Глава 11. Наука и «дурной глаз»

В глубине лесного массива Итури, представляющего собой непроходимые джунгли, в северо-восточной части Бельгийского Конго, я встретился, может быть, с самым необычным и в то же время разумным сочета­нием старого и нового в медицине джунглей.

Здесь я встретил доктора Тоторайда. Жил он на берегу реки Эпула примерно в трехстах милях восточнее Стенливиля, где площадь, большую чем штат Нью-Йорк, пересекает всего лишь несколько запущенных дорог. Это земля пигмеев, малорослых негроидов, поддерживающих дружественные отношения со своими соседями - племенами банту.

В Стенливиле мне сказали, что доктора Тоторайда (его прозвище на языке кисвахили означало «Сильное лекарство») я могу найти в его клинике, в джунглях, в миле от дороги. Я знал его давно, еще в те времена, когда он молодым антропологом покинул Гарвардский университет и отправился в неведомые края, чтобы изучать жизнь первобытных людей. Теперь он был врачом в джунглях, и члены племен пигмеев и банту, среди которых он прожил 20 лет, признали его своим. Ему удалось сочетать в своей практике европейскую медицину с магией местных знахарей. Мне представлялась редчайшая возможность наблюдать результаты действия такого союза.

В Нью-Йорке, в Клубе исследователей, где я встречался с доктором Тоторайдом много лет назад, его знали под фамилией Патнэм. Патрик Рассел Лоуэлл Патнэм - таково было его настоящее имя - происходил из старинной бостонской семьи. К медицине его привел несчастный случай. На охоте его изувечил слон, и пигмеи из лесов Итури спасли его. Они принесли его в деревню и вернули к жизни с помощью знахарей. Он остался среди них и посвятил свою жизнь оказанию им медицинской помощи в своей лесной клинике.

Дорога из Стенливиля, прорубленная сквозь джунгли, была вся в ухабах, и, когда наш «джип» наконец добрался до узкой боковой дороги с указателем «Патнэм», я был рад, что мое путешествие заканчивается. По сторонам дороги, проложенной в глуши лесов Итури, таились опасности и случайности джунглей, но я знал, что в конце этого пути меня ждет человек, посвятивший свою жизнь тому, чтобы вернуть свой долг пигмеям.

В «лагере», стоявшем неподалеку от реки, было несколько низких неуклюжих домов. Примерно в двухстах ярдах от центральной группы зданий стояла хижина из бамбука, покрытая листьями и побегами лиан. Значительная часть обращенной к реке стены отсутствовала, и все сооружение было похоже скорее на длинный сарай, чем на приемную врача. Я вошел. Рядом с огромным столом, занимавшим середину хижины, сидел высокий человек в выгоревшей голубой рубахе из грубой бумажной ткани, в его руке был шприц. Он смотрел на пигмейку, лежавшую без сознания на пальмовых носилках.

- Здорово, Пэт! - приветствовал я. - Давненько не виделись.

Он поднял в знак приветствия руку со шприцем, пытаясь другой рукой нащупать пульс на запястье женщины. Жест означал, что он узнал меня, но просит тишины. Потом он взглянул на меня и улыбнулся, блеснув голубыми глазами на исхудалом лице. Он так загорел, что его можно было принять за коренного банту или арабского торговца. Его волосы были коротко острижены, а в бороде отчетливо проступала седина. Я подождал, пока он кончит. Наконец он встал, все еще не отрывая глаз от женщины. Если не считать загара и бороды, он был таким же, каким я видел его в Клубе исследователей в Нью-Йорке много лет назад.

- Двустороннее воспаление легких, - сказал он, беспомощно махнув рукой. - Я ввожу ей пенициллин, но он не помогает. Ей нужен ауреомицин. Я жду посылку. Знахарь, как обычно, побывал у нее раньше меня. У нее были тяжелые роды. Вчера ее доставили сюда. Живот у нее сильно опух, и ее бил озноб. Она родила, когда несла вязанку дров, не доносив ребенка почти два месяца. Почему-то она боялась обратиться ко мне, и ее лечил местный знахарь.

Он безнадежно пожал плечами.

- Что же с нею будет? - спросил я.

Пэт покачал головой.

- У нее пропало молоко, и она не сможет кормить ребенка. Но ребенка, я думаю, мы спасем, а вот ей уже вряд ли поможешь. Если бы только пришел этот проклятый ауреомицин...

Пэт Патнэм достал с верхней полки шкафа с медикаментами графин португальского вина и наполнил стаканы. Два пигмея, стоявшие возле двери, когда я пришел, вошли в хижину, и помощник Пэта - негр что-то отрывисто сказал им на языке кисвахили. Те повернулись и, взяв свои копья, выбежали.

- Они пошли в деревню, чтобы сообщить мужу этой женщины, что она еще жива, - сказал Пэт. - Они расскажут знахарям о состоянии женщины, и те будут несколько часов бить в свои барабаны. Если бы ее принесли сюда хоть немножко раньше... Но этого-то они никак не могут понять. Они все еще уверены, что знахари должны делать свое дело первыми... А теперь если нам, удастся спасти ее, то это будет считаться их заслугой. Если же она умрет, то виноват буду я.

Я смотрел на Патнэма, потягивая вино.

- Что, у тебя всегда неприятности с этими знахарями? - спросил я.

Он опять покачал головой.

- Нет, - сказал он, к моему удивлению. - Они и в самом деле хотят оказать помощь, и часто это им удается. И я им тоже помогаю. Дело в том, что у них есть свои средства, которых нет у меня.

- Что же это за средства?

- Вера. Туземцы им верят. Если бы они мне верили хоть на одну десятую того, как верят знахарям, то я творил бы чудеса. Но тут всякий раз идет тяжелая борьба... Они тянут до последнего и приходят ко мне, когда лечить уже вдвое труднее.

Он встал и снял с крючка полотняный пиджак.

- Пойдем в гостиницу, на сегодня прием закончен. «Гостиница» представляла собой кособокий довольно нелепой конструкции дом, поставленный на склоне холма, вокруг него теснились хижины.

Дом был построен из грубо отесанных бревен, с кры­шей из пальмовых листьев. За центральной частью дома виднелся каменный очаг с трубой. На карте это место было обозначено как «Лагерь Патнэм» - единственный пункт в Бельгийском Конго, если не считать Стэнливиля, названный в честь американца. Этим правительство Бельгии отдало дань уважения скромному высокому человеку, оставившему «семью с положением», которое создавалось поколениями, ради того, чтобы принести «сильное лекарство» белых людей в страну, которая испокон веков знала только знахарей.

В «гостинице» остановились несколько проезжих, оказавшихся в этих краях по пути в Стенливиль или из него. Гостиница пользовалась известностью, хотя и стояла в стороне от дороги. Доходы от постояльцев покрывали большую часть расходов клиники. «Гостиницей» ведала Анна Патнэм, жена Пэта, - он женился на ней через несколько лет после приезда в Итури.

Стоит рассказать о том, как Пэт Патнэм занялся тем, что впоследствии стало делом его жизни.

Он закончил Гарвардский университет в 1925 году. Как антрополог он решил заняться изучением первобытных народов и вскоре после выпуска отправился в кругосветное путешествие, приведшее его в Голландскую Новую Гвинею. Найденный здесь материал из жизни аборигенов вдохновил его.

«Если уж в тебе завелся червячок, так он будет всю жизнь точить тебя», - так говорил мне Пэт. Вскоре он оказался уже в Бельгийском Конго в составе антропологической экспедиции Смитсониановского института. Пэту достался район Паражи под Стенливилем, известный под названием Уэйли Лэнд. Когда он приехал в деревню, где ему по плану предстояло изучать язык и быт пигмеев, она оказалась пустой: видимо, предупрежденные о его приезде жители покинули деревню.

Взяв в спутники Абузингу, мальчика из племени банту, Пэт отправился в заросли на поиски пигмеев, и там он оказался на пути небольшого стада слонов. Мальчишка нырнул в кусты, а Пэт не успел уступить дорогу одному из мчавшихся прямо на него животных.

- Все произошло так быстро, что я не успел сообразить, что же мне делать. Я понял только, что слон стремился куда-то к своей цели, не обращая внимания на меня. Левым бивнем он задел меня по боку, и я очутился на земле.

Пэт лежал в высокой траве в полубессознательном состоянии, истекая кровью от раны, нанесенной бивнем слона. «Абузинга! Абузинга!» - кричал он.

Вскоре из джунглей вынырнули несколько маленьких фигур и сквозь кустарник двинулись к нему, среди них был Абузинга. На носилках, устроенных из двух жердей, листьев и лиан, они отнесли его в деревню.

- То, что я стал жертвой слона, умерило их страх, - сказал Пэт. - И они вернулись в покинутую деревню. Когда же я спросил их, почему они не пришли на помощь по первому зову, они ответили, что им показалось, будто слон меня убил и кричу не я, а мой дух. Но дух, по их поверьям, кричит только один раз, поэтому они сообразили, что я жив, лишь тогда, когда я завопил снова.

У Пэта были разворочены бок и спина, от потери крови и лихорадки он ослаб настолько, что просил отправить его обратно в Паражи. Однако он был так слаб, что не выдержал бы дороги, и ему пришлось остаться. В течение трех недель он был на попечении пигмеев-знахарей. Те лечили его травами, местными снадобьями и ритмическим боем тамтама.

- Им пришлось здорово повозиться со мной, - сказал мне Пэт, - зато через месяц я уже был в состоянии самостоятельно добраться до Паражи.

Пэт Патнэм вернулся в Соединенные Штаты. Здоровье его медленно восстанавливалось. Но червячок по-прежнему продолжал точить его, а интерес к пигмеям Итури не ослабевал. Он изучил работу Красного Креста в Нью-Йорке и Бельгии и направился опять в Конго, на этот раз - в качестве санитарного врача на строительстве через Итурийский лес дороги, соединяющей Стенливиль с Манбассой - местечком неподалеку от границы Уганды. Пэт поселился в деревне под названием Ниа Ниа, что на берегу Эпулу. Он оставался в Итури до конца жизни, лишь время от времени выезжая в США. В одну из таких поездок он женился на Анне Эсайнер, художнице из Нью-Йорка.

Живя у Пэта, я изучал истории болезней его пациентов. Малярия, тиф, дизентерия, лихорадка денге, сифилис... Сотни карточек, и во многих из них излагалась история болезней, и по сей день мало изученных нашими врачами.

- Ты говоришь, что колдуны тебе даже помогают? - спросил я у Пэта, когда мы сидели в хижине, служившей врачебным кабинетом. Он кивнул в знак согласия.

- Вот сегодня мне предстоит заняться одной женщиной - скоро ее принесут. Я был в деревне, и там решили, что продолжать ее лечение буду я. Однако для ее выздоровления одних моих лекарств будет недостаточно.

Это разожгло мое любопытство. Я с нетерпением ожидал, когда доставят больную, а Пэт рассказывал мне историю ее злоключений.

Случилось так, что ребенка из этой деревни растерзал леопард. Пигмеи считают леопарда священным животным, возможно за его смелость и жестокость. Поэтому деревенский колдун, которого призвали, чтобы он осмотрел жертву и предписал, какие обряды надлежит совершить родителям, утверждал, что ребенка убил не сам леопард, а вселившийся в него злой дух. Когда мужчины собрались разделаться со зверем, старый знахарь запретил охоту. Он сказал, что во всем виноват не леопард, а вселившийся в него дьявол. Поэтому нужно найти этого дьявола. Это привело пигмеев в ужас: дьявол может таиться повсюду, и каждый пигмей смотрел на своего соседа со все увеличивающимся подозрением.

Пока развивались эти события, пигмеи не рисковали покидать деревню, и леопард в поисках жертвы пожаловал к ним сам. Пигмеи напали первыми и буквально начинили его своими маленькими охотничьими стрелами, но он все же успел броситься на одну из женщин и исполосовать ее когтями. Ее-то и доставили Пэту в этот день. Пэт промыл раны, наложил швы. Когда ее унесли, Пэт сказал:

- Она оправится, и в этом будет также доля заслуг знахаря.

Я не понял его. Мне казалось, что во всем виноват именно знахарь, ведь он запретил охоту на леопарда, а зверь, отведавший вкус человеческой крови, пока жив, представляет большую опасность для людей.

- Все это так, - сказал Пэт. - Но знахарь сам понял свою ошибку, и ему нужно было спасать репутацию. Он сказал женщине, что мое лекарство спасет ее. Теперь она чувствует себя здоровой.

- А когда она поправится совсем, то все будут считать это заслугой колдуна? - спросил я.

Пэт пожал плечами.

- Это уже несущественно. Важно то, что она пришла ко мне вовремя. Если хотя бы часть больных попадала ко мне в таком состоянии, что я успевал бы оказать им помощь, это изменило бы отношение остальных. В данном случае репутация знахаря не пострадала, ибо он послал ко мне эту женщину, не дожидаясь, пока в раны попадет инфекция. Они неплохие ребята, эти знахари, и охотно помогают мне, если это не наносит ущерба их престижу или личной власти.

Важно то, что я не могу работать без их помощи. Туземцы верят им много больше, чем они когда-либо будут верить мне. Главное, что мне нужно, - это их сотрудничество, и подобные случаи помогают добиться его.

Однажды в деревне пигмеев мы нашли женщину, жестоко избитую своими соплеменниками: один из них заявил, что она его сглазила. Ее обвиняли в том, что она ведьма и раскапывает могилы, чтобы есть покойников.

Патнэм говорил с одним из колдунов, и тот дал поразительное объяснение:

- Женщина ела, в сущности, не мертвецов, а только их дух, - так он уже заявил обвиняемой, и она охотно с этим согласилась. Опять меня поразило, насколько легко поддаются туземцы внушению.

Через несколько дней после случая с женщиной, покалеченной леопардом, к Пэту обратился еще один больной, на примере которого явно видна вся важность добрых отношений со знахарями. Туземец из племени банту с арабским именем Абдул Азизи ловил рыбу в реке Эпулу, неподалеку от лагеря Патнэма. Он заснул на берегу и проснулся от резкой боли в ноге - это крокодил выбрался на берег и впился ему в ногу. Крокодил старался утащить его в воду, но рыбак уцепился за свисавшее над водой дерево и взывал о помощи.

Банту с детства знают, что освободиться от крокодила можно только одним способом - давить пальцами на глаза. Рыбак, бросив ветвь, что есть силы нажал большими пальцами на глаза чудовища. Крокодил, разжав пасть, отпустил ногу и сполз в реку, а Абдул Азизи, изнемогая от боли, добрался до нашего лагеря.

Знахарь племени сказал пострадавшему, что «сильное лекарство» доктора Тоторайда изгонит злой дух крокодила из его тела, и у Пэта не было трудностей с лечением, которое, безусловно, спасло пострадавшему ногу. Через несколько дней угроза заражения крови исчезла.

Когда я спросил Пэта, не приглашал ли он знахарей для консультаций,- на его лице появилась усмешка.

- Они не то чтобы боятся моих «сильных лекарств», как они называют наши методы лечения. Они просто не понимают их. Когда они доверяют им - это хорошо. Пусть знахари пугают пигмеев, лишь бы не мешали нам делать наше дело и не восстанавливали пигмеев против нас.

Не знаю, существовало ли когда-либо более эффективное сочетание современной медицинской науки с практикой первобытной медицины, чем то, которого добился Пэт. Ему потребовались годы, чтобы завоевать доверие пигмеев. Он добился его, и это позволило ему лечить людей, которые своими простейшими средствами вернули его к жизни двадцать лет назад.

Анна Патнэм много рассказывала мне об этом необычном докторе джунглей. Еще в своей первой поездке в Новую Гвинею он подцепил амебную дизентерию и страдал от нее многие годы, проведенные в Африке. Кроме того, у него были слабые легкие, и, когда на грузовом пароходе он отправился с Анной в Африку, его пришлось снять с судна и положить в больницу. Несмотря на болезни, он вернулся в свою лесную амбулаторию.

Пэт боролся с трудностями жизни и собственной физической слабостью, конечно, не ради благодарности туземцев.

- Они не выполняют моих предписаний, и я сомневаюсь, верят ли они вообще, что я могу их вылечить, - рассказывал мне Пэт. - Они идут ко мне только тогда, когда их направляют знахари, и выполняют не мои указания, а их. Единственное, за что они мне благодарны, это за сигареты, которые я им даю. На днях в амбулаторию пришел молодой парень и сказал, что болен, Я всегда даю им сигареты, когда они обращаются ко мне за помощью. Не успел я даже пощупать его пульс, как он протянул руку и сказал: «Теперь дай мне сигарету». Вот все, чего он в действительности хотел.

Больше мне не пришлось видеть Пэта Патнэма, вскоре он умер от болезней, с которыми боролся четверть века, но думаю, что я был свидетелем редчайшего случая успешного сочетания современного и первобытного видов медицины.

Пэт Патнэм не был миссионером, он не стремился к перестройке общества, он не был даже дипломированным врачом, но ему удалось создать странное партнерство науки и знахарства, которые, может быть, и в самом деле чем-то похожи друг на друга.