К концу 1921 года гражданская война близилась к концу, постепенно начала налаживаться мирная трудовая жизнь. И в нашей небольшой дружеской компании возникла мысль организовать коллективную встречу нового, 1922 года в семье одного деповского инженера.
Собрались заранее, сидели за столом, разговаривали, шутили, закусывали. Предлагали и домашнее вино, наливку. Но мне почему-то пить не хотелось, что вызвало даже недовольство хозяйки.
Уже стрелка часов подходила к двенадцати, как неожиданно прибежал санитар: меня срочно вызывали к тяжелораненому. Я быстро оделся и поспешил в больницу. Раненый оказался в бессознательном состоянии. Доставившие его люди сообщили, что он работал сторожем сельской кооперативной лавки. Часа два назад на него напали какие-то бандиты и топором проломили череп.
При неверном свете самодельных светильников (электростанция тогда работала с большими перебоями) я приступил к осмотру раненого. Он оказался маленьким, худым, лохматым старичком, с заросшим до самых глаз лицом. В левой теменной области у него зияла большая рана, на дне которой торчали костные осколки и кусочки мозгового вещества.
Мы быстро приступили к операции. Я тщательно обработал рану, удалил осколки, убрал размозженную мозговую ткань, закрыл дефект твердой мозговой оболочки куском широкой фасции бедра и наглухо зашил кожу. Все прошло гладко, хорошо, и я не раз поздравлял себя с тем, что не выпил на встрече Нового года ни капли спиртного. Сверх ожидания больной быстро поправился и выписался из больницы.
Спустя две-три недели я как-то довольно поздно вечером вернулся с работы домой. Войдя в нашу большую слабоосвещенную кухню, я был поражен, увидев в ней целую толпу каких-то людей, главным образом детей. Впереди них стоял наш недавний тяжелый больной. Оказалось, что у этого «старичка» сравнительно еще молодая жена и восемь детей мал мала меньше.
Не успел я еще хорошо сориентироваться в обстановке, как услышал повелительный голос старика: «На колени!» И вся эта мелюзга опустилась на колени...
Я стоял потрясенный, со сжатым от волнения горлом. Чьи-то благодарные губы ловили мои руки, чьи-то маленькие ладони обнимали мои колени.
Вот она, лучшая награда, которую судьба иногда посылает врачу на его нелегком трудовом пути...
* * *
Вся эта сцена навсегда запечатлелась в моей памяти. И не только как трогательно-наивное выражение глубокой признательности больного за оказанную ему в тяжкой беде помощь, но и как постоянное напоминание о суровой ответственности врача.
Этот эпизод как-то особенно отчетливо показал, что за всеми нашими действиями у постели тяжелобольного всегда с тревогой и надеждой незримо следят и его семья, которой он так дорог и лужен, и коллектив, в котором он трудится, и все люди, среди которых он живет.