ГЛАВА ПЕРВАЯ. ДЕТСТВО И ЮНОШЕСТВО

Основатель русской научной военной медицины, гениальный хирург и анатом Николай Иванович Пирогов родился в Москве 13 (25) ноября 1810 года в семье военнослужащего. Дед его, Иван Михеич Пирогов, происходил из крестьян. Он служил в армии, основанной Петром I и утвердившей боевую славу нашей Родины.

Выйдя в отставку, Иван Михеич поселился в Москве. Как человек бывалый и предприимчивый, он завёл усовершенствованную пивоварню. Своему сыну, Ивану Ивановичу, он сумел дать хорошее образование.

Иван Иванович Пирогов родился в начале семидесятых годов XVIII столетия. Он также служил в армии, к началу XIX столетия занимал должность казначея в провиантском управлении.

Трудолюбивый и честный, Иван Иванович пользовался доверием и уважением среди людей, которым приходилось встречаться с ним по службе.

Пироговы занимали обширный собственный дом, который Иван Иванович выстроил по своему плану в Кривоярославском переулке, Басманной части. Большой художественный вкус строителя выразился в украшениях, отличавших дом Пироговых.

Детские годы оставили у Николая Ивановича светлые впечатления. Он рос под присмотром няни, Екатерины Михайловны, о которой вспоминал потом с такой же любовью, как Пушкин о своей Арине Родионовне. Хорошее влияние няни Пирогов признавал всегда. Кроме неё, в доме была работница, Прасковья Кирилловна, большая мастерица рассказывать сказки. Пирогов считал себя обязанным Прасковье Кирилловне любовью к народной словесности и возникшей отсюда любовью к литературе. Обе эти простые русские женщины заложили основы того возвышенного патриотизма, которым была проникнута вся полувековая научная, практическая и общественная деятельность Николая Ивановича.

Грамоте Коля выучился без посторонней помощи — по распространённым тогда, особенно в московских домах, картинкам-карикатурам на французов. Картинки эти изображали эпизоды Отечественной войны 1812 года, а пояснительные подписи начинались с соответственных букв русской азбуки. Влияние этих картинок на детей было, по словам Пирогова, значительно. Эти первые карикатурные впечатления развили в мальчике способность подмечать и порицать смешную и худую сторону в людях.

Николай Иванович всю жизнь придавал большое значение тому, что он родился в эпоху русской славы и искреннего народного патриотизма, проявившегося во время Отечественной войны 1812 года.

Рано научившись читать, Пирогов жадно набросился на книги, которые умело выбирал для своих сыновей Иван Иванович.

Когда мальчику исполнилось восемь лет, к нему был приглашён учитель, студент-филолог Московского университета. Этот учитель сумел привить мальчику любовь к русской литературе. В личном архиве Пирогова сохранились литературные упражнения тех лет. Вторым учителем Пирогова был студент-медик, занимавшийся с ним переводами с латинского.

Иван Иванович имел друзей в кругу московской интеллигенции. Из них сильно повлиял на развитие Николая Ивановича известный врач Андрей Михайлович Клаус, который раньше жил в Казани. О нём с признательностью вспоминает также знаменитый русский писатель Сергей Тимофеевич Аксаков. Доктор Клаус занимал маленького Пирогова карманным микроскопом, показывал строение листьев растений и другие чудеса органического мира. Коля всегда с замиранием сердца ждал возможности заглянуть в чудесный микроскоп старика-доктора.

В детстве Пирогов любил игры в войну и в лекаря. В военных играх он проявлял отвагу и храбрость, вызывавшие похвалу и уважение товарищей. Изображая перед братьями и сёстрами лекаря, Коля подражал домашнему врачу семьи, одному из лучших московских практиков, известному анатому и физиологу профессору Ефрему Осиповичу Мухину.

Большое значение для развития в мальчике любви к медицине имели также беседы друга его отца, подлекаря Московского воспитательного дома Григория Михайловича Берёзкина. Он сообщал Коле сведения о свойствах лечебных трав.

Когда мальчику минуло одиннадцать лет, отец решил отдать его в школу. Несмотря на свои, к тому времени, ограниченные денежные средства, Иван Иванович выбрал лучший в Москве частный пансион Кряжева. В этот пансион Пирогов поступил 5 февраля 1822 года. Хорошая память осталась о нём у Николая Ивановича. Самые лучшие из этих воспоминаний были связаны с уроками русского языка.

— Слово, — говорил Пирогов в зрелые годы, — с самых ранних лет оказывало на меня, как и на большую часть детей, сильное влияние; я уверен даже, что сохранившимися во мне до сих пор впечатлениями я гораздо более обязан слову, чем чувствам. Поэтому немудрено, что я сохраняю почти в целости воспоминания об уроках русского языка нашего школьного учителя. У него я, ребёнок двенадцати лет, занимался разбором од Державина, басен Крылова, Дмитриева, Хемницера, разных стихотворений Жуковского, Гнедича и Мерзлякова.

При встрече с Пироговым, много лет спустя, учитель удивился, узнав, что Николай Иванович пошёл на медицинский факультет, а не на словесный.

Весной 1824 года пошатнулись материальные дела Ивана Ивановича Пирогова и он вынужден был взять сына из дорогостоящего частного пансиона.

Николаю Ивановичу грозила карьера полуграмотного чиновника. К счастью, профессор Мухин заметил и оценил способности мальчика и посоветовал Ивану Ивановичу подготовить сына к поступлению в университет. Он же помог устранить главное препятствие, зависевшее от возраста Коли. В ноябре 1824 года Пирогову должно было исполниться четырнадцать лет, а по тогдашнему университетскому уставу в студенты принимались юноши не моложе шестнадцати лет. Благодаря Мухину, который имел большое влияние в университете, Николай Иванович был допущен к вступительному экзамену.

Через несколько дней профессора, экзаменовавшие мальчика, сообщили правлению университета, что «испытав Николая Пирогова в языках и науках, требуемых от вступающих в университет в звании студента, нашли его способным к слушанию профессорских лекций в сем звании».

Пирогова зачислили в студенты и заставили подписать следующее обязательство: «Я, нижеподписавшийся, сим объявляю, что я ни к какой масонской ложе и ни к какому тайному обществу ни внутри империи, ни вне её не принадлежу и обязываюсь впредь к оным не принадлежать и никаких сношений с ними не иметь. В чём подписуюсь, студент медицинского отделения Николай Пирогов». Напуганное доносами о заговорах в гвардейской и офицерской среде правительство Александра I и Аракчеева боялось даже малолетних школьников.

Время вступления Пирогова в Московский университет совпало с разгулом самой тяжёлой правительственной реакции царской России. Испугавшись подъёма народного самосознания после Отечественной войны 1812 года, Александр I и его правительство повернули от игры в либерализм к открытой реакции, к преследованию всяческого проявления свободы во всех областях народной жизни. Во внешней политике это была борьба с развивавшимся на Западе революционным движением, с освободительным движением в Испании, Германии и других государствах. Внутренняя политика характеризовалась стремлением оградить народы нашей страны от революционного влияния.

В отношении науки правившие тогда Россией помещики признавали только такую науку, которая не противоречила их классовым интересам. Наиболее откровенные и ревностные заявляли, что «профессоры безбожных университетов передают тонкий яд неверия и ненависти к законным властям несчастному юношеству». Наука и вытекающее из неё неверие могли бы, по убеждению царского министерства народного просвещения, «толкнуть это несчастное юношество в разврат», если бы не благоразумные меры начальства. По уверению последнего, наука делает человека гордым, опьянённым собой и своими идеями, защитником всякого нововведения. Обязанность правительства — препятствовать всякому распространению образования в низших классах. В России не только не надо расширять круг познания, но, напротив, его надо сузить.

Министр народного просвещения А. С. Шишков изложил в публичной речи взгляды помещичьего класса на пределы и цели образования народа. Речь была произнесена в тот самый день, когда в правление Московского университета поступило прошение Пирогова о Зачислении его в студенты. Шишков говорил о необходимости оберегать юношество от истинной науки; науки полезны только тогда, когда употребляются и преподаются в меру, смотря по состоянию людей и по надобности. Обучать грамоте весь народ вредно.

Понятно, что, получая такие указания, профессора медицинского факультета должны были «принять все возможные меры, дабы отвратить то ослепление, которому многие из знатнейших медиков подвергались от удивления превосходству органов и законов животного тела нашего, впадая в гибельный материализм». Во избежание этого профессор анатомии должен был «находить в строении человеческого тела премудрость творца, создавшего человека по образу и подобию своему».

В Московском университете были тогда профессора, соответствовавшие требованиям дворянского правительства и преподававшие в духе изложенных здесь наставлений. Не ими, конечно, двигалась и развивалась наука в нашем отечестве.

Но были профессора, которые составляли славу и гордость Московского университета в годы учения там Николая Ивановича Пирогова и передавали русскому юношеству настоящие знания. Эти профессора не только сами находились на уровне передовой мировой науки, но воспитали русских учёных, прославивших Родину далеко за её рубежами и сделавших её рассадником подлинной медицинской культуры во всём мире.

Замечательным педагогом был профессор анатомии и физиологии Ефрем Осипович Мухин. Его лекции отличались живостью и увлекательностью изложения. Он заботился о переводе на русский язык учебных пособий, печатавшихся только на обязательном тогда для медиков латинском языке, настаивал на издании учебников по ценам, доступным для бедных студентов. Был Ефрем Осипович также энергичным общественным деятелем, старался приготовлять русских профессоров для отечественных университетов, давал им стипендии из своих личных средств. Несколько выдающихся русских учёных были в молодости стипендиатами Мухина. Обязан ему своей профессурой и Николай Иванович Пирогов.

Профессор Матвей Яковлевич Мудров был одним из основателей русской терапевтической (Терапия - наука о лечении внутренних болезней.)школы. В Московском университете он преподавал военную гигиену, читал «теорию болезней, в лагерях и госпиталях наиболее бывающих», показывал «хирургию повреждений, на поле бранном наносимых», учил «совершению операций, наиболее случающихся», готовил врачей, предназначаемых в армейские хирурги, к управлению госпиталями, и т. п. Это был первый русский профессор, начавший читать курс военной гигиены. Этот курс был введён в программу медицинского факультета по предложению Матвея Яковлевича, считавшего необходимым готовить русских врачей к деятельности на полях сражений.

В это время жил в Москве ещё один замечательный русский деятель в области медицинской науки — Устин Евдокимович Дядьковский. Он не был профессором университета, когда там учился Николай Иванович. С 1812 года Дядьковский состоял адъюнктом, с 1816 года — профессором терапии, а с 1826 года заведывал терапевтической клиникой в Московской медико-хирургической академии. В университете он был избран на кафедру терапии в 1831 году, после окончания Пироговым курса в Москве. Но некоторые штрихи из биографии Дядьковского уясняют научную и политическую обстановку, в которой прошли студенческие годы Пирогова.

Московская медико-хирургическая академия и медицинский факультет Московского университета находились в тесной взаимной связи по составу преподавателей, по содержанию и направлению научной деятельности и, конечно, по личным отношениям студентов. Всё, что происходило в академии, становилось немедленно известно в университете, и наоборот.

Дядьковский был человек талантливый. По своим взглядам он был материалистом и стремился строить медицину на основах физики и химии, пытался Применить к изучению Медицины общебиологические принципы. Он первый решился выступить на кафедре со своими собственными взглядами и подвергнуть научные вопросы собственной обработке. Значительный интерес представляет основанное на горячем патриотизме заявление У. Е. Дядьковского о развитии отечественной медицины. «Свободный от всякого пристрастия к иностранной учёности, столь часто логически нелепой, нравственно безобразной, физически негодной для употребления, — говорил Устин Евдокимович, — доказываю я, что русские врачи, при настоящих сведениях своих, полную имеют возможность свергнуть с себя ярмо подражания иностранным учителям и сделаться самобытными, и доказываю не словом только, но и самым делом, раскрывая обширные ряды новых, небывалых в медицине истин, с полным и ясным приложением их к делу практическому».

Такие взгляды Дядьковский высказывал и по другим поводам. Конечно, слова профессора доходили до студентов университета и вызывали у них соответственное настроение. Кончились эти выступления Устина Евдокимовича изгнанием его в 1836 году с кафедры. Непосредственным поводом к расправе дворянского правительства с Дядьковским послужила лекция, на которой он говорил о гниении трупов. Объяснив студентам, в каких слоях земли и в каких местностях трупы не разлагаются, а превращаются в мумии, профессор сказал, что в Березове, например, найдя труп в целости, могут принять его за нетленные мощи какого-нибудь угодника.

В своём «Дневнике старого врача» Николай Иванович с благодарностью вспоминает о благотворном влиянии, которое оказали на него некоторые, профессора Московского университета. При всём критическом отношении к полученным там знаниям Пирогов признавал в старости, что «всё же от пребывания в университете» у него «осталось впечатление глубокое, на целую жизнь врезавшееся в душу и давшее известное направление на всю жизнь».

К сожалению, большинство профессоров не применяли опытов на своих лекциях, и Пирогов, как он сам рассказывал, «во всё время пребывания в университете ни разу не упражнялся на трупах, не отпрепарировал ни одного мускула».

Другая наука, с которой связано имя Николая Ивановича, — хирургия — также была для него в годы московского студенчества «вовсе неприглядною и непонятною». Из операций над живыми он видел несколько раз литотомию (рассечение мочевого пузыря для извлечения камней) у детей и только однажды видел ампутацию голени.

«Итак я окончил курс, — пишет Пирогов в «Дневнике старого врача», — не делая ни одной операции, не исключая кровопускания и выдёргивания зубов, и не только на живом, но и на трупе не сделал ни одной операции. Ни одного химического препарата в натуре. Вся демонстрация состояла в черчении на доске».

Такова была научная обстановка в Московском университете в то время, когда туда поступил Пирогов. И всё-таки Николай Иванович вышел из университета с общим развитием, дозволившим ему в дальнейшем успешна заниматься настоящей наукой, давшим ему основу подлинного научного мышления, приведшим его к таким преобразованиям в анатомии и хирургии, которые навсегда связали его имя с этими областями медицины.

Пребывание Пирогова в Московском университете совпало с временем большого идейного подъёма двадцатых годов, пропагандой тайных обществ декабристов. Большое влияние на молодёжь имели также свободолюбивые идеи гениальных русских писателей: Пушкина, Грибоедова и других. Вопреки стараниям реакционного правительства, политические и социальные идеи проникали в среду мелкого чиновничества и в студенческие круги. В московском медицинском студенческом общежитии, где постоянно бывал Пирогов, открыто говорили о деспотизме, о взяточничестве чиновников, о казнокрадстве, о граничащей с кощунством разнузданности духовенства, о вытекающих из несправедливостей существующего государственного и общественного строя бедствиях трудового народа.

Вскоре после поступления Николая Ивановича в университет внезапно умер его отец. Через месяц семью Пироговых выгнали из их дома. Мать и сестры принялись за мелкие работы: надо было самим прокормиться и студента своего содержать. Перебивались с хлеба на квас, однако не позволяли мальчику давать уроки — пусть управляется со своим учением.

В тяжёлой материальной обстановке прошли все остальные годы учения Пирогова в Московском университете. Приходилось думать о практической деятельности, о службе после получения врачебного диплома, чтобы самому прокормиться и матери с сестрами помочь.