Сначала - о событии обыкновенном

Сначала - о событии обыкновенном

Иван Семенович никогда ничем не болел. Даже заурядные простуды бывали редко, протекали легко и никогда не укладывали его в постель. Так, почти не болея, он дожил до сорока лет, и теперь, когда ему задавали обычный вопрос о здоровье, он уже не благодарил, как полагается, за внимание, а сразу же, не дослушав, обрывал:

- Здоровье!? Ну, меня никакая чума не возьмет! Ни чума, ни тысячи других заболеваний его действительно "не брали", и в конце кондов Иван Семенович стал считать это чуть ли не собственной заслугой. Уверовав в несокрушимость своего "железного здоровья", на врачей и вообще на всю медицину он смотрел как на вещи, необходимость которых весьма сомнительна.

Несчастье, как водится, пришло неожиданно...

Утром, поднимаясь с постели, Иван Семенович почувствовал себя нехорошо: слабость, поташнивание... А когда наклонился, чтобы надеть ботинки, появилась боль в животе. Боль была терпимой, хотя ныл, казалось, весь живот, и с каждым шагом болело сильнее, в особенности справа внизу, где-то около паха. Есть не хотелось, даже мысль об утренней яичнице была противна.

Иван Семенович встревожился, но, утешив себя обычным заклинанием о железном здоровье, нехотя поехал на работу. В автобусе ему стало хуже. Казалось, каждый толчок машины отдается в животе. Не вытерпев, он сошел на первой же остановке и дальше пошел пешком, очень медленно и осторожно, согнувшись и как бы прислушиваясь к тому, что делается внутри, - боли не проходили.

На работе, в жарко натопленной комнате, опять появилась тошнота, и один раз чуть не вырвало. Во рту было неприятно сухо. Иван Семенович сидел неподвижно, согнувшись, прижимая живот ладонью... Казалось, что так лучше.

Теперь уже отчетливо чувствовалось, где болит. Он мог точно указать это место: справа, в нижней половине живота. День казался бесконечным, хотя с момента появления боли прошло лишь шесть часов.

Женщины почему-то всегда первыми замечают чужую беду, и Ольга Александровна, сотрудница из соседнего отдела, проходя мимо Ивана Семеновича, вдруг спросила:

- Что с вами?

На своем осунувшемся и поскучневшем лице Иван Семенович все же попытался изобразить презрение к недугу, но на этот раз заученная гримаса не получилась.

- Вам надо немедленно к врачу, - решительно заявила Ольга Александровна.

Услышав о врачах, Иван Семенович приободрился, подтянул живот (хотя от этого стало еще больнее) и сделал отработанный годами и знакомый всем сотрудникам жест, который означал, что его, Ивана Семеновича, ничто не берет, и что не такой он человек, чтобы ходить к врачам, и т. д. и т. п.

Однако вялое движение ладони более соответствовало горестному "Эх-х..!" Но и почувствовав это, Иван Семенович все же не сдался и к врачу не пошел... А живот продолжал болеть.

Вечером Иван Семенович вернулся домой пил чай, показавшийся почему-то совершенно безвкусным, прилег на диван и задремал.

- Двенадцать часов болею, - удивился Иван Семенович, проснувшись и взглянув на большие круглые часы, висящие на стене. Два часа были потрачены на препирательства с женой, которая, словно сговорившись с Ольгой Александровной, упрямо заладила:

- Обратись к врачу, говорят тебе!

Иван Семенович с раздражением отмахивался от нее или просто молчал (громко разговаривать тоже стало больно), потом с трудом повернулся к стене... Но боли при этом так резко усилились, как будто кто-то взял все внутренности, зажал в кулак и потянул справа налево. Иван Семенович поспешно повернулся на спину, но легче не стало. Погасив свет, он лежал, стараясь не шелохнуться и этим утихомирить боль. Пытался и никак не мог уснуть.

В три часа ночи он попросил у жены грелку, но в скорую помощь звонить по-прежнему не позволял. От грелки стало еще хуже - боль усилилась, появился жар. Не стерпев, Иван Семенович шепотом выругался. Его вырвало.

После рвоты он ослаб, по-настоящему испугался и впервые подумал о враче.

Поглядев на него, жена молча пошла к телефону и набрала "03". Ответили сразу, будто ждали звонка. Вопреки утверждениям эстрадных конферансье, никто не стал дотошно выспрашивать анкетные данные. Спросили только, что болит, очень подробно выяснили адрес и расположение квартиры. Минут через двадцать к дому подошла машина неотложной помощи.

Доктор, щурясь от яркого света и неторопливо протирая очки, словно бы между прочим выяснил все, что случилось с Иваном Семеновичем за эти злополучные сутки, и выслушал не очень уверенный рассказ о его "железном здоровье" вообще. Потом была измерена температура, сосчитан пульс и зачем-то выслушаны легкие. Доктор был массивен, с его приходом в маленькой комнате стало тесновато. Иван Семенович с опаской посмотрел на большие, покрытые рыжеватыми волосами, руки доктора. "Такому бы рояли таскать", - почему-то с неприязнью подумал он, но когда эти руки стали осторожно, скользящими движениями, ощупывать живот, вспомнились руки матери, которая вот так же гладила живот, когда ее озорной Ванька объедался недозрелыми яблоками после очередного налета на соседние сады. Только один раз, когда врач внезапно отнял руку, боль резко усилилась. Лицо доктора стало хмурым.

- Надо в больницу. Необходима операция.

Услышав об операции, Иван Семенович был уже согласен принимать любые порошки и микстуры, даже не противиться уколам, но чтобы его резали!.. Нет! На операцию он согласиться не мог.

- А что же у меня, доктор? - спросил он недоверчиво.

- Острый аппендицит.

- Так сразу?! Но ведь я никогда ничем не болел... Может, без операции обойдется?

Доктор пожал плечами (история повторяется уже сотни раз), по лицу его промелькнула какая-то тень, но через минуту он снова смотрел на Ивана Семеновича с обычной благожелательностью.

- Дорогой мой, - негромко начал он, - я вас прекрасно понимаю. Нет человека, который не боялся бы операции, и только ненормальному она может быть приятна. Но сделать ее надо. Понимаете - надо! Вам следует бояться не операции, а того, что происходит сейчас в животе. Вы же видите, что с каждым часом становится все хуже и хуже, болезнь развивается неблагополучно... Всякое может случиться. А операция будет нетяжелой, если сделать ее немедленно, и больно не будет.

"Врет! - думал Иван Семенович. - Все они врут, чтобы успокоить. Им бы только резать...", - но в больницу поехал, решив про себя, что ни на какую операцию все равно соглашаться не будет. Пусть лечат лекарствами - на то они и врачи!

Это решение еще более окрепло в больнице, когда он увидел, что оперировать его собирается не профессор и даже не доцент, а какой-то молодой доктор, который к тому же, осматривая Ивана Семеновича, несколько раз совершенно неприлично зевнул, а усевшись писать, совсем задремал над бумагами.

Иван Семенович, конечно, не мог знать, что врач уже сделал несколько операций и устал не меньше, чем грузчик в конце рабочего дня.

Иван Семенович просто обиделся. "Несолидный какой-то", - подумал он и до самого подбородка натянул одеяло.

У него еще несколько раз брали из пальца кровь. Разные, но тоже не очень солидные врачи подходили к нему, смотрели, щупали живот и настаивали на операции.

Первый, самый молодой, доктор подходил чаще других; теперь он уже не дремал, а очень внимательно читал листочки анализов, бережно трогал напряженный живот и, удивленно глядя в упрямое лицо больного, терпеливо уговаривал:

- Иван Семенович! Вы же взрослый человек, мужчина! На фронте были, а боитесь небольшой операции. У вас острый аппендицит, вероятнее всего - гнойный! Операция абсолютно необходима. Сейчас она будет несложной, а если долго будете раздумывать, то и операция не поможет...

Однако Иван Семенович не сдавался. "Практиковаться на мне хочет, - думал он, - нашел кролика. Нет уж, пусть тренируется на молодых!.." Ему захотелось ответить доктору так, чтобы тот отстал, но в этот момент притихшие было боли вдруг резко усилились, как будто в живот воткнули что-то острое и кто-то медленно стал накручивать кишки на этот острый стержень. Боль, резко усиливаясь, растекалась по животу; дышать стало нечем. От страха и боли Иван Семенович закричал.

Лицо доктора стало сердитым, ему явно хотелось чертыхнуться.

- Дождались все-таки?! Теперь оперироваться немедленно! Понимаете - немедленно, не откладывая ни на одну минуту! Дело совсем плохо.

Иван Семенович и сам понимал это, он затаил дыхание и послушно кивнул головой.

Когда его везли на каталке в операционную, было уже раннее утро. От начала болезни прошли почти сутки. В предоперационной хирург намыливал руки, в операционной сестра перекладывала какие-то блестящие инструменты, здесь шла сбоя размеренная жизнь.

Операция прошла совсем не так, как представлялось Ивану Семеновичу. Ему еще в палате сделали укол, после которого боли стихли и приятно, как от хорошего вина, закружилась голова. Немного страшно было ложиться на холодный, поблескивающий никелем стол, под яркий белый свет, но в операционной были женщины, и Иван Семенович решил быть мужественным до конца.

Впрочем, мужества ему не понадобилось. Чуть болезненны были два первых укола в кожу живота, один раз сильно заныло под ложечкой, а потом он, усталый и измученный всем случившимся, даже задремал и услышал только, как с него снимают простыни, а хирург говорит ему, наверное, самую избитую в мире фразу:

- Ну вот. А вы боялись!

Иван Семенович откликнулся голосом более слабым, чем мог бы:

- Доктор, скажите, я буду жить?

- Ну что ж, живите... должно получиться, - пошутил доктор, снимая маску.

В палате Иван Семенович, очень довольный собой, уснул и спал крепко, пока его не разбудила принесшая градусник сестра. Температура была немного повышенной, и живот все же болел, но - удивительное дело! - на душе было спокойно, исчезла угнетавшая вчера тревога.

- Теперь все будет в порядке! - сказал он своему хирургу на обходе.

Доктор утвердительно кивнул головой. Он снова зевал, на щеках его выступила заметная темная щетина, но теперь все это было для Ивана Семеновича понятно и не обидно.

- Что же вы ночью упрямились? - спросил хирург. - Думаете врачей можно не слушаться... А что было бы без операции?!

Иван Семенович был счастлив, но чувствовал себя очень неловко, вздохнул и бережно укрыл живот одеялом.

...Через несколько недель только небольшой рубчик на животе напоминал Ивану Семеновичу о перенесенной болезни.

Через полгода на вопрос о здоровье он отвечал с прежней великолепной самоуверенностью:

- Здоровье? Ну, меня никакая хвороба не возьмет!

Что же... Все плохое забывается, и это прекрасно.