О человеке, который всегда спешил

О человеке, который всегда спешил

"История болезни № 992/29.

Фамилия, имя, отчество: Устюгов Владимир Павлович.

Пол - мужской.

Возраст - 19 лет.

Род занятий - студент".

Дальнейшее чтение истории болезни, по существу, бесполезно. Если бы в ней было даже две тысячи вопросов, и тогда колоритная фигура этого паренька не уместилась бы в рамках почтенного официального документа.

Постоянными и неизменными у Володи Устюгова были только веснушки на носу и задорный хохолок на макушке. Все остальное было подвижно, как ртуть, и менялось каждую минуту. Даже цвет глаз был то синим, то каким-то водянисто-голубым.

За веселый нрав, общительность и готовность в любое время прийти товарищу на помощь его любили сокурсники, а преподаватели порой смотрели сквозь пальцы на многие проделки, за которые другому влетело бы "по первое число". И все же Володя был недоволен жизнью. Вечно у него была куча незаконченных важных и неотложных дел, масса мыслей, которые нужно обязательно осуществить, общественные поручения, от которых он не умел отказываться и которые абсолютно обязательно надо было выполнять. На все это двадцати четырех часов в сутки, конечно, не хватало. Он всегда спешил, но, как ни старался, почти всегда не успевал. И о его болезни ярче всяких документов может рассказать дневник, забытый им в спешке на больничной тумбочке.

"20 мая. Вчера сдал зачет по сопромату, а сегодня кисну. С утра болит живот. Ем сульфазол, отлеживаюсь. Хоть бы прошло к соревнованиям!

21 мая. Боли не проходят. Тошнит. Не ем ничего, кроме сульфазола. Колька дал какой-то колимицин. Говорит, редкостная штука - бьет микробов наповал. Колимицин тоже ем. После такой пищи на соревнованиях, пожалуй, получится не бег на 300, а срамотища.

23 мая. Получилось хуже, чем предполагал. Вчера на соревнования, конечно, пошел (нельзя же подводить ребят!). Участвовал в забеге на три тысячи метров, но пробежал всего метров 100-150... Голова закружилась, стадион поехал в сторону и весь перекосился. Ребята говорят: я сошел с дорожки, зашатался и упал. Хорошенькое зрелище!..

В раздевалке стадиона меня осмотрел наш институтский доктор, ощупал живот и сказал, что я дурак и что у меня аппендикулярный инфильтрат. Вызвали "скорую". И вот я в больнице. Мне уже измерили температуру не только под мышкой, но, я извиняюсь, и в прямой кишке... Ем порошки. Лежу с грелкой. На груди у меня хитрый столик, на котором очень удобно писать.

Ел бульон с сухариками - пища богов.

24 мая. Выспался. Температура невысокая, самочувствие приличное. Живот еще побаливает, но это - пустяки. Сегодня справа в животе нащупал у себя что-то плотное, как будто туда засунули лепешку. Лидия Павловна говорит, что это и есть инфильтрат. Лидия Павловна - это мой лечащий врач, она старше меня совсем ненамного, но очень строгая и серьезная девушка. Вчера хотел ее посмешить, а она даже не улыбнулась. Надела резиновую перчатку и заявила, что будет исследовать мне прямую кишку. Я взвыл... Чтобы девчонка вставляла палец в... прямую кишку?! Лучше смерть!, Я так и сказал ей об этом - она обиделась и ушла. Вместо нее в палате появился здоровенный верзила величиной с печь, а когда я увидел его лапу в резиновой перчатке, то... Но в общем-то паниковал я зря, все обошлось наилучшим образом. Ем лекарства, наслаждаюсь "пищей богов", чтоб ей пусто было! То ли дело шашлычок, например...

25 мая. Жизнь хороша, если даже она ограничена стенами палаты, сказал один философ. Этот философ - я. Живот почти не болит, температура почти нормальная. И что бы ни говорили доктора, я чувствую, что выздоровел. Окончательно! Бесповоротно! Обжалованию не подлежит!

Сегодня, наконец, прорвались ко мне дружки, принесли кучу цветов и массу всякой снеди. Правда, снедь передать не разрешили, контрабандой удалось пронести самую малость, только то, что уместилось в карманах, но и этого хватило: колбаса, сыр, соленые огурцы и даже жареная куриная ножка.

Разговорам конца не было. Потом я попировал тайком, наелся до отвала первый раз за всю неделю. Прошелся по палате, пока никого не было, но ноги еще держат плохо, дрожат. И голова кружится.

26 мая. Самочувствие - хуже не придумаешь. Подскочила температура. Живот дует, Писать не хочется.

29 мая. Давно не писал - не до того было, В общем дело обернулось плохо: вместо выздоровления, чуть не отправился к праотцам. Три дня температура скакала, как сумасшедшая, утром - нормальная, вечером - 39-40°. Знобило так, что зуб на зуб не попадал. Совсем скис, говорят, даже бредил. Живот болел, как будто кишки кто-то рвал зубами. Газы перестали отходить... Между прочим, никогда не думал, что это такая противная штука: живот дует и дует, дышать приходится помалу. Вставили трубку в прямую кишку, ставили какие-то клизмы.

Врачи долго щупали мой живот и покачивали головами. В конце концов собрался консилиум и мне объявили, что в инфильтрате образовался гнойник, его нужно разрезать и выпустить гной.

Я уже не мог возражать: раз надо - так надо.

Состояние было такое поганое, что я бы, наверное, согласился на что угодно. Воистину - "жизнь моя лежала у врача на ладони".

О самой операции писать нечего: на лицо надели резиновую маску, почувствовал удушье и хотел ее сбросить, потом подумал: "Конец Устюгову"... и потерял сознание. Когда пришел в себя - все было кончено: живот замотан марлевыми бинтами, из которых торчали резиновые трубки. Пахло дегтем и еще чем-то очень противным.

Весь остаток дня палата была тесной, койка неудобной, разговаривать ни с кем не хотелось. Все думал: поможет операция или не поможет?..

Со страхом ждал, что снова начнет знобить, но обошлось. Успокоился, когда отошли газы. Уснул незаметно.

30 мая. Первый раз за последние дни выспался. Температура снизилась, но слаб, как ребенок. "Пища богов" осталась нетронутой. На животе слякоть: повязка промокла от гноя, простыни запачканы, в палате зловоние. Как только не тошнит тех, кто заходит ко мне? Спросил об этом нашу нянечку тетю Нюру -она удивилась:

- Гной, известное дело, одеколоном не пахнет. Привыкнешь.

Перевязку делали два раза.

1 июня. Каждый день возят на перевязки. Лидия Павловна, вооружившись пинцетами, вытягивает из моего живота кучу марлевых тряпок, которые называются тампонами. Удивляюсь, где они в животе размещаются так, что я даже не замечаю. Потом берет щипцы сантиметров тридцати длиной (называются - корнцанг) и ими засовывает в рану новую порцию марлевых тампонов, смоченных мазью Вишневского (она-то и пахнет дегтем).

Вначале от всех этих ароматов меня мутило, теперь привык.

Кормят вкусно, но не шашлыками, конечно. Ребята бывают редко. Сдают экзамены. А мне скучно, и от скуки перечитал я уйму книг.

7 июня. Спал, как сурок. Аппетит зверский, температура почти нормальная. Одно неудобство - промокает повязка, и это портит настроение. Снова пришла орава дружков. Из карманов, из-за поясов, из-за пазух навытаскивали горы продуктов, от одного запаха которых у меня потекли слюнки и засосало под ложечкой, но... Пришлось сделать над собой героическое усилие, и я ни к чему не прикоснулся. Теперь я на этот счет ученый.

15 июня. Перевязки делают раз в день. В живот входит только одна узенькая полосочка марли и то - не глубоко. Повязка не промокает. Живу как человек. Читаю. Перезнакомился со всеми нянечками, сестрами и врачами отделения. Пытался помочь чем-нибудь - гонят. Лидия Павловна все еще нащупывает в животе и говорит, что инфильтрат только уменьшился, но не рассосался. Когда он рассосется, хотел бы я знать.

27 июня. Лидия Павловна сказала, что рана заполнилась грануляционной тканью; я, конечно, не понял, что это за штука, но она мне потом объяснила - это, оказывается, незрелая рубцовая ткань, ну, полуфабрикат, что ли... То, что сейчас полуфабрикат у меня образовался,- это хорошо, он, как пробка, закупорил рану, и теперь уж никакая дрянь ко мне в живот не попадет. Лидия Павловна сказала, что пока этот полуфабрикат не превратится в настоящий рубец - рана не заживет, а на это уйдет недели три. С ума сойти...

Вместо повязки мне сделали наклейку. До чего хорошо, как будто из клетки вырвался. Все тело отдыхает. Теперь моим главным лекарем будет физиотерапевт, придется испытать на себе современные достижения физики и электроники. Инфильтрат стал меньше, но еще прощупывается. До чего же противная штука - сколько я из-за него натерпелся!

15 июля. Каждый день перевязка и физиотерапевтические процедуры. Давно уже разрешено ходить по отделению и на прогулки в больничный сад.

22 июля. Ура! Ранка почти зажила, инфильтрат рассосался.

23 июля. День предпоследний. Оформляют документы на выписку. Самая пора подвести итоги. Будущий инженер должен уметь правильно оценить свои действия.

Должно, увы, признать, что вы, Владимир Павлович, были неумны. Потерять два месяца из-за того только, что вам было угодно покрасоваться на соревнованиях, - это, как говорил незабвенный сын турецкого подданного Остап Бендер, даже не гусарство, а кавалергардство какое-то! Вы отдохнули, но учтите, что осенью вам придется сдавать теперь экзамены, а все лето убить на зубрежку.

Вывод: нужно признать правоту восточной пословицы - кто не думает о последствиях, тому судьба не друг. Короче говоря, история приключилась скверная, хорошо еще, что вывернулся. Спасибо этому дому! Хорошие в нем люди!"

На этом обрывается дневник нашего пациента. Веселый студент и в больнице полюбился всем. Проводы вышли очень трогательными... Володя был взволнован, даже шутки и слова благодарности у него как-то не получались.