий. Снова им грозило бы истощение и гибель. Продолжающееся охранительное торможение и защищает их от подобного финала. Вот почему кора мозга оживает после продолговатого мозга, после восстановления всех других отделов мозга. Только тогда, когда наступает более или менее нормальное течение физиологических процессов во всех органах, корковые клетки могут начать функционировать. Торможение снимается. Организм оживает полностью.

Таким представляется великое значение целебно-охранительного торможения, как при угасании жизни, так и при ее восстановлении. Вместе с тем здесь открываются и некоторые перспективы для активного вмешательства медицины в спор жизни с преждевременной смертью.

В самом деле, если торможение клеток мозговой коры благодетельно, то ведь можно его создавать в нужных случаях.

Эта мысль и была осуществлена сотрудниками лаборатории Неговского на людях, доставленных в клинику после уличных и других транспортных катастроф. Такие жертвы тяжелых травм погибали от ранений и кровопотерь. Их доставляли в клинику уже в состоянии агонии. Чтобы их спасти, им прежде всего делали переливание крови. Но переливание сопровождалось еще одной процедурой: одновременно с переливанием вводили и небольшую дозу гексенала.

Гексенал, как известно, наркотизирующее средство. Оно нужно было для того, чтобы вызывать и усиливать охранительно целебное торможение.

И в большом числе случаев цель достигалась. Безнадежное состояние, агония сменялись возвращением к жизни. Это делало удлиненное гексеналом торможение клеток коры мозга.

Искусственное торможение предохраняет кору мозга и от слишком раннего оживления, которое тоже грозит опасностью истощения для хрупких клеток коры.

Однако здесь мы встречаемся с другой опасностью. Сколько времени могут, даже при охранительном торможении, выдержать хрупкие клетки коры неблагоприятные жизненные условия, отсутствие кровоснабжения, ухудшение питания? Как было сказано, не более 5-6 минут. После этого срока изменения в клетках коры становятся необратимыми. Торможение сменяется окончательным угасанием клеток. И чем дольше длится эта фаза необратимости, тем меньше надежд на полное или частичное возвращение к жизни. Для клеток продолговатого мозга, для подкорковых центров угасание жизни тоже не должно продолжаться слишком долго. Если срок восстановления затягивается, то после него изменения тоже становятся необратимыми.

Это не только рассуждение. Проделанные в лаборатории профессора Асратяна эксперименты подтвердили правильность такого положения.

Опыты были связаны с лишением питания мозга собак. Это достигалось тем, что особым способом перехватывали, сжимали у собаки артерии, идущие в мозг. У одной собаки мозг обескровили на 20 минут. Затем кровеносные сосуды были освобождены. Нормальное кровообращение восстановилось. Что произошло с собакой? Осталась ли она живой?

Да, в течение двух месяцев, прошедших после опыта, собака продолжает жить. Но она лежит все время на боку, не может ни встать на ноги, ни ходить. Она не может даже выпрямляться. Все сложнорефлекторные акты у нее исчезли. Она похожа на таких собак, у которых удалили и кору больших полушарий мозга и так называемый средний мозг.

У другой собаки такое обескровливание продолжалось 16 минут. Эта собака могла и стоять, и ходить, и выпрямляться. Но приучить ее, например, подходить к чашке с пищей, отзываться на кличку нельзя было. У нее пропали все так называемые условные рефлексы. Она похожа была на собаку, у которой хирургически удалили кору мозга.

Мозг третьей собаки обескровливали на 6 минут. Она оставалась после этого такой же, какой была раньше, и ничем не отличалась от собак, не подвергавшихся никаким операциям.

Таким образом, опыты блестяще подтвердили значение срока клинической смерти, наступающей в результате прекращения кровообращения из-за остановки сердечной деятельности или других причин, приводящих к необратимым разрушительным изменениям в клетках коры головного мозга.

При изучении проблемы угасания организма от преждевременной смерти и его восстановления все эти положения должны обязательно учитываться.

Так выглядят процессы, сопровождающие умирание и оживление, в свете учения Павлова. Здесь вполне применимы слова великого физиолога: "Какое обширное и плодотворное поле раскрылось бы для физиологического исследования, если бы немедленно после вызванной болезни или ввиду неминуемой смерти экспериментатор искал с полным знанием дела способ победить ту и другую".

Нужно также подчеркнуть здесь, что некоторые научные факты последнего времени обещают весьма интересные события в этой области. Введение в хирургию так называемой гипотермии, то есть охлаждение тела больного до температуры в 28-30 градусов, может быть позволит удлинить срок обратимости клеток до 25-30 минут. Подробнее об этом рассказано в главе об операциях на сердце.

Проблема удлинения жизни нуждается в длительном, глубоком изучении. То, что мы знаем сегодня об открытиях советской науки, вызывает уверенность в успешном достижении цели.

"Смерть есть факт, подлежащий изучению... Изучать - значит овладевать" (Горький).