Почему они осиротели

Почему они осиротели

Аппендицит - одно из самых распространенных заболеваний. Только в нашей стране им ежегодно болеет около миллиона человек. Громадное большинство легко переносит операцию и вскоре выздоравливает. И потому многие убеждены: аппендицит - это пустяк.

Да, процент умирающих от аппендицита ничтожен, но проценты теряют всякую убедительность, если речь идет о здоровье и жизни человека. Каждая смерть - это невосполнимая потеря не только для семьи и близких, но и для всего общества.

Так почему же еще бывают смертельные исходы при аппендиците? Почему могучая современная медицина оказывается иногда бессильной перед этой болезнью?

Мне вспоминается одна тягостная история, которую я хотел бы рассказать, ибо она не только печальна, но и поучительна.

...В тускло освещенном морге, у гроба, стояли три девочки. Старшей было лет четырнадцать, младшая - совсем малышка... Из-за края гроба видны были лишь ее круглые, удивленные глаза и большой розовый бант, завязанный наспех и торчащий косо и небрежно. Она была еще слишком мала, чтобы понять происшедшее, и с недоумением смотрела то на покойницу, которую явно не узнавала, то на плачущих сестер.

В гробу лежала их мать.

Всего два дня назад, на рассвете, ее привезли в приемный покой больницы. Сопровождали соседи: шофер колхозной машины и его жена.

В больнице дежурил терапевт Николай Николаевич, превосходный доктор и добрейший человек. Осмотрев больную, он пришел в ярость.

- Ты... Ты кто?! - наскакивал он на шофера, тыча ему очками в грудь.

- Как - кто? - опешил шофер, который не раз лечился у Николая Николаевича. - Ну, сосед...

- Какой же ты к черту сосед?... Почему не привез раньше? Думал ты о чем-нибудь или у тебя голова только для кепки?!

- Стой, погоди, Николай Николаевич, при чем тут я? - опомнился, наконец, шофер. - Да я все время советовал ей ехать в больницу, за машиной тоже дело не стало бы... но разве ее уговоришь... Характерец - дай боже...

- А почему меня не позвал?

Шофер был явно смущен этим вопросом.

- Да, тут мы дали маху. Постеснялись беспокоить, да и больная не хотела. Одно к одному...

Николай Николаевич уже успокоился, он и сам видел, что напал на человека зря.

- Тяжела она, Михаил Александрович, - сразу вспомнил он имя и отчество шофера, - очень тяжела. Вези скорей главного.

Через четверть часа Григорий Петрович Соколов, хирург и главный врач больницы, был уже на месте.

Больная лежала неподвижно, вытянув исхудавшие руки вдоль тела. Лицо ее с заостренными чертами и тусклым, ко всему безразличным, взглядом казалось высеченным из серого мрамора. Даже когда больная отвечала тихо на вопросы, лицо оставалось неподвижным.

Эта грозная неподвижность и отрешенность знакомы врачам давно. Более двух тысяч лет тому назад знаменитый врач Гиппократ предупреждал, что такое лицо у

больных бывает в преддверии смерти. С тех пор этот признак так и называется: "лицо Гиппократа". Порой одного взгляда на такое лицо достаточно, чтобы определить катастрофу в брюшной полости.

- Запущенный перитонит?! Скажите, чтобы развертывали операционную, - на ходу распорядился Григорий Петрович и начал осматривать больную.

Исследование подтвердило: общее воспаление брюшины (перитонит) и тяжелая интоксикация. Пульс можно было прощупать и сосчитать с большим трудом, удары сердца звучали глухо - отравленная мышца из последних сил прогоняла кровь по сосудам.

- Да, дела неважные, - размышлял вслух дежурный врач, - вряд ли она выдержит операцию...

- Может и не выдержать, - согласился Григорий Петрович, - один шанс из сотни, но выбора нет...

Операция продолжалась минут сорок. В брюшной полости обнаружили много гноя с неприятным запахом, раздутые покрасневшие кишки и виновника несчастья - воспаленный и омертвевший червеобразный отросток с отверстием на конце.

Во время операции не раз приходилось поддерживать затухающую работу сердца различными лекарствами, переливалась кровь, были использованы все средства борьбы за жизнь.

Больная операцию перенесла, но состояние ее оставалось настолько тяжелым, что Григорий Петрович не мог оставить больную. Ссутулившись, сидел он в углу палаты и наблюдал за работой сестры и дежурного врача. Казалось, он дремлет, но все знали, что в такие минуты ни одна деталь не ускользнет от его внимания.

Нет, он не боялся, что кто-то может допустить оплошность - все понимали, что творится с больной, и старались изо всех сил; он просто любил наблюдать этот четкий тревожный ритм самого прекрасного и самого гуманного труда на свете. Этим ритмом он жил.

Когда больная начала просыпаться и у нее удалили наркозную трубку, Григорий Петрович ушел к себе в кабинет и в надежде поспать часок прилег на диван.

- Леночка... Леночка!.. - кричала больная, не совсем еще очнувшись от наркоза. - Леночка! - звала она старшую дочь, вцепившись в руку молоденькой дежурной сестры. - Где Машенька, где Тошка?..

- Марья Ивановна, - успокаивала сестра, - я не Леночка, а сестра... понимаете, дежурная сестра, зовут меня Таня.

- Какая сестра?.. Нет у меня сестры... Где я?

- Вы в больнице. Все идет хорошо.

- В больнице?!.. - больная осмотрела вполне сознательным взглядом потолок, двери, сестру, окружающие ее блестящие никелем приборы и, вспомнив все, заплакала. Она проснулась.

- Сестрица, что у меня?

- Аппендицит, самый обыкновенный аппендицит. Сделали операцию, все в порядке.

Больная успокоилась и лежала на спине неподвижно, разглядывая повязки у себя на руке и на ноге. В эти повязки уходили резиновые трубки от двух сосудов на высоких никелированных подставках, один был с кровью, другой с какой-то прозрачной жидкостью. Посредине каждой трубки круглый стеклянный шарик, и было видно, как в шарике падали капли: в одном - темнокрасные, в другом - бесцветные. В палате было тихо... Казалось, даже падение, этих капель можно услышать. Прошло полтора часа.

- Тяжко мне, - чуть слышно пожаловалась больная, - все в тумане, сетка перед глазами мелькает...

- Григорий Петрович! Григорий Петрович! - кинулась будить хирурга дежурная сестра, - у больной упало кровяное давление!

- Иду, - тотчас же вскочил хирург, - приготовьте все для внутриартериального.

Через пять минут в артерию на руке больной под давлением малыми порциями пошла кровь.

Этот мощный метод широко применяется при оживлении людей, иногда он возвращает больных, как говорится, "с того света", но у нашей больной он подействовал не сразу: только к утру пульс улучшился и стал хорошо прощупываться, но состояние оставалось очень тяжелым. Стало ясно - часы жизни ее сочтены.

- Ну вот, Марья Ивановна, все в порядке... - погладил больную по руке Григорий Петрович.

- Спасибо Вам, доктор, за заботу. Что поделаешь... - затем, словно поняв что-то и строго посмотрев в глаза хирургу, прошептала, - мне бы только еще раз на девочек моих посмотреть...

У дежурной сестры на глазах навернулись слезы. Хирург смотрел беспомощно на больную, зачем-то снял очки, надел их, снова снял. Когда он заговорил, однако, голос его звучал спокойно, рассудительно и хозяйственно.

- Конечно, Марья Ивановна, надо проинструктировать маленьких хозяек, ведь болезнь может продлиться месяц, а то и больше. Сейчас привезем всю команду, поговорите с ними.

Он понимал, как важно сейчас приободрить больную, вдохнуть в нее надежду, и изо всех сил старался скрыть правду.

За девочками послали санитарную машину, и через час они робко вошли в палату. Больничная обстановка сначала испугала малышей. Леночка, старшая, оправилась первая и бросилась к больной.

- Мама, мама...

Больная рванулась к детям всем своим существом, но сил не было, и ей удалось лишь чуть-чуть приподнять голову. Лицо оживилось, потухшие глаза засветились прежним блеском. Она была безмерно счастлива, что может снова поцеловать своих девочек. Она готова была верить, что все плохое позади.

- Ну, как вы?.. Ну, как вы без меня?.. Наверное, не слушались Леночку?

- Как еще слушались - обиделись малыши, - все время, даже ночью.

Больная с улыбкой слушала Леночку, которая подробно, как и следует хозяйке, рассказывала о домашних делах, о теленке, об огороде. Мать давала обстоятельные наставления дочери на будущее, но закончить ей не удалось. Снова пелена тумана начинала застилать глаза больной, и в этот туман уходили дорогие, любимые лица.

- Девочки, куда вы?.. - прошептала больная, - прощайте... жаль мне... - и потеряла сознание.

Рыдающих девочек спешно увели из палаты, и снова началась борьба за уходящую жизнь, за счастье, за будущее девочек. Однако все меры, в том числе и самые героические, не принесли успеха - через сутки все было кончено.

В истории болезни появилась сухая, краткая запись: "В 7.30 при нарастающих явлениях сердечной слабости больная скончалась", а в акте вскрытия трупа: "Причиной смерти больной является общий перитонит, развившийся на почве прободения червеобразного отростка".

Что же случилось? Почему эта нелепая смерть не была предотвращена? Почему больная не обратилась вовремя к врачу, что заставило ее рисковать жизнью?

На эти и многие другие "почему" я получил ответ лишь несколько лет спустя от студентки-медички Лены Лагутиной. Да, от той самой Леночки, с которой мы уже знакомы.

...У них была дружная, хорошая семья. Отец работал механизатором в колхозе, был, как говорят, человеком "легким" - добрым и ласковым.

Но за год до болезни матери отец погиб - попал в дорожную катастрофу на своем мотоцикле. После похорон мать целый месяц ходила с почерневшим, как от тяжелой болезни, лицом.

Постепенно и это прошло, и жизнь вошла в обычную колею. Чтобы семья жила в достатке, матери приходилось теперь работать "от темна до темна". Всю свою любовь она перенесла на дочерей, заботой и лаской старалась избавить девочек от тяжелых воспоминаний, старалась, чтобы они не почувствовали никаких лишений.

Не по летам серьезная Леночка была уже хорошей помощницей во всех хозяйственных делах, и ей многое доверялось.

Как-то после обеда Марья Ивановна почувствовала себя неважно: заболел живот, стало поташнивать.

- Говорила ведь, Леночка, квас несвежий, - попеняла она дочери, - вот видишь теперь - живот болит, того гляди вырвет... Сходи к бабке Анне, попроси порошок...

Основной специальностью бабки Анны было овощеводство, огурцы ее славились по всей округе, но, кроме того, по общему признанию, "она здорово понимала в болезнях".

- Не иначе - засорение желудка, Машенька, сейчас я тебе все спроворю, - бодро заверила она, едва переступив порог.

Дала выпить слабительного, поставила клизму. Легче, однако, не стало. Больную дважды вырвало, а боли в животе усиливались и вынудили ее лечь в постель.

Смущенная бабка Анна пробормотала что-то невразумительное и быстренько исчезла.

Ночью боли не прошли, несколько раз больную вырвало. Она часто просыпалась... снились какие-то кошмары.

Утром Марья Ивановна не пошла на работу, большую часть дня лежала, но несколько раз пришлось встать, чтобы приготовить девочкам обед. Потом пошла подоить корову (Ленечке это не доверялось). Сидеть на низкой скамеечке Марье Ивановне было тяжело: боли усилились настолько, что казалось, подступали к горлу, тело покрылось противным липким потом; кружилась голова, казалось - вот-вот вырвет. На дойку ушло больше часа.

Марья Ивановна едва донесла молоко до кухни, но разлить его уже не смогла, началась жестокая рвота, и хотя рвать было нечем, приступы повторялись снова и снова. Девочки с испугом смотрели на мать, не зная, чем помочь, потом побежали за соседкой. Та пришла, когда рвота уже прекратилась и больная, несколько успокоившись, пластом лежала на кровати.

- Маша, - всплеснула руками подруга, - да на тебе ведь лица нет... В больницу надо!

Больная обвела глазами комнату... Взгляд ее остановился на лицах дочерей, таких разных и таких родных.' "Ну, как они без меня, - думала больная, - кто их накормит, кто позаботится? Разве можно их одних оставлять? А хозяйство!"

- Нет, в больницу я не поеду, полежу - пройдет и так... Помоги только Лене корову подоить.

- Ну, хочешь, позвоню в больницу, врача вызову, - не сдавалась соседка, видя, что Марья Ивановна больна по-настоящему и вряд ли дело обойдется само собой.

- Ладно, позвони... Только поздно уж сегодня... Давай, завтра с утра.

Соседка еще посидела с полчаса, потом вспомнила, что у нее куча дел, и заторопилась домой.

- Ты не сомневайся, Маша. Не в лесу живешь. Все сделаю: и за детишками присмотрю, и за хозяйством.

Она несколько раз забегала на минутку и каждый раз видела, что больной становится все хуже и хуже. Beчером пришла вместе с мужем. Тот, увидев Марью Ивановну, нахмурился.

- Неладно придумали, неладно, - с неодобрением посмотрел он на больную и на жену, - надо везти Машу в больницу. Машину сейчас пригоню.

- Вечно ты, Михаил, спешишь, - попыталась улыбнуться больная, - до утра уж как-нибудь дотяну, а утром привезешь доктора.

Разубедить Марью Ивановну так и не удалось.

После ухода соседей боли в животе заметно уменьшились, и это порадовало больную, но вместе с тем самочувствие стало еще хуже, начало знобить. Казалось, комната превратилась в ледник. Как ни старалась Марья Ивановна сдержаться, ее всю трясло, зубы стучали. Потом озноб сменился жаром, затем снова ознобом. Живот вздулся, как барабан, дышать стало тяжело.

Временами больная уже не узнавала дочерей, с кем-то разговаривала; в один из таких моментов вдруг вся вытянулась, и в комнате раздался истошный утробный крик, потом она замерла и только временами приходила в сознание.

Вскоре подошла автомашина, которую вел сосед Михаил Александрович. В кузове машины было наложено много сена, поверх которого положили тюфяк. Шофер взял больную на руки и бережно и осторожно перенес в машину. В кузове рядом с больной села его жена. Машина тронулась. У калитки, сбившись в кучу, стояли три девочки...

Остальное известно.

Кто может осудить мать, которая рисковала своей жизнью ради своих дочерей? Но никто не скажет, что в данном случае риск был разумен.