1. Неврозы

Невроз может стать причиной тяжких бедствий для человека, который им страдает. И надо сказать, что есть некоторые особые черты, характерные для неврозов, которые посторонний наблюдатель весьма редко умеет оценить в их полном значении. Невроз сказывается по преимуществу чисто психическими симптомами и в силу этого поражает то, что является самым существенным: самое ядро личности. Как ни тяжелы некоторые соматические заболевания - вспомним мучения, испытываемые больными при явлениях рака или одышки и стеснение в груди при заболеваниях органов грудной полости - но при них по крайней мере душевная жизнь больного остается сравнительно незатронутой. И в самые тяжелые часы такой больной может найти защитное средство в мыслях утешительного состояния, в воспоминаниях и разного рода размышлениях: он в состоянии нести свой крест, опираясь на философское или религиозное мировоззрение, выработанное им в течение жизни. Но и этот последний источник помощи отнят у неврастеника. Ведь у него расстройству подвергается как раз его душевная жизнь, и орган, который мог бы продуцировать построения утешительного и философского характера, орган этот заторможен в своих функциях. Больной чувствует, что он поражен в своей интимнейшей сущности: конфликты, взрывающие его личность, заставляют его метаться из стороны в сторону. Больные этого типа, особенно же лица, страдающие неврозом навязчивых состояний и неврозом страха, испытывают постоянное желание забыться, отойти от самих себя с тем, чтобы хоть на короткое мгновение испытать внутреннее успокоение. А если к тому же, как это очень часто бывает, присоединяется и бессонница, то больной лишается даже той единственной передышки, которую ему дает сон; или же сон больного делается чрезвычайно мучителен для него вследствие кошмарных сновидений, так что он начинает бояться сна больше всего прочего. Душевные муки больного становятся нередко до такой степени невыносимыми, а внутренняя способность сопротивляться им настолько понижается, что он начинает думать, что вот вот наступит самое ужасное, его настигнет помешательство, и беспомощный страх перед этим концом всецело поглощает его.

К этому присоединяется и то обстоятельство, что нет болезней, которые встречали бы так мало понимания или даже сочувствия, как неврозы, а между тем они как раз более всех остальных болезней нуждаются в этом. Непонимание это проявляют не одни родственники или друзья больных, но очень часто и врачи пользующие подобных пациентов. Одна из причин такого положения заключается, вероятно, в том что нашим больным крайне трудно сообщить хотя бы приблизительно верное понятие о своем душевном состоянии лицам их окружающим; трудность эта однако лишь отчасти может быть объяснена отличием душевного состояния наших больных от состояний, хорошо знакомых нормальным людям. Невротическое заболевание всегда имеет какой то оттенок неправдоподобности, в нем есть нечто от позы - в роде, напр., стремления вызывать к себе сочувствие; всегда существует такое впечатление, будто сила воли больного в гораздо большей степени могла бы подчинить себе его болезнь, чем он это сам допускает. Прежнее теологическое воззрение на болезни, как на проявления греховности или испытания, посланных в наказание за грехи, во всяком случае как за нечто такое, за что сам больной в конечном итоге ответственен, - оказалось более упорным и устойчивым в главе неврозах, чем в остальной медицине.

В популярном взгляде всегда проскальзывает, что больной мог бы чувствовать себя гораздо лучше, если бы «он только хотел этого», что он только потому терпит фиаско (как M-rs Домби у Диккенса), что не «берет себя в руки», что он только из упрямства не прекращает интересоваться самим co собой и своими симптомами и что болезнь его в сущности имеет свои корни исключительно в испорченности или настойчиво подчеркиваемой неспособности использовать находящиеся в его распоряжении силу воли и самообладание.

Этот же взгляд, хоть и в замаскированном виде, мы встречаем в очень многих медицинских сочинениях на эту тему (Так, напр., Ф. Т. Роберте (Г. Т. Roberts) в своей обширной «Theorie und Praxis der Medizin» приводит длинный ряд причин, вызывающих истерию, начиная от «вечерних развлечений, укорачивающих продолжительность ночного отдыха», и кончая «старческой дегенерацией», и как бы сознавая всю недостаточность своего описания в отчаянии добавляет, что «в некоторых случаях состояние, называемое истерическим, можно отнести только за счет своеволия и дурных свойств пациента». Его попытки дать психологическое описание болезни ограничиваются замечаниями о том, что «подобные больные говорят много вздора, проявляют преувеличенное чувство о важности их собственной персоны, стремятся привлечь к себе интерес других людей и вообще ничего так но любят, как вызывать сочувствие и внимание, к своей особе или же производить впечатление л бросаться в глаза»), и даже в терминологии подчас отражается все тот же взгляд; так, напр., некоторые авторы, трактуя о каком нибудь случае истерии, нередко говорят не о «распознавании», а о «разоблачении» истерии в этом случае, или же выражаются, напр., так, что по различным указаниям надо сделать заключение об «истерии или симуляции», при чем читателю предоставляется самому решать вопрос, как надо понимать оба эти обозначения: как равнозначные или же дополняющие друг друга. Когда яге вслед за морализирующей проповедью на тему о пороке симуляции подобный автор, для успокоения своей врачебной совести, вставляет условный оборот о том, что «все таки не следует забывать, что истерия представляет собой болезнь», то на нас эти слова производят впечатление чего то такого, что пришло автору в голову лишь после того, как он уже изложил свое настоящее мнение.

Мы не собираемся утверждать, что этот взгляд профанов совершенно несправедлив или необоснован - в дальнейшем мы поймем, что в нем содержится зерно некоей сокровенной истины - но не может быть никаких сомнений, что в очень многих случаях этот взгляд только ухудшает положение больного. Симптомы его сами по себе часто настолько странны, что способны скорее (как, напр., при фобии, имеющей своим предметом какой нибудь повседневный объект или явление) вызывать насмешки, чем сострадание, вследствие чего больной и старается скрывать их от окружающих его людей. Сам он неспособен уяснить себе бессознательный смысл или какое либо логическое значение своих симптомов, а его друзья видят в них, самое большее, стремление причинять им мучения, что в свою очередь также увеличивает страдания самого больного. Нервное заболевание именно тем и отличается от большинства соматических болезней, что носит в себе оттенок чего то непонятного: какое нибудь абсурдное представление навязчиво преследует больного, его охватывают внезапные страхи или дурное настроение, охватывают с непреодолимой силой, но повидимому без всяких причин, и чувство какой то неизвестной, но постоянно угрожающей ему опасности (неуверенности и незнания, не появится ли внезапно какой нибудь из его симптомов, старый или новый, и не овладеет ли им целиком) тоже относится к числу его тревог, и при том играющих далеко не последнюю роль. Это чувство, чувство того, что приходится бродить наощупь в темноте, что нельзя ни понять угрожающей опасности, ни предупредить ее, мучает больного; при телесных же болезнях гораздо больше чувства уверенности, больной по крайней мере приблизительно знает, чего вообще ему приходится ожидать, он может положиться на то, что его болезнь может быть учтена до известной степени - и во всяком случае далеко не в такой же степени отдан во власть этого чувства неуверенности, столь характерного для неврозов.

В том, что мы успели сказать до сих пор, мы никоим образом не дали исчерпывающего описания особенностей невротического страдания, мы только указали на то, в каких отношениях оно представляется более тяжким, чем страдания, возникающие при большинстве телесных болезней; и во всяком случае сами больные, которым пришлось перенести и то и другое, уверяют, что телесные болезни даже в своих самых тяжелых формах, все таки нечто более легко переносимое, если сравнивать их с неврозом.