ГЛАВА ПЯТАЯ. ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

В начале декабря 1855 года Пирогов вернулся в Петербург и вскоре закончил последние препараты для «Ледяной анатомии». Многолетний исследовательский учёный труд был завершён. Можно было приступить к дальнейшей научной работе. Но из Медико-хирургической академии Николай Иванович ушёл.

Много раз в печати появлялись упрёки по адресу Пирогова в том, что он оставил научно-преподавательскую деятельность. Объясняли его уход различно, между прочим — утратой интереса к науке. Но это совершенно неверно.

Деятельность Пирогова в Крыму открыла новую эпоху в истории военно-медицинского дела. Осуществляя на фронте свои идеи в области военно-полевой хирургии, он хотел передать свой опыт всем, кому приходится иметь дело с больным и раненым воином. Надо было привести в порядок собранный в Крыму материал, согласовать мысли, возникшие в последнюю войну, с впечатлениями, вынесенными из кавказской поездки 1847 года, обработать всё это с учётом отдельных сообщений других деятелей военной медицины, дать сравнительно-исторический обзор мероприятий по организации медицинской помощи на полях сражений.

Труд предстоял огромный. Для осуществления его не было надобности производить экспериментальные исследования в анатомическом институте, не требовались также дальнейшие наблюдения у постели больного. Но было необходимо душевное спокойствие.

Кроме возможности служить родине облегчением участи её защитников, Николая Ивановича, как он говорил, радовало в Крыму отсутствие «удручающих жизнь, ум и сердце чиновничьих лиц, с которыми по воле и по неволе встречался ежедневно в Петербурге». Больше всего приходилось сталкиваться с этими лицами в Медико-хирургической академии. Хотелось уйти от них подальше. «Понятно, — говорил С. П. Боткин в юбилейной речи о Пирогове, — что пребывание Николая Ивановича в Севастополе, Симферополе хотя и дало ему право встать рядом с нашими народными героями, но значительно увеличило число его непримиримых врагов и между людьми, власть имеющими, Николай Иванович, по-видимому, сознавал, что продолжать службу в ведомстве военного министерства ему было неудобно».

Кафедру Пирогова в академии занял его ассистент, профессор П. Ю. Неммерт, но он ни в каком отношении не мог заменить своего великого предшественника и учителя.

В литературе неоднократно возникал вопрос о школе Пирогова. В точном смысле слова такой школы и не было. Сам Николай Иванович мог в «Дневнике старого врача» упомянуть в качестве своего ученика лишь одного деятеля русской медицинской науки — известного киевского профессора В. А. Караваева. Но и этого он мог назвать только потому, что Караваев, который, кстати сказать, был сверстником Пирогова, Приехал в Юрьев в последние годы профессуры там Николая Ивановича и писал докторскую диссертацию на предложенную им тему.

Некоторые слушатели Пирогова по Юрьевскому университету занимали впоследствии видное положение в медицинском мире и в воспоминаниях о Николае Ивановиче с гордостью называли себя его учениками. Но ни один из них не был продолжателем дела Пирогова к прямом смысле слова.

Более чем двенадцатилетнее преподавание Николая Ивановича в Медико-хирургической академии отмечено в истории русской хирургии всего двумя-тремя крупными именами. Но и эти талантливые учёные могут быть названы учениками Пирогова главным образом потому, что они были слушателями его лекций, наблюдали его операции.

Объяснение такому странному, на первый взгляд, и редкому в истории науки явленно заключается в особенностях характера гениального хирурга. Пирогов был сильной, волевой личностью. Он обладал не только светлым умом, гениальными способностями, безграничным трудолюбием, но и пламенным темпераментом. Этому замечательному русскому учёному и выдающемуся человеку были свойственны обычные человеческие слабости. Целеустремлённый и настойчивый, новатор науки, которому приходилось добиваться торжества своих идей путем упорной, порою жестокой борьбы, Николай Иванович выработал в себе черты властности переходившей в деспотизм. Это отражалось на его характере. Нажитые при неустанном труде в плохой гигиенической обстановке тогдашнего анатомического института болезни также оказывали своё влияние. С годами Пирогов становился всё более раздражительным, неуживчивым, нетерпимым к чужому мнению. Людям с крупной индивидуальностью трудно было работать под его руководством.

И тем не менее влияние Пирогова на развитие русской и всей мировой научной медицины огромно. Все отечественные хирурги и анатомы — дореволюционные и советские, — многие выдающиеся зарубежные деятели военной медицины считают себя его учениками. По серному определению историка хирургии, «школа Пирогова — вся русская хирургия». Великие заслуги Пирогова перед Родиной и человечеством живут и вечно будут жить в памяти благодарного потомства.

Возвращаясь из Крыма в Петербург, Николай Иванович в пути и в самой столице только и слышал разговоры о необходимости перемен. Каждая группа, каждый класс населения ждали перемен в соответствии со своими интересами, по своему пониманию.

Крестьяне изнемогали под бременем крепостнической эксплуатации. Случаи жестоких расправ с помещиками превратились в бытовое явление. Восстание крестьян и волнения среди рабочих принимали стихийный характер. Грозные признаки надвигающихся бурь устрашали многих.

Правительство жестоко подавляло восстания вооружённой силой, сурово расправлялось с рабочими. Тем не менее оно «после поражения в крымской войне увидело полную невозможность сохранения крепостных порядков» (В. И. Ленин. Соч., т. XV. стр. 108-109 ). «Крымская война показала гнилость и бессилие крепостной России» (Там же, стр. 143).

Прежде, чем проводить реформы, хотели успокоить общественное мнение. Чтобы доказать искренность желания отменить крепостные порядки, решили ввести в состав высшей администрации лицо, не принадлежащее к бюрократии. В правительственных кругах остановились на Пирогове, как на человеке, наиболее подходящем для намеченной цели.

Философские трактаты Николая Ивановича, написанные им в начале пятидесятых годов, еще тогда распространялись в списках и усердно читались в широких кругах общества. По возвращении Пирогова из Крыма его убедили опубликовать один из своих трактатов в журнале «Морской сборник». Это было издание, сравнительно свободное от воздействия полицейской цензуры. Оно состояло в непосредственном велении царского брата, великого князя Константина Николаевича, официально возглавлявшего морское министерство и считавшегося в обществе главой либеральной партии. В «Морском сборнике» печатались статьи по вопросам, волновавшим всё тогдашнее общество. В другом издании такие статьи не пропустила бы цензура, а из «Морского сборника» их могли беспрепятственно перепечатывать, полностью или в извлечениях, все другие журналы и газеты.

В июльской книжке «Морского сборника» за 1856 год появилась за подписью Пирогова статья под названием «Вопросы жизни».

Это был один из упомянутых выше трактатов 1850 года, приспособленный автором для печати. Изложенные в этой статье мысли о воспитании привлекли всеобщее внимание. Сам эпиграф статьи Пирогова: «К чему вы готовите вашего сына? — Быть человеком!» — до известной степени соответствовал педагогическим идеалам лучшей части тогдашнего общества, унаследованным от проповедей Белинского и Герцена, пропагандировавшимся Чернышевским и Добролюбовым.

Расплывчатость статьи Пирогова, туманность ее давали возможность каждому воспользоваться ею для изложения своих взглядов на устройство общества в ту пору всеобщего стремления к переустройству и обновлению. Мысли самого популярного после Крымской войны человека, гениального хирурга и знаменитого учёного, о воспитании получили большое распространение.

Статья Пирогова привлекла внимание общества резким обличением старой системы воспитания, требованием воспитывать людей с честными убеждениями, которые может выработать только тот кто «приучен с первых лет жизни любить искренно правду, стоять за неё горой и быть непринуждённо откровенным как с наставником, так и с сверстниками». Наряду с такими высказываниями в очерке были мистические рассуждения об уповании в промысел и т. п. Ради этих и других подобных отступлений правящие круги простили Николаю Ивановичу рискованное, с их точки зрения, требование доставить молодёжи воспитанием «все способы и всю энергию выдерживать неравный бой с обстоятельствами жизни».

Одним из первых откликнулся па «Вопросы жизни» Н. Г. Чернышевский (в августовской книжке «Современника»). Изложив ту часть статьи Пирогова, где говорится о вреде специальных знаний без общего развития, вождь крестьянской демократии писал: «Кто и не хотел бы, должен согласиться, что тут всё — чистая правда, — правда очень серьёзная и занимательная, не менее лучшего поэтического вымысла». Чернышевский призывал читателей поверить Пирогову в вопросе, относительно которого их мнения сходились: «Если он, слава наших специалистов, говорит, что специализм обманчив, вреден и для общества, и для самого обрекаемого на специализм, когда не основан на общем образовании, — кто у нас может сказать: «я лучший судья в этом деле, нежели г. Пирогов».

Сочувственные отзывы о статье Пирогова появились во всех тогдашних русских журналах и газетах.

Взгляд Пирогова, высказанный в этой и в других позднейших статьях на дело просвещения, был проникнут либеральными иллюзиями того времени.

Кружок Константина Николаевича выдвинул популярного хирурга на пост руководителя просвещения. Предлагали царю назначить Пирогова сперва товарищем министра, а затем министром. Но царь не любил Пирогова. Еще наследником престола, он вслед за Булгариным громко называл знаменитого профессора в присутствии высшего офицерства живодёром. Царя раздражало нарушение Пироговым придворных правил поведения при разговоре с «высочайшими» особами. Сохранился яркий рассказ об одном из таких случаев. Сообщая М. П. Погодину о возвращении Александра II из поездки на театр войны в 1855 году, П. С. Савельев писал: «Государь встретил... Пирогова, который совершенно откровенно высказал правду о воровстве в Севастополе. Государь не верил, выходил из себя и говорил: «неправда, не может быть!» и возвышал голос. А Пирогов, также возвысив голос, отвечал: «правда, государь, когда я сам это видел!».

Царю твердили, что включение Пирогова в состав правительства поможет успокоению общества. Но Александр II не хотел назначать его ни министром, ни товарищем министра. Ведь в таком случае пришлось бы встречать этого неприятного человека довольно часто. Наконец, император согласился назначить Пирогова на высшую должность по ведомству просвещения в провинции.

Общественный подъём, охвативший русскую интеллигенцию после войны, увлёк также и Пирогова. Ему казалось, что он принесет родине больше пользы в должности администратора просвещения, чем в качестве преподавателя анатомии.

В сентябре 1856 года царь подписал именной указ сенату о назначении Пирогова попечителем Одесского округа. При этом из правящих кругов распространялись в обществе слухи о скором переходе популярного профессора на пост министра народного просвещения.

Пирогов развил в Одессе кипучую разностороннюю деятельность. Он часто объезжал все губернии округа (Херсонскую, Таврическую, Бессарабскую, Екатеринославскую, Область войска Донского). Останавливался в самых маленьких захолустных местечках. Избегал торжественных встреч. Располагался на ночлег у бедняков-учителей, ложась рядом с ними на полу и беседуя в долгие ночные часы на тему о воспитании. Во время уроков запросто являлся Николай Иванович в школы и гимназии, усаживался на скамьи рядом с учениками, присматриваясь к ходу преподавания и давая указания неопытным учителям.

Много внимания уделял Пирогов низшей школе, которая выпускала детей прямо в жизнь с чрезвычайно ограниченной подготовкой. Он заботился об учреждении педагогической семинарии для подготовки хороших учителе и низшей школы. Как правильно отметил один из биографов Пирогова, он распахнул двери в затхлые подвалы дореформенной школы. Туда ворвался тёплый луч солнца, вошла струя свежего воздуха, её охватил шум жизни.

Много сделал Пирогов для создания на юге либеральной прессы. Он передал состоявшую в ведении попечителя округа газету «Одесский вестник» двум либеральным профессорам лицея (нечто среднее между гимназией и университетом). Сам поместил в ней несколько больших статей на педагогические темы. Статьи перепечатывались большинством, тогдашних русских журналов и газет. Их читали все учителя, принимали высказывания Николая Ивановича к руководству.

Первое время представитель высшей власти в крае, генерал-губернатор граф А. Г. Строганов, относился к деятельности Пирогова спокойно. Но, когда попечитель передал газету профессорам, генерал-губернатор насторожился. Программная статья самого Пирогова не понравилась графу Строганову. Начальник учебного округа заявлял в «Одесским вестнике», что газета должна прислушиваться к мнению публики. Пирогов писал о необходимости равноправия для всего многонационального населения Новороссии: «Вспомните, что «Одесский вестник» может попасть в руки и великоруса, и малороссиянина, и молдавана, и грека, и еврея». Нельзя также потакать низменным вкусам толпы или проявлять национальный шовинизм: «истинный талант и истинное искусство привлекает, не спускаясь».

Генерал-губернатор не выдержал. Он завёл с Петербургом переписку о необходимости отобрать газету из рук Пирогова и его ставленников. Графу Строганову энергично содействовали губернский предводитель дворянства и другие липа, посылавшие в министерство жалобы на «развращающее» влияние газеты.

Царь велел уволить Пирогова. Либеральным придворным кругам удалось в июле 1858 года добиться перевода Николая Ивановича попечителем в Киев. «Язык до Киева доведёт», — острил поэтому поводу генерал-губернатор.

Деятельность Пирогова в Одессе имела большое значение и для развития высшего образования в Новороссии. Благодаря его настоятельным указаниям был учреждён в Одессе университет, остававшийся до самой Великой Октябрьской социалистической революции единственным высшим учебным заведением в крае.

В Киеве Пирогов продолжал свою прежнюю педагогическую деятельность. Статьями в общих журналах и в основанных им печатных «Циркулярах» по округу Николай Иванович, как и в Одессе, «вечевым колоколом будил спящих» (слова современника).

Много внимания уделял попечитель развитию в педагогах духа коллегиальности. Предлагал обсуждать на общих собраниях педагогических советов новые методы преподавания. Устраивал литературные беседы в средней школе. Содействовал открытию воскресных и вечерних школ для взрослых. Заботился о насаждении среди учащихся любви к искусству. Защищал студентов от придирок полиции. Поощрял открытие газет и журналов для национальных меньшинств. Облегчил положение подцензурной печати. Предложил министерству освободить студентов медиков от обязательного посещения лекций по богословию. Ввёл в школьные программы преподавание основных начал гигиены. Требовал исследования учащихся в психо-физическом отношении, указывая, что леность, рассеянность, невнимательность зависят не от злой воли детей, а от строения их организма, от состояния здоровья школьников.

Пирогов сам заявлял впоследствии, что в должности попечителя округа он старался быть миссионером просвещения. Он «преимущественно заботился, — пишет один исследователь, — о соглашении школы с жизнью, о возбуждении в учащих и учащихся уважения к человеческому достоинству и истине».

В этот период своей деятельности Пирогов стремился сглаживать шероховатости межнациональных отношений, обращался к учащимся избегать резкостей, не раздражать начальства, т. е. жандармов и генерал-губернатора, проявлять такт и т. п. Здесь еще больше отразился либерализм политических взглядов Пирогова.

В Киеве были написаны, или продуманы, основные труды Николая Ивановича о высшем образовании. Намеченные Пироговым пути университетской реформы были для того времени недостижимым идеалом. Только значительно позднее требования и пожелания Пирогова в области высшей школы стали постепенно и частично проводиться в жизнь.

Просветительная деятельность Пирогова не нравилась киевскому генерал-губернатору так же, как одесскому. В первом своём всеподданнейшем отчёте после перевода Николая Ивановича в Киев генерал-губернатор князь И. И. Васильчиков писал, что «киевские студенты требуют особенного за собою наблюдения: между ними заметен дух вольнодумства и стремление заводить порядки, не чуждые патриотических замыслов; в учениках гимназии тоже заметны вольнодумство и легкомыслие; к сожалению, попечителем учебного округа, в целях развития в учащихся понятия о чести и добре, приняты меры, которые могут питать вредное направление молодёжи».

В конце 1859 года состоялось в Петербурге совещание попечителей учебных округов по вопросу о предотвращении студенческих волнений. Придворные либеральные круги воспользовались приездом Пирогова в столицу, чтобы снова выдвинуть его на руководящий пост в министерстве просвещения. Николая Ивановича уверяли, что при известных условиях государь согласится на это. Пирогова просили только не говорить резко в присутствии императора.

В семейном архиве Пирогова сохранилось два его письма к жене об этих переговорах и свидании его с царём в декабре 1859 года. «Великая княгиня уже намекала мне о товариществе по министерству народного просвещения, но я решительно отказал. Избави бог теперь. Она говорит: главное, нужно получить доверие государя. Я знаю что это — главное; да в этом-то и штука, что его или не получишь, или, если и получишь, го не так, как бы нужно было. В первых числах января я отсюда уеду, что бы там ни толковали, я уж об этом объявил министру».

От поста товарища министра Пирогов отказался потому, что не считал возможным участвовать в рядах правительства, подчинявшегося влияниям крепостнических придворных кругов. Он не считал возможным «исказить свой образ действий для того только, чтобы утемнять себя обманчивою тишиною, пассивным безмолвием и кажущимся порядком».

В следующем письме Николай Иванович сообщает: «Представлялся государю и великому князю. Государь позвал ещё и Зиновьева и толковал с нами целых ³/₄ часа; я ему лил чистую воду. Зиновьев начал благодарением за сделанный им выговор студентам во время его проезда через Харьков, — не стыдясь при мне сказать, что это подействовало благотворно. Жаль, что аудиенция не длилась ещё ¹/₄ часа; я бы тогда успел высказать всё, — помогло ли бы, нет ли, — по крайней мере с плеч долой».

Незачем было отказываться. Всё равно царь не согласился бы назначить Пирогова товарищем министра. Князь Васильчиков продолжал жаловаться на попечителя. Он писал царю, что по вине Пирогова киевская молодёжь совсем распущена: ученики гимназии не застёгивают мундиры на все пуговицы, учителя отпускают усы, студенты разговаривают с попечителем запросто.

Перечисляя «вредные» мероприятия попечителя, генерал-губернатор сообщал в Петербург, что Пирогов предлагает устроить учительские семинарии для подготовки исключительно из крестьян преподавателей сельских школ. Попечитель утверждает, что лучшим учителем крестьян может быть крестьянин, знакомый с потребностями сельчан, с их бытом и нуждами. В это дело вмешалась высшая церковная власть. Синод заявил, что обучение крестьян должно оставаться в руках духовенства. Только духовное лицо может при обучении «простого человека указать ему способы употребления столь опасного оружия».

Царь разделял возмущение синода просветительными планами Пирогова. Он высказывал это даже за обедом своим приближённым. Один из них, Павел Муханов, сообщил в письме к брату: «Государь вовсе не одобряет проект Пирогова о всяческом облегчении доступа в университет, так чтобы все желающие в него вступить, даже и крестьяне, но подвергались экзамену. Государь сказал, что тогда будет столько же университетов, сколько и кабаков». Для царя кабаки были важнее университетов.

Васильчиков требовал от царя, чтобы из Киева убрали Пирогова, иначе генерал-губернатор угрожал своей отставкой. Он писал о крамольности педагогических взглядов попечителя, о его попустительстве революционной пропаганде со всех учебных заведениях округа.

Друзья писали Николаю Ивановичу из Петербурга, что дело его совершенно проиграно при дворе. Ему советовали подать царю заявление о желании уйти с поста попечителя. Обещали устроить почётное положение с большим окладом. Николай Иванович и сам видел, что оставить должность попечителя надо, но посылать царю заявление не хотел. «Наконец, осуществилось то, что я предчувствовал в течение пяти лет, — писал он своим придворным друзьям. — Министр дал мне знать, что сильная интрига очернила меня и что он не уверен в том, что ему удастся защитить меня и мой образ действий... Мне советуют принять другое назначение и немедленно редактировать в этом смысле моё прошение об отставке, чего я, конечно, не сделаю. Зачем я стану

упорствовать в моих попытках быть полезным отечеству моею службой? Разве они не убедили меня в том, что во мне не хватает чего-то, чем необходимо обладать, чтобы быть приятным и казаться полезным. Я могу сказать, положа руку на сердце, что, вступив на скользкий путь попечителя округа, я старался всеми силами и со всею, свойственной моей душе энергией, оправдать пред своим отечеством высокое доверие, мне оказанное... Я не совершил ни одного проступка, которого не мог бы оправдать пред судом своей совести. Больше этого я не мог сделать».

Это было извинение перед своими придворными либеральными друзьями, которые так много заботились о нем.

Придворные друзья всё-таки пытались отстоять Пирогова. Это можно видеть из другого его письма: «Я не делаю и не сделаю первого шага, потому что я считаю такой образ действий слабостью. Я потому буду спокойно ждать, пока со мною простятся или меня заставят проститься. Я покоряюсь судьба и тем утешен, что имею между моими друзьями очень мало глупцов, а между врагами — много слабоумных».

После манифеста 19 февраля 1861 года о так называемом освобождении крестьян Александр II стал увольнять своих либеральствующих министров. 15 марта 1861 года он подписал указ об увольнении Пирогова от должности попечителя. Другого назначения Николай Иванович не получил.

К киевскому периоду педагогической деятельности Пирогова относится знаменитая серия статей о нем Н. А. Добролюбова. Расценивая воспитательные идеи гениального хирурга так же положительно, как их расценивал Н. Г. Чернышевский, великий критик в то же время отмечал непоследовательность Пирогова как административного деятеля. Но об этом у многих составилось неправильное представление, которое встречается иногда и теперь. В этой книге не представляется возможным подробно рассмотреть вопрос о столкновении гениального критика-революционера с Пироговым. Вкратце дело обстояло так.

В одесском округе попечитель Пирогов отменил телесные наказания учащихся, доказывая вред этой меры в педагогическом отношении и нецелесообразность ее в отношении административном. Вместо розог он ввел товарищеские суды учащихся.

В Киеве Пирогов также пытался циркулярами и статьями уничтожить телесные наказания, но встретил сильное противодействие со стороны местных педагогов. Многие из них уже отказались от иллюзии медового месяца русских свобод. К тому же они учуяли, что «наверху» Пироговым недовольны. Директора гимназий говорили, что учителя не могут войти в класс, если у них будет отнято такое верное устрашающее средство, как розги. «Не важно даже, чтобы ученик был наказан, — говорили они. — важно, чтобы он знал, что может быть наказан».

Николай Иванович забыл, что принимая должность попечителя, он ставил свои условия и обещал «не перерождаться», забыл, как он заявлял попечителю Медико-хирургической академии, что считает недостойным уступить требованиям большинства, если эти требования идут в разрез с его убеждениями. Неуступчивый и резкий в вопросах науки и личной жизни, Пирогов оказался покладистым в делах общественных и, уступая натиску реакционных чиновников-педагогов, утвердил предлагаемые ими правила о проступках и наказании учеников. В этих правилах были и такие меры, как наказание розгами. Однако самые правила попечитель отредактировал так, что фактически телесные наказания в школе отменялись. Чтобы высечь ребенка, учитель должен был преодолеть столько формальных препятствий, что не только терялся всякий смысл этой меры, но часто не удавалось и применить ее. Но признание знаменитым ученым самого принципа телесных наказаний вызвало возмущение в радикальных кругах общества и нападки на Пирогова в печати. Резче всех напал на него Н. А. Добролюбов. Вместе с тем он ясно и определенно писал, что выступает против Пирогова только потому, что авторитет великого ученого и популярного попечителя, оставляющего в школьной системе розгу, хотя бы условно, узаконяет меру реакционную и вредную для дела воспитания. При всей резкости своих статей Добролюбов выгораживает Пирогова из круга киевских педагогов, против которых, собственно, и направлена его статья. Он подчеркивает, что Пирогов действует гласно, а большинство педагогов — сторонники сечения — прячутся за него.

Статьи Добролюбова и его сатирическое стихотворение о киевских розгах вызвали сильный шум в либерально печати, старавшейся под видом защиты Пирогова облить помоями «мальчишек», позволяющих себе учить старших и перестраивать жизнь.

Пирогов напечатал в киевских «циркулярах» «Отчет о следствиях введения правил...», где заявляет, что правила «были не поняты, искажены и представлены в превратном виде». С обычной своей прямотой, не прячась за директоров и педагогов. Пирогов берет вину на себя и откровенно говорит об умеренности своих общественно-политических взглядов, о своем подчинении существующему строю.

Проводы Николая Ивановича после увольнения его с поста киевского попечителя превратились во всероссийский триумф популярного учёного и педагога. В то же время устроенные в честь Пирогова банкеты носили характер всеобщего протеста против ясно наметившегося в период реформ поворота правительства к политике реакции.

Прощаясь с профессорами университета и учителями округа, Николай Иванович, между прочим, сказал:

— Если мы верно служили идее, которая, по нашему твердому убеждению, вела нас к истине путём жизни, науки и школы, то будем надеяться, что и поток времени не унесёт её вместе с нами.

При прощании со студентами Киевского университета Пирогов говорил:

— Я принадлежу к тем счастливым людям, которые хорошо помнят свою молодость... Кто не забыл своей молодости и изучал чужую, тот не мог не различить и в её увлечениях стремлений высоких и благородных, не мог не открыть и в её порывах явлений той грозной борьбы, которую суждено вести человеческому духу за дорогое ему устремление к истине и совершенству.

- Вы, думаю, уверились, что для меня все студенты были равны без различия национальностей. Но, не различая ваших национальностей перед лицом науки, я никогда не мечтал о слитии вас в одно целое, избегал раздражать самолюбие и навязывать вам такие убеждения, которых у нас не могло быть, потому что гнушался притворством и двуличием...

В речи при прощании с киевским обществом Пирогов сделал ряд намёков на общеполитическое положение страны и на условия своей административно-педагогической деятельности.

- Позднею весною, поело продолжительной и суровой зимы, я буду орать и засевать мои поля, запущенные, засорённые плевелами и с закопавшейся вблизи саранчёю... Быв попечителем, я также орал и засевал моё поле позднею весною, едва оттаявшее. На нём была ещё ледяная кора. В нём была закопавшаяся саранча. Труд не был свободный...

В речи при прощании с еврейским обществом Пирогов говорил, что сочувствие еврейскому народу — вовсе не заслуга его.

— Это лежит в моей натуре. Я не мог действовать против себя самого. С тех пор, как я выступил на поприще гражданственности путём науки, мне всего противнее были сословные предубеждения, и я невольно перенёс этот взгляд и на различия национальные. Эти убеждения, выработавшись целою жизнью, сделались для меня второю натурою...

Педагогические заветы гениального хирурга и анатома заключались в проповеди гуманного отношения к учащимся, в заботах о воспитании человека-гражданина, в стремлении направить школу на службу высшим потребностям народа, в желании объединить науку, школу и жизнь, в постановке важнейших теоретических и практических вопросов воспитания и образования.

Среди педагогических заветов Пирогова видное место занимает его требование к молодёжи — развивать в себе волю: «Чего не достигнешь культурою воли? Принудь, заставь себя... Трудись... Не давай собою завладеть праздности». Нельзя поддаваться случайным обстоятельствам. Нужно управлять ими. Поддаваться им — «самоутешение, самообольщение». Это — «очень спокойно, не нужно ни напряжения, ни культуры воли, ни самовоспитания, ни самоосуждения... Чудесный, спокойный сумбур, освобождающий от всякой ответственности и от всякой деятельности». Необходим «труд, настойчивый и образовательный труд» (Неизданные письма к сыну Николаю от 4-16 и 19-31 декабря 1875 года (Собрание И. С. Зильбсрштейна)).

Идеи Пирогова во многом служили отправным пунктом для деятельности последующих поколений педагогов и развития передовой педагогической мысли. Несколько десятилетий подряд имя прославленного попечителя служило знаменем для русских прогрессивных педагогических обществ.

Были попытки со стороны реакционных группировок выдвинуть на первый план мистический элемент в педагогических и философских писаниях Пирогова. Но, как отмечал еще сам Николай Иванович в прощальной киевской речи, время обсудило и оценило его убеждения и действия. В советской педагогической литературе, критически разрабатывающей наследие лучших учителей дореволюционной России — К. Д. Ушинского, В. Я. Стоюнина и других, — отдаётся должное всему положительному в педагогической деятельности Пирогова.

Подводя итог обзору основных педагогических статей Н. И. Пирогова после увольнения его с поста попечителя Киевского учебного округа, К. Д. Ушинский писал: «Если, по несчастью, педагогическая деятельность Н. И. Пирогова остановилась на том, что он уже сделал, то и тогда почтенное имя его не умрёт в истории русского просвещения».

Ушинский правильно оценил значение просветительной деятельности гениального «целителя телесных язв». Советская педагогика сталинской эпохи утвердила за Пироговым звание классика русской педагогики и отметила, что он высоко поднимается над современными ему представителями западноевропейской педагогики.

Получив отставку, Пирогов уехал в имение Вишня Подольской губернии, близ г. Винницы, приобретённое им незадолго до увольнения с поста попечителя Киевского округа.

Перейдя с поста попечителя учебного округа на положение собственника большого имения, Пирогов наряду с прогрессивными педагогическими идеями, изложенными им в речах при прощании с киевским обществом, стал также исповедывать взгляды помещиков, стремившихся после отмены так называемого крепостного права заставить крестьян работать на них при вновь создавшихся условиях. Он желал крестьянам «добра», как все либеральные помещики, но при соблюдении царского «закона» и помещичьих «прав».

«Либералы так же, как и крепостники, - писал В. И. Лени» в статье «Крестьянская реформа» и пролетарски-крестьянская революция» — стояли на почве признания собственности и власти помещиков, осуждая с негодованием всякие революционные мысли об уничтожении этой собственности, о полном свержении этой власти» (В. И. Ленин, Соч., т. XV, стр. 143).

Избранный соседями в мировые посредники, он старался защищать интересы крестьян от притеснения крепостников, но не выходя из пределов изданных царем законов. Свое отношение к крестьянскому вопросу Пирогов изложил в «Письмах мирового посредника», напечатанных в славянофильской газете «День». В них Николай Иванович сообщает также, как отнеслись крестьяне к «Положению» 19 февраля, «освободившему» их от земли.

Либеральный помещик Пирогов считал, что «вся беда» от необразованности крестьян. «К несчастью своему, они не умеют читать, — писал он одной своей придворной знакомой, — держат книгу закрытою у себя в кармане и не верят тому, что им в этой книге прочитывают... Новое высочайше утвержденное и столь хорошо и систематически выработанное Положение лежит перед нами, а народ продолжает вполне спокойно действовать по-старому».

Однако Пирогов хорошо понимал, что постепеновщина в деле уничтожения вековой несправедливости не годится. Иронизируя по поводу того, что в «принципе добровольных соглашений» между крестьянами и помещиками «полагали узреть чудеса», он указывает, что это — печальная ошибка: «К сожалению забыли, что для проведения этого прекрасного принципа взаимное доверие вполне необходимо. Но где найти таковое? Крепостное право разрушило его в корне... Известнее учение о постепенном переходе от рабства к свободе — теоретически неопровержимо; но на практике невыгоды его столь же очевидны, как недостатки внезапного и совершенного перехода, и именно потому, что невозможно устроить дело таким образом, чтоб все ступени перехода постепенно и незаметно следовали одна за другой».

Пирогов даже нащупал выход из положения: «Природа же делает внезапно из неуклюжей куклы летящую бабочку, и ни кукла, ни бабочка не жалуются на это», — писал он непосредственно за приведенными строками.

Чего же лучше? Выход есть: поступить подобно природе и помочь крепостному рабу в его усилиях добыть себе свободу. Но Пирогов—помещик и как помещик делает другой вывод: нужен выкуп, и молит бога, чтобы этот выкуп поскорее состоялся; «тогда крестьяне пробудятся от своего сна, как свободные люди и собственники; тогда от них будет зависеть, сохранить или прекратить известные отношения к помещику». Пирогов в своих общественно-политических взглядах не поднялся выше интересов класса помещиков, в среду которых он вошел.

В деревне Николай Иванович занимался также хирургической практикой. К нему приходили крестьяне села Вишня и ближайших к ней деревень, приезжали больные земледельцы из отдаленных мест.